Фрэнсис немного расслабилась. Однако она видела, что Бэлл нервничает, продолжая постукивать пальцами.

— Есть еще кое-что, что вам надо знать. «Блю Скай» не только казино. У нас также есть леди, которые… ну, они развлекают одиноких джентльменов.

— Джентльменов? — недоуменно повторила Фрэнсис. Леди развлекают джентльменов? Конечно, Бэлл и не предполагала, что Фрэнсис так испугается. — Вы, конечно, не относитесь к…— Она так и не смогла произнести это слово.

— Наше заведение я называю «Блю Скай Джентльменс Клаб», но я содержу его в чистоте и пристойности. Не стоит стыдиться этого.

У Фрэнсис сердце замерло. Бэлл произнесла то, чего она боялась.

— Не стыдиться? — Ее голос даже дрогнул. — Вы говорите мне — не стыдиться? Такого заведения с такой дурной репутацией? Так значит, это мужской клуб, так? Публичный дом?

— Вы так испугались, Фрэнсис. Ведь теперь и вы владеете половиной этого заведения.

Публичный дом! Она откинулась на спинку сиденья, ее сердце так сильно колотилось, что корсет мешал ей дышать.

— Вы в порядке? Вы выглядите как-то изможденно.

Фрэнсис не ответила, она с трудом старалась перевести дыхание.

— Проклятие! Вы так вся покраснели! — говорила Бэлл, вытаскивая веер. — Ослабьте тесьму. И не надо падать в обморок. Это еще не конец света.

Бэлл принялась обмахивать веером раскрасневшееся лицо Фрэнсис. Она несколько раз глубоко вздохнула.

— Я же дочь священника, — говорила Фрэнсис, впервые за все время афишируя занятие своего отца.

Услышав это, Бэлл была ошеломлена. Она опустила веер.

— Нэйт женился на дочери священника? Я не могу поверить в это.

Фрэнсис не собиралась объяснять ей о своих холодных отношениях с семьей. Она лишь сказала:

— Я не могу остановиться в публичном доме!

Нет, она не могла здесь оставаться, даже если у нее появлялась возможность зарабатывать деньги.

— Не можете? — Бэлл от удивления подняла брови. — Ну, в таком случае я вообще не знаю, где вы можете остановиться, дорогая.

— Наверное, здесь есть пансионы.

— Нигде, кроме собственного дома, вы не будете чувствовать себя в безопасности, тем более вы такой неопытный человек, — говорила Бэлл и посмотрела на ее чемодан и сумки. — Кроме того, вам нужны будут деньги, чтобы платить за место в гостинице. Похоже, что все, что у Нэйта было, он потратил на вас.

— Все, что было? Но он же имел свое дело?

— Да, да. Но сейчас я не могу выкупить у вас его долю в нашем предприятии. Обучение Луизы было слишком дорогостоящим делом.

— Но у меня кое-что осталось из его вещей: пояс с кошельком и бумажник. Там наверняка что-то есть.

— Я думаю, что если там и есть что-то, то только те самые три сотни долларов, которые он занял у меня перед поездкой, — объясняла Бэлл. — Нэйт проигрался несколько недель тому назад и так и не смог отыграться. Знаете, как бывает у картежников: то хорошенькую сумму выиграют, то все проиграют, — сказала она, пожимая плечами.

— Нет, нет, конечно же, я не знаю, как это у них бывает.

Женщина посмотрела на нее:

— Но я догадываюсь, что денег у вас вообще нет. О чем только думал Нэйт?

Фрэнсис тоже бы это хотела знать, но теперь уже его ни о чем не спросишь. Собрав силы, она вытащила маленькую сумочку. Открыв ее, она взяла оттуда кошелек и бумажник. Бумажник был пуст, а в кошельке было несколько монет.

— Даже не хватит купить билет до Бостона! Что же мне делать? — Этот же вопрос она задавала себе в тот день, когда Нэйт сделал ей предложение. — Она сказала Бэлл: — Я была бы рада продать вам все, что мне причитается от «Блю Скай Палас» в обмен на билет и на те, конечно, три сотни, которые Нэйт должен вам.

Бэлл улыбнулась:

— Я бы никогда не могла допустить, чтобы вы получили так мало. Не имеет значения, что вы думаете обо мне и о моем занятии, но я честный человек. К тому же у меня просто сейчас нет денег. И у нас очень много неоплаченных счетов.

У нас. Это явно касалось ее, Фрэнсис, теперь уже как владельца публичного дома и казино, во что она верила с трудом.

— Вы же никого не знаете в Санта-Фе? — говорила Бэлл. — Ваши папа и мама далеко отсюда, на востоке. Поэтому кому какое дело, где вы живете?

Фрэнсис понимала, что это все так.

— И я не вижу причин, почему вы не можете жить в комнатах Нэйта и в то же время работать. Если наше дело не погибнет окончательно, вы сможете вернуться домой через несколько месяцев.

Работать здесь? Фрэнсис широко открыла глаза, услышав о работе в публичном доме.

— Вам было бы удобно в комнатах Нэйта. Несколько месяцев назад он купил новые ковры и занавески. Обе комнаты большие, а на кровати настоящая перина.

И каким же образом Фрэнсис должна была зарабатывать свои деньги?

— Нет, я просто не могу, — сказала она.

— Остаться там, где привык жить Нэйт, — договорила за нее Бэлл. — Не волнуйтесь. Я разберусь в его пожитках, все уберу там, если вы хотите, чтобы вы, чего доброго, не обнаружили того, что причинило бы вам боль.

— Нет, я имела в виду, что не могу…— стала говорить Фрэнсис, подбирая слова, — я не могу развлекать джентльменов.

Бэлл уставилась на нее. Выражение ее лица быстро менялось от озабоченности к недоумению, а затем слова Фрэнсис ее даже рассмешили.

— Вы подумали, что вам придется этим заниматься? Развлекать мужчин? — Рыжеволосая женщина отбросила голову назад и рассмеялась. Затем она убедила Фрэнсис. — Я имела в виду, что вы займетесь работой Нэйта: это все, что связано с бухгалтерией и продовольственными вопросами, а также наблюдение за казино. Управитесь с этим?

Фрэнсис не была уверена, что у нее все получится. Однако предложение было вполне приемлемым и далеким от того, о чем она сначала думала. Глубоко вздохнув, она сказала:

— Я постараюсь управиться с этим.

— Вы непременно справитесь с такой работой, — подтвердила Бэлл, похлопывая ее по руке. — Мы все делаем то, что нам суждено, это закон жизни. Ну что же, добро пожаловать в Санта-Фе.

Разве могла она предположить, думала Фрэнсис, что судьба забросит ее так далеко, что ей придется работать в казино, среди падших женщин. Возможно, это не самое плохое место, гораздо хуже было бы оказаться где-нибудь за городом и попасть в такую же перестрелку, в которой убили Нэйта.

У нее пробегал мороз по коже, когда она вспоминала опять этого Чако Джоунса, хладнокровие, с которым он убил Нэйта. Фрэнсис смотрела из экипажа на чуждый ей пейзаж — на красную почву, яркое голубое небо, на эти, казалось, бесконечно тянувшиеся глинобитные стены. Темнокожий извозчик дернул за поводья и прикрикнул на лошадей:

— Ну, пошла!

Чуждым ей был и язык жителей, не говоря уже о смешении разных культур. Сможет ли она ко всему этому привыкнуть? Фрэнсис хотела бы это знать. Как сказала Бэлл, она должна делать то, что предначертано судьбой. Действительно, с горечью думала она, здравствуй, Санта-Фе.

Глава 4

В своей жизни Чако стрелял во многих людей, но никогда не попадал в случайных свидетелей. Осознавая гнусность того, что он сделал, он хотел как-то загладить свою вину. Он сопровождал тело убитого в Санта-Фе, затем уплатил гробовщику, организовал похороны. Однако его постоянно преследовали крики вдовы Натана Ганнона. Он ощущал, как она била его кулаками в грудь, ему мерещились следы крови ее мужа, оставшиеся на одежде несчастной женщины.

Воспоминания задевали его за живое.

Натан Ганнон. Когда девушка-полукровка назвала это имя, Чако сразу задумался, откуда оно ему знакомо. Он вспомнил. «Блю Скай Палас». Он бывал там не раз и знал Ганнона как порядочного человека, постоянно и честно играющего картежника.

Более он уже не сможет играть, не сядет ни за покерный, ни за какой другой картежный стол.

Чако, оставившему Мартинеса в Гэйлисто-Джанкшен позаботиться о раненом, не хотелось ехать обратно. Он чувствовал себя совершенно разбитым. Он явно не горел желанием возвращаться в графство Линкольн.

Может быть, ему надо было бы вернуться к Ролстону, но только для того, чтобы уйти навсегда. Он был уже сыт перестрелками и убийствами.

Прогуливаясь по улицам Санта-Фе, он чувствовал безразличие к прохожим. Вот уже два часа, как он видел одну и ту же старуху оборванку в черном одеянии. Может, она следит за ним? Если это так, думал он с усмешкой, тогда ему остается только застрелить ее, а что же еще?

Однако именно в этом месте, где напротив на углу была маленькая церковь, он явно не мог этого сделать. Перед тем как войти внутрь церкви, где ему так хотелось побыть, он остановился и несколько минут смотрел на глинобитное здание церквушки с простым крестом над колокольней. Его мать, более считавшая себя апачи, чем католичкой, не часто брала его с собой в церковь, но он помнил церковное пение и тяжелый запах ладана.

Когда в церковь прошла мексиканка средних лет, он последовал за ней в наружный вестибюль и, смотря на нее, повторял принятые здесь обрядовые действия. Опустив руку в святую воду, он затем перекрестился. Он уже было направился за женщиной в святилище, но вспомнил, что у него все еще был револьвер. Он раздумывал, оставить или нет кольт на вешалке у входа, ведь это же все-таки было священное место. Наконец он снял ремень с револьвером и повесил его под шляпой на вешалку.

Внутреннее убранство святилища было таким же скромным, как и внешний вид церкви. Несколькими рядами стояли деревянные скамейки. Глаза Чако с трудом привыкли к тусклому свету в помещении. Он сел на одну из скамеек. Здесь было несколько молившихся прихожан. За алтарем размещалась расписанная деревянная завеса с изображением святых. Висело распятие Христа в золотом венце с шипами.

В маленьких нишах располагались изображения святых. В одном из них он сразу же узнал образ, которому поклонялась его мать, образ Святой Девы Гваделупской. Онейда Джоунс говорила, что ей всегда становилось легко, когда она видела изображение Святой Девы Гваделупской, которую часто изображали темнокожей, как индианка, с лучами ацтекского солнца, исходившими от нее.