После его отъезда в действующую армию он не получил от нее ни одного письма, хотя сам писал очень часто и в письмах изливал всю любовь, всю тоску, которую испытывал вдали от нее.

Каждый день он ждал письма, но за полгода не получил ни одной весточки от нее, и это больно ранило его сердце.

Он понял, вопреки своей любви, что Патриция лгала ему. Ей нужно было только имя и дом для ребенка, а когда она все получила, она ясно — отсутствием писем — дала ему попять, что он ей больше не нужен!

А затем пошли письма Фрэнсис, которые разъяснили все. Она писала о рождении сына, о том, что Патриция встречается тайно с немцем, и о том, что она ушла из их дома с маленьким Джоном Прентиссом. Позже Фрэнсис сообщила, что немец, мистер Миллер, предоставил Патриции работу в собственном магазине, что он был очень состоятельным человеком, и что он постоянно заходит к Патриции. А когда Фрэнсис сообщила, что Патриция стремительно продвигается по службе в компании, для Эмиля все стало ясно — его жена стала любовницей владельца магазина.

Он умирал от ревности, а ее поведение и отсутствие писем подливали масла в огонь. В это время в армии прекратились боевые действия, и Эмиль смог получить кратковременный отпуск.

Он приехал в Бостон, чтобы увидеть Патрицию и сына, объясниться с ней и окончательно прояснить ситуацию. У Фрэнсис были доказательства того, что жена неверна ему, и Эмиль решил явиться к ней внезапно, чтобы окончательно разоблачить ее.

Приезд Эмиля домой сильно испугал его сестру. Когда Эмиль прибыл домой на побывку, Фрэнсис в ужасе осознала, что она должна всякими правдами и неправдами помешать разговору отца с Эмилем насчет писем. Она помнила, что отец первым делом хотел узнать у Эмиля именно об этом.

Фрэнсис также не могла допустить, чтобы Эмиль и Патриция выяснили все между собой в спокойной обстановке, так как была уверена, что они докопаются до сути дела. И она могла представить себе, что за этим последует, какой приговор вынесет ей брат.

Итак, она задумала настроить Эмиля и отца против Патриции. Она придумала, что ей нужно сказать, чтобы предотвратить обсуждение вопроса о письмах. Фрэнсис рассчитывала, что Эмиль обрушится на Патрицию с упреками так, что не даст ей ни малейшей возможности объясниться. Она также рассчитывала на то, что и брат, и отец поверят ей на слово, о чем бы она им ни сказала. В этом она не сомневалась.

Когда Эмиль, Прентисс и Фрэнсис сидели в гостиной по случаю приезда сына, она спокойно сказала:

— Я не знаю, как тебе об этом сказать, Эмиль. Надеюсь, что ты не рассердишься на меня из-за того, что я лезу не в свои дела. Я только хочу предупредить тебя…

— О чем ты? — спросил Эмиль, сжавшись, как пружина.

— Однажды я решила проследить за Патрицией и пошла украдкой за ней туда, где обычно они с немцем встречались. После свидания они зашли к нему домой. Я прождала целый час, но они так и не вышли. Я наняла детектива, который стал мне регулярно докладывать о ее поведении после того, как она ушла из дома. Ранее я не верила, что она изменяет тебе, но теперь у меня есть все основания так думать, а поэтому ты сможешь забрать у нее малыша, Джона Прентисса. Я получила сведения от детектива, что по крайней мере дважды в неделю мистер Миллер посещает Патрицию и засиживается там допоздна, иногда до двух-трех часов ночи, — закончила Фрэнсис.

Отец был совершенно шокирован, а Эмиль сидел окаменевший — весь его мир разрушился.

Итак, это было правдой — сестра предоставила ему убедительные доказательства неверности Патриции. Она стала любовницей преуспевающего богатого человека.

Эмиль бросился по адресу, данному сестрой, и, взбешенный, ворвался в комнату.

Красота и очарование жены опять поразили его как молния. Гнев и пробудившаяся страсть боролись в нем.

Она спокойно стояла перед ним. На ее лице не было ни страха, ни стыда, но не было и любви.

— Как ты смогла? — прошипел он, уставившись на нее. — Как ты смогла забрать моего сына и уйти из моего дома?

— На это были серьезные причины, — начала наступать на него Патриция.

Но Эмиль грубо перебил ее:

— Коварная, продажная женщина! Я верил тебе!

Патриция в изумлении смотрела на него, не в состоянии произнести ни слова. Ее молчание еще больше выводило его из себя.

— Боже! — закричал Эмиль. — Ты даже не пытаешься это отрицать! Что же ты за женщина?! В твоих жилах течет ледяная кровь!

Патриция, разозлившись, ответила:

— Ты посмел обвинить меня в холодности? Ты, кто…

— Да, я посмел и обвиняю тебя во многом другом. О, боже! Патриция! Неужели ты не могла найти нескольких минут, чтобы облегчить, хоть немного, мои страдания. Неужели ты не могла по крайней мере написать пару строк и сообщить мне о рождении сына?

Теперь у Патриции все поплыло в голове. Эмиль обвинял ее в том, что она не писала ему. Это было уму непостижимо! Патриция чуть было горько не рассмеялась.

Эмиль принял ее молчание, как признание вины, и это задело его за живое.

— Зачем ты это сделала? — кричал Эмиль. — Почему ты говорила, что любишь меня? Я бы на тебе женился и без этих заверений в любви. По крайней мере мне сейчас было бы не так больно.

— О чем ты говоришь? — в свою очередь сказала Патриция. — Я любила тебя.

— Не лги мне, Патриция, — произнес он презрительно. — Я не доверчивый немец, запомни! Ты даже не сможешь убедить меня, что это по любви ты залезла в постель к Генриху Миллеру.

— Что? Да как ты смеешь? Это же сумасшествие! Я никогда…

— Не лги мне больше! — прогремел он, и от его голоса в боковой комнате проснулся маленький Джонни и начал плакать.

Эмиль повернулся туда, откуда доносился плач, а затем — к Патриции. Желая как бы снять с себя ответственность за то, что это он разбудил ребенка, продолжил спокойным голосом:

— Я не буду мужем-рогоносцем!

Патриция была сбита с толку. Он высказал все так, будто она во всем виновата, будто она и только она не писала писем, будто она не была верна ему. Слезы брызнули у нее из глаз — что за безумную игру он вел?

— Я не буду говорить с тобой, пока ты так себя ведешь, — сказала, расстроившись, Патриция. — Ты груб и безумен. И до тех пор, пока ты не успокоишься, пока не будешь говорить, как нормальный человек, я отказываюсь обсуждать с тобою какие бы то ни было вопросы.

— Да, ты можешь прекрасно играть, дорогая жена! — сказал саркастически Эмиль. — Теперь ты меня не обманешь! До последней минуты я надеялся, что все это неправда. Но теперь убедился в твоей измене. Ты даже не пытаешься оправдаться.

— Господи! Верни разум этому несчастному! — взмолилась Патриция. Теперь она обвиняла его в том, что он покинул ее, что его семья выжила ее из дома. Никакой вины за собой она не признавала. Патриция так волновалась, что ее тирада звучала непоследовательно и сбивчиво.

Вдруг Эмиль грубо схватил Патрицию, прижал к себе и поцеловал. Пальцы его рук вонзились ей в плечи, своими губами он впился в ее губы и безжалостно повалил ее на пол. Патриция испугалась и начала сопротивляться. Эмиль прижал крепко ее своими ногами и грубо разорвал платье и нижнюю юбку. Она извивалась под ним, пытаясь освободиться, но он придавил ее своим телом. Они боролись молча, но он был сильнее и, торжествуя, завладел ею.

Потом он вдруг почувствовал себя настолько опустошенным и несчастным, осознав в полной мере свое ничтожество.

Патриция яростно смотрела на него. Эмиль, дрожа, тяжело встал на ноги. Ему хотелось рухнуть на пол и расплакаться, как ребенку.

Его гнев растворился в мести насилия. Единственными чувствами, которые еще оставались в нем, были отчаяние и безнадежность.

Побелевшими губами он произнес:

— Я немедленно возвращаюсь в Вирджинию. Мой долг — содержать вас, и я буду это делать. Но я не хочу больше ни видеть тебя, ни слышать о тебе. — И вышел за дверь, которую на этот раз очень тихо закрыл за собой.

Патриция посмотрела ему вслед и, дав волю своим чувствам, разрыдалась.

Глава 13

С улицы раздавались крики возбужденной толпы.

— Война закончена! Война закончена!

Эти крики становились все слышнее, подхваченные сотрудниками универсального магазина, и вскоре дошли до последнего этажа, где располагалось его правление.

Патриция, сосредоточенно сидевшая над новыми эскизами оформления витрин, недовольно посмотрела в сторону двери, где в соседней комнате располагалась бухгалтерия. Она встала и, быстро подойдя к двери бухгалтерии, открыла ее.

В комнате все возбужденно говорили, смеялись, а некоторые даже пританцовывали. Такого беспорядка Патриции еще никогда не удавалось наблюдать. Она сердито спросила:

— Что здесь происходит?

— Миссис Шэффер, — закричали юноши. — Все кончено! Мы победили!

Патриция удивленно посмотрела на них. Они ведь знали, что она родилась и выросла на Юге, и должны понимать, что вряд ли она разделяет их радость по поводу поражения Конфедерации.

Давно, еще в оккупированном Новом Орлеане, Патриция поняла, что война неизбежно будет проиграна, но когда этот факт свершился, у нее на глаза навернулись слезы!

— Хорошо, — сказала она, — может быть, теперь все, наконец-то, встанет на свои места! — и, быстро повернувшись, ушла к себе в кабинет.

Нет, так раскисать перед людьми нельзя. Она плотно прикрыла дверь, прислонилась к ней спиной, закрыла глаза и стала вспоминать.

Боже мой, сколько прошло времени с того рокового праздничного вечера в Новом Орлеане! Какой горький путь ожидал ее, и как, пройдя через все испытания, она изменилась! Ее любовь к Эмилю, вспыхнувшая с первого взгляда, обернулась не восторгом и счастьем, а горьким разочарованием и унижением.