Мать королевы завороженно слушала, как Мэйрин рассказывает о своем прошлом и о Дагде. Причин не доверять Мэйрин у нее не было; кроме того, Жосслен не отрицал слов своей жены. И все же эта история достойна бардовских сказок, которых Агата за свою жизнь услышала немало. Она с изумлением узнала, что этот гигант ирландец убил в свое время сотни человек, но затем обратился к Богу благодаря кротким монахам и стал преданным стражем хрупкой принцессы. Это была очень красивая история, и леди Агата на протяжении рассказа Мэйрин несколько раз всплакнула.

Мэйрин приходилось прерывать свой рассказ, чтобы переждать боль. Пока что роды шли легко; так продолжалось несколько часов. Мэйрин отправила мужчин пообедать в большой зал: она знала, что король устроит пиршество в честь победы Жосслена, и хотела, чтобы ее муж участвовал в празднике. Она понимала, что среди веселых придворных ему будет легче дождаться рождения сына.

— Побудь с ним, — велела она Дагде. — Когда будет нужно, я позову вас обоих.

Они ушли, и Мэйрин ненадолго задремала. Затем заглянули королева и Кристина справиться о ее самочувствии. Они немного поболтали, и Маргарет рассказала Мэйрин о поединке. Жосслен проявил себя превосходным рыцарем, опытным и благородным. А Эрик Длинный Меч вел себя недостойно и отвратительно, постоянно осыпая противника бранью и грязными лживыми словами в адрес Мэйрин, намереваясь тем самым разозлить его и вывести из себя. Но Жосслен, словно не слыша его, теснил Эрика шаг за шагом, обрушивая на похитителя своей жены один карающий удар за другим, пока наконец Эрик не упал ему под ноги. И тогда Жосслен де Комбур без колебаний вонзил свой меч в самое сердце врага. — Как же его ранили? — спросила Мэйрин королеву.

— Это случилось в самом начале, — ответила Маргарет. — Первое время Эрик сражался с вашим супругом молча, но затем, обнаружив, что разоружить и победить его не так-то просто, перешел к оскорблениям. Первые его слова застали Жосслена врасплох, и он на мгновение растерялся. Тогда-то Эрик и нанес этот удар. Но Жосслен тут же спохватился и впредь уже не давал своему противнику ни малейшего преимущества.

Мэйрин, я надеюсь, ты поймешь меня правильно, — добавила королева. — Я распорядилась похоронить Эрика на освященной земле. Конечно, он был злобным и высокомерным человеком, но перед поединком он исповедался, а это значит, что в душе он был христианином. Поэтому я считаю, что он достоин почетного погребения. Совесть не позволяет мне отказать ему в этой последней милости.

— Не беспокойтесь, Маргарет, я не собираюсь возражать против вашего решения. Эрик Длинный Меч был ужасным человеком, но за свои преступления он расплатился самым дорогим, что у него было, — своей жизнью. Быть может, в ином мире он будет счастливее, чем здесь, среди живых. Я буду молиться за упокой его бедной души.

Королева радостно улыбнулась.

— Я так и знала, что в вашем сердце нет места мстительной злобе, милая Мэйрин! Когда вы вернетесь домой, в свое Эльфлиа, не забывайте, что в Шотландии у вас осталась верная подруга Маргарет.

Королева с сестрой ушли, и Мэйрин снова задремала. Проснулась она только вечером, и роды начались в полную силу. Следующие несколько часов она корчилась и обливалась потом, стараясь вытолкнуть ребенка на свет из своего измученного болью тела. Леди Агата могла лишь подбадривать ее, время от времени подносить к ее губам кубок с вином и утирать капли пота с бледного лба. Она то и дело вскакивала со стула, подбегала к Мэйрин н смотрела, как продвигается ребенок. Наконец, сочтя, что время подошло, она послала служанку за Жоссленом, которого не пришлось приглашать дважды: ему уже давно не терпелось вернуться к постели жены. С ним явился и Дагда; они остались в прихожей, дожидаясь, пока им позволят войти. Наконец леди Агата выглянула из-за двери и объявила:

— Уже показались головка и плечики, милорд. Если хотите увидеть первые усилия вашего ребенка в этой жизни, то входите!

Жосслен и Дагда вбежали в спальню и встали по сторонам кровати. Леди Агата наклонилась в изножье и принялась помогать ребенку выбраться из материнского тела. Младенец, еще не родившись до конца, пронзительно закричал, и даже Мэйрин, несмотря на боль, улыбнулась. Собравшись с силами, она поднатужилась и наконец разродилась.

— Мальчик! — воскликнула леди Агата, высоко подняв визжащего окровавленного младенца. Затем она положила ребенка на грудь счастливой матери. Мэйрин быстро избавилась от последа; леди Агата перерезала пуповину и проворно вымыла роженицу. Улыбающийся Дагда тем временем взял младенца на руки и осторожно стер с него кровь мягким лоскутом, обмакнув его в подогретое масло.

Почувствовав себя лишним, Жосслен тихонько выбрался из спальни. Он едва взглянул на ребенка: внезапно все старые страхи и сомнения вернулись к нему с удвоенной силой. Все ужасные оскорбления, которыми осыпал его Эрик Длинный Меч во время поединка, — оскорбления, о которых Жосслен заставил себя не думать в те минуты, чтобы не потерять контроль над собой, — теперь внезапно нахлынули на него вновь мучительным потоком. Он словно наяву слышал хохот Эрика, словно наяву видел врага, глумящегося над ним и в аду, куда он наверняка провалился после смерти. Эрик продолжал твердить, что Жосслен назовет своим наследником его сына.

Много недель прошло с тех пор, как Жосслен поклялся Мэйрин, что верит ее словам. Верит, что Эрик Длинный Меч не надругался над ней. Что отец этого ребенка — он, Жосслен. Что он не сомневается ни в одном ее слове. Но он сомневался, и да смилуется над ним Бог! Ведь Мэйрин была самой прекрасной женщиной на свете. Ни один нормальный мужчина, а тем более мужчина, желавший ее так сильно, как Эрик, ни за что не упустил бы возможности овладеть ею целиком и полностью.

— Милорд? — Дагда неслышно подошел к нему. — Леди Мэйрин хочет вас видеть. Жосслен медленным шагом вернулся в спальню. Его возлюбленная колдунья, горделиво и лучезарно улыбаясь, приподнялась навстречу ему с подушек, придерживая ребенка рукой. Отогнав проклятые сомнения прочь, Жосслен улыбнулся ей в ответ и в первый раз внимательно вгляделся в личико ребенка. На него смотрели круглые от изумления голубые глаза. Как ни странно, младенец напомнил Жосслену малышку Мод, только у Мод волосики были темные, а голову новорожденного покрывал белый пушок.

— Вот твой сын, Жосслен, — тихо проговорила Мэйрин. — Вильгельм де Комбур. Клянусь тебе Святым Распятием, что это — твой сын. Ты признаешь его?

Жосслен понимал, что должен ответить «да», но на какое-то мгновение заколебался, и тут в комнату вошли король и Маргарет. Жосслен с облегчением повернулся к посетителям, но успел заметить, что в глазах Мэйрин блеснули слезы от недоверия и обиды.

— Жосслен, друг мой, — произнес Малькольм Кенн Mop. — Я должен сообщить тебе кое-что, раскрывшееся при подготовке тела Эрика к погребению. Моя жена ни на мгновение не усомнилась в том, что похититель Мэйрин не совершил над ней насилия, и ради моей Мэг я тоже поверил словам вашей супруги. Ваша жена сказала правду, хотя многие не верили ей. Когда с тела убитого сняли одежду, чтобы омыть его перед погребением, обнаружилось, что Эрик Длинный Меч не имел половых органов.

— Что?! — Жосслена захлестнула волна изумления и облегчения.

— У этого человека не было половых органов, — повторил король. — Когда-то они у него были, но, видимо, в бою несколько лет назад он получил тяжелую рану. Чтобы справлять нужду, он пользовался тростинкой; все, что осталось от признаков его пола, — ужасные шрамы и рубцы. Я подумал, что вам нужно об этом узнать. А теперь позвольте мне взглянуть на вашего сына!

Мэйрин протянула Вильгельма королю и сказала:

— Я почла бы за честь, если бы вы с королевой согласились стать крестными моего сына. Пусть отец Тургот окрестит его сегодня ночью.

Маргарет перевела взгляд с Мэйрин на Жосслена и, почувствовав, что между супругами что-то неладно, торопливо ответила:

— Да, конечно. Ну-ка, Малькольм, передай мне нашего крестного сына! Мы сейчас же пойдем в часовню. Не пройдет и часа, как юный милорд Вильгельм станет добрым христианином.

Мэйрин и Жосслен остались наедине. Долгое время тишину нарушало лишь потрескивание яблоневых поленьев в камине. Наконец Мэйрин тихо проговорила:

— Я никогда тебя не прощу, Жосслен.

— Ты должна простить меня! — воскликнул он. — Я не могу жить без тебя, колдунья! Я так хотел верить тебе! И я думал, что у меня получилось… Но несколько минут назад, когда я стоял в прихожей, на меня разом обрушились воспоминания обо всех тех ужасных словах, что говорил мне Эрик Длинный Меч во время поединка, и я на секунду усомнился в правдивости твоих слов.

— Ты продолжал бы сомневаться во мне и в Вильгельме, если бы король не подтвердил мою правоту.

— Нет! — воскликнул Жосслен. Ему было стыдно, как никогда, поскольку он понимал, что Мэйрин снова права.

— Я никогда тебя не прощу, Жосслен, — повторила она. Увидев, что ее фиалковые глаза потемнели и стали холодными от гнева, Жосслен почувствовал, как его охватил страх.

— Ты должна простить меня, колдунья! Ведь я люблю тебя и признаю Вильгельма моим законным сыном!

— Слишком поздно! — воскликнула Мэйрин. — Ты опоздал, милорд. Вильгельм — мой сын, и ничей больше! Я не позволю тебе отнять его у меня!

С этими словами Мэйрин отвернулась, и Жосслен понял, что из всех сражений, через которые он прошел за свою жизнь, самым тяжелым будет это сражение, наградой за победу в котором станет любовь его жены.

Глава 17

Когда Вильгельму де Комбуру исполнилось две недели от роду, его родители пустились в обратный путь в Эльфлиа. Он был сильным, крепким мальчиком, и свежий осенний воздух не повредил ему, а, напротив, только закалил. Всю дорогу малыш пролежал в удобной полотняной перевязи, прижимаясь к теплой материнской груди. Чтобы покормить его, Мэйрин достаточно было просунуть грудь в один из двух специально сделанных разрезов на тунике и вставить сосок в жадный ротик маленького Вильгельма. Аппетит у ребенка был отменный; мягкая поступь лошади Мэйрин нисколько ему не вредила.