— Ты что? — ужаснулась Наташа. — Нельзя так говорить! Ты хотя бы знаешь, что означает это слово?

— Чего ж не знать! В школе тоже учились! Да и мамаша успела сказать мне, когда я у нее котлеты конфисковывал, что ей легче увидеть меня в гробу, чем женатым на тебе!

— Господи, ну чем мы с бабушкой им не угодили? Живем вроде не хуже других?

— Не в этом дело, Наташа, мои родичи судят о людях по толщине кошелька и количеству сберкнижек, а у кого этого не имеется, тот для них вроде плесени. — Петр принес от окна две табуретки и подставил их к столу. — Садись, разговорами сыт не будешь! — Он открыл бутылку шампанского, разлил по стаканам. — Извини, хрусталем еще не успел обзавестись, — и предложил: — Давай выпьем за нас, больше ни о ком я сейчас слышать не желаю.

Они выпили, и Петр снова наполнил стаканы, теперь уже вином.

— А теперь выпьем за надежду, не возражаешь?

Наташа не возражала и довольно лихо выпила вино. Обида, которую она носила в своем сердце с момента разговора с Милкой в гарнизонном универмаге, засела в ее сердце, и боль от незаслуженного унижения с каждой минутой становилась все сильнее и невыносимее. Впервые девушка ощутила себя беззащитной перед людской несправедливостью и злобой. Она с надеждой посмотрела на Петра, может, он действительно тот человек, который ей нужен и будет не просто любить ее, но станет надежной опорой и покровителем?

— Ну, ты сильна! — Петр с веселым изумлением посмотрел на ее стакан. — Будешь еще?

— Буду, — заплетающимся языком ответила Наташа и подставила свой стакан. Разве могла она признаться, что пьет вино второй раз в жизни. Причем первый ее опыт был ограничен одним бокалом шампанского на дне рождения у подруги.

На этот раз Петр плеснул ей всего полстакана и приказал:

— Выпьешь после того, как хорошо поешь, а то Анастасия Семеновна мне не простит, что я ее внучку спаиваю. — Он отломил ножку индейки и положил ее на Наташину тарелку. — Ешь давай, а то ведро воды тяжелее нести, чем тебя.

Наташа поперхнулась от неожиданности:

— Это как же тебя понимать?

— А так и понимай! Совсем исхудала со своей работой… — Петр протянул руку и осторожно коснулся ее подбородка. — Щеки ввалились, глаза, но все равно ты самая красивая, Наташка. — Его пальцы нежно скользнули по ее лицу, и Наташа испуганно отпрянула назад, но слишком резко и, покачнувшись от сильного головокружения, чуть не упала со стула. Петр подхватил ее.

Он прижал ее к своей груди и, задыхаясь, прошептал:

— Господи, Наташка! Ну почему ты так меня боишься? Поверь, я умею быть очень нежным и ласковым. — Его правая рука уже смелее обхватила ее плечи, а левая прижалась к спине, и Петр почти сдавил ее в своих объятиях. Наташа невольно вздрогнула, прикоснувшись к колючей щеке.

Но уже в следующее мгновение забыла об этом. Его губы, пахнущие вином и табаком, прильнули к ее губам. Петр покрывал поцелуями ее лицо, шею и плечо, до которого добрался, отогнув воротник платья.

Наташа попыталась оттолкнуть его, но вино так приятно кружило голову, поцелуи Петра смущали и волновали, и она в его объятиях уже почти не ощущала ни страха, ни обиды. Наоборот, все тревоги и сомнения в одночасье улетучились. Разумом она понимала, что эти поцелуи и не в меру настойчивые объятия следует немедленно прекратить, пока дело не зашло слишком далеко. Но ладонь Петра на ее щеке была такой теплой, пальцы так нежно поглаживали кожу, и Наташа поняла, что окончательно теряет голову от этих ласковых, возбуждающих прикосновений. И даже не удивилась, когда он поднял ее на руки, отнес и уложил на кровать.

И вдруг, едва вновь коснувшись ее губ, Петр отпрянул.

— Наташа… — Голос его изменился, звучал хрипло и незнакомо. — Наташка, — повторил он, — я ведь могу не остановиться.

— И не надо. — Наташа закрыла глаза, не понимая, во сне или наяву лежит она в чужой постели с мужчиной, но менее всего ей хотелось сейчас рассуждать по этому поводу. Она просто сдалась в полон необыкновенно приятным ощущениям, которые ей доставляли поцелуи Петра.

И тут Петр приподнял ее с постели. Его подрагивающая от возбуждения рука скользнула ей за спину, пальцы легко пробежались по позвонкам, будто сыграли нежнейшую из мелодий, и запутались в Наташиных волосах. Другая рука обхватила ее за талию, прижала к горячему мужскому телу. Поцелуи поначалу такие легкие, робкие, стали более настойчивыми и требовательными. И Наташа внезапно поняла, что навсегда переступила тот рубеж, за которым остается детство и мимолетные поцелуйчики, совсем ничего не значащие и вызванные одним-единственным желанием доказать, что ты достиг заветного порога и теперь можешь свободно посещать взрослые киносеансы и ложиться спать после десяти вечера.

А Петр становился все напористее. Что-то незнакомое, властное и даже грубое проявилось вдруг в нем, полностью парализовав Наташину волю. И она уже не отдавала себе отчета, забыв обо всем: что давно пора быть дома, бабушка наверняка беспокоится и не спит, что завтра в восемь утра нужно быть в госпитале… Захваченная потоком чужой страсти, Наташа, точно бумажный кораблик, закружилась в водовороте эмоций и понеслась на гребне волны в неизведанные дали, не подозревая, что же они уготовили ей: грозный водопад, грохочущую стремнину порогов или спокойную гладь речного плеса?..

Без всякого принуждения и стеснений Наташа потянулась к Петру, обхватила руками его голову и прижалась к нему всем телом.

Петр потрясенно вздохнул, и она ощутила, как он нащупал застежку ее платьица и начал расстегивать пуговицы.

Его пальцы коснулись ее обнаженной кожи, и приступ тревоги вдруг пронзил ее сердце. Ей захотелось заплакать, оттолкнуть Петра, но мужские руки держали ее крепко, и все ее робкие попытки освободиться ни к чему не привели; Петр, как ни в чем не бывало, освободил ее от платья. Наташа вздрогнула, как от ожога. И действительно, мужские ладони, обхватившие ее грудь, были нестерпимо горячими, но почему же тогда все ее тело будто заледенело, покрылось «гусиной кожей»? Ведь еще минуту назад одних поцелуев ей стало мало, она хотела продолжения и своей уступчивостью подталкивала его на более настойчивые и откровенные ласки.

Петр моментально почувствовал перемену в ее настроении. Задыхаясь от возбуждения, он опустился рядом. Плотное, пышущее жаром мужское тело прижалось к ней, его губы приблизились к ее губам, и Петр тихо пробормотал:

— Малышка моя дорогая, теперь я не оставлю тебя в покое!

Наташа попыталась что-то прошептать, оттолкнуть его, но жадные горячие губы перекрыли ей доступ воздуха, она задохнулась и почти бессильно обвисла в его руках.

Вскоре Наташа полностью потеряла представление о существе происходящих событий. Волна сладостных, не известных ранее ощущений подхватила ее, закачала в своих объятиях, и Наташа неожиданно для себя почувствовала, что засыпает. Где-то далеко в мозгу сверкнула мысль, что сегодня она слишком много выпила вина и перед работой надо хорошенько выспаться. А все, что происходит с ней сейчас, лишь плод ее воображения, горячечные фантазии, вызванные алкоголем. И эти ласки, и поцелуи — всего лишь сон, а завтра она проснется, и все будет по-прежнему…

Она провела ладонью по волосам мужчины, лежавшего рядом, и подумала: «Интересно, почему у него серые глаза?»

Странное беспокойство овладело ею. Почему они лежат в одной постели, ведь ему еще не разрешено вставать? А если сейчас в палату войдет Герасимов? Или, не дай Бог, Нина Ивановна? Что она им скажет? Как объяснит, почему вдруг оказалась в таком положении?

Но Наташа не успела придумать ни достойного ответа, ни объяснения своему поступку. Мужские руки скользнули по ее телу вниз, Наташа напряглась, пытаясь выбраться из-под навалившейся на нее тяжести. Теперь это был не Игорь, она знала это точно, кто-то чужой и не совсем ей приятный… Она попробовала открыть глаза, но безуспешно. Веки, как и все тело, налились свинцом, и она застонала от бессилия. Лежавший на ней мужчина, очевидно, подумал, что это проявление страсти; он прижался к ее уху губами и знакомым, хриплым от возбуждения голосом прошептал:

— Наташка, как я люблю и хочу тебя!

В следующее мгновение ее тело пронзила резкая боль. Вскрикнув, она забилась в сильных руках, но мужчина немного приподнял руками ее бедра и начал медленное движение внутри нее, продолжая то шептать ей на ухо ласковые слова, а то принимаясь покрывать поцелуями ее лицо, шею, обнаженную грудь.

На мгновение ей показалось, что темнота, разрываемая сполохами печного огня, расступилась, стены дома раздвинулись, и она лежит не на грубом, колючем одеяле, а на горячем речном песке. Знакомые серые глаза притягивают ее, манят, зовут… Она пытается позвать своего единственного, своего любимого…. Но вдруг сознание ее проясняется, Наташа открывает глаза и видит над собой лицо Петра. Зажмурив глаза и закусив губу, он быстрыми толчками двигается в ней, вскрикивая от возбуждения.

Она ощутила саднящую боль, которая усиливалась при каждом резком толчке Петра. Наташа напряглась, подтянула под себя колени, Петр открыл глаза, с недоумением посмотрел на нее и в то же мгновение вскрикнул, задвигался еще быстрее, быстрее и, громко простонав, упал на нее обессиленный, прошептав едва слышно:

— Наташка, сейчас я сойду с ума!

Она осторожно отвела от себя его руки. На душе было пусто, и хотелось заплакать. И слезы не заставили себя ждать. Одна за другой покатились слезинки по щеке, проложили влажную дорожку по шее.

Но Петр будто не заметил перемены в ее настроении. Восторг и счастье захлестывали его, и, видно, поэтому он не сразу заметил, что Наташа не разделяет его настроения, а неподвижно лежит, безучастная и равнодушная. Хотя нет! Он слизнул языком одну соленую капельку на ее щеке, потом другую… Приподнялся на локте и внимательно посмотрел на Наташу.

— Что с тобой, родная? — Он попытался вновь обнять девушку, но Наташа перехватила его руку и села на постели.