— Да, но все-таки ты оставил ее, — сказала Патриция.

Эмиль вздохнул, и, улегшись на узкую кровать в каюте, заложил руки за голову.

— Да, я оставил ее, — продолжил Эмиль. — Мне было тогда четырнадцать лет. Я понял, что больше не вынесу этого кошмара. Тот дом, где мы с нею жили, был похож на паутину, а она — на громадного паука в центре. Все, кто попадал в эту паутину, становились ее жертвами. Я ненавидел все это и ненавидел Талиссию, Бог помог мне, и я убежал из дома, сел на корабль и прибыл в Бостон. И если раньше я любил ее, то потом — возненавидел.

Патриция молчала, слушая эту печальную историю, а затем прошептала:

— Я не Талиссия.

Эмиль притянул ее к себе и сказал:

— Я знаю, моя любимая, я знаю. Но когда я ревновал и мучил тебя, то это было частично из-за Талиссии. Мне трудно было поверить в женскую верность.

Патриция улыбнулась и переспросила:

— Что это ты сказал о женской верности? Ведь то же можно сказать и о мужской верности?

Эмиль улыбнулся.

— Что касается мужской верности, то это мало ко мне относится…

— Но я не потерплю твоих измен, — пригрозила Патриция.

Эмиль рассмеялся.

— Не беспокойся, — сказал он и, притянув к себе, нежно поцеловал. — Может, во мне и остались какие-то сумасбродные черты характера Клэя Ферриса, но для Эмиля Шэффера, как и для всех Шэфферов, характерна любовь только к одной женщине. Мне никто не нужен, кроме тебя!

— Эмиль, — хотела было что-то сказать Патриция, но не смогла, так как Эмиль страстно поцеловал ее в губы.

Когда они прибыли в Балтимор, Эмиль должен был посадить Патрицию на поезд. Он телеграфировал отцу о времени прибытия поезда, чтобы тот ее встретил. Сам Эмиль не мог поехать с нею дальше, потому что ему нужно было срочно приступить к выполнению своих военных обязанностей.

Патриция приложила все усилия, чтобы мужественно перенести момент расставания. Безусловно, она чувствовала себя одинокой и напуганной. А еще ей было очень холодно. Она не привыкла к такому холодному ветру, что был на севере. Ветер продувал ее юбки и пробирал до костей. Ей было ужасно от мысли, что в памяти Эмиля она останется с покрасневшим носом, дрожащая от холода и располневшая в талии.

И все-таки при прощании Патриция расплакалась и обняла его. Эмиль тоже нежно обнял ее. Он никогда не думал, что ему так трудно будет расставаться с нею.

— Патриция, я люблю тебя, — прошептал он ей на ухо. — Я больше никого так не любил в своей жизни.

Она еще крепче прижалась к нему и утерла слезы. Вскоре подошел поезд. Эмиль проводил ее в вагон и усадил на свое место. Он ухаживал за нею, как курица-наседка за своим птенцом, и оставался с ней до тех пор, пока проводник не попросил провожающих выйти из вагона.

Не так уж часто доводилось Патриции ездить в поездах, и эта поездка была для нее неприятной. Ей больше по душе были путешествия на пароходах по реке или на кораблях по морю. Даже катание на старой плоскодонной лодке, решила Патриция, было намного лучше поездки в поезде. По крайней мере, лодка шла спокойно и ровно, не дергаясь так, как этот поезд.

Когда поезд прибыл в Бостон, Патриция сошла на платформу и огляделась. Ее била мелкая дрожь, и она была совершенно ошеломлена суматохой и шумом, что царили на вокзале. Казалось, что каждый передвигается здесь почти бегом. В ее родном Новом Орлеане никто так быстро не ходил, да и это было ни к чему. Ее уши коробило от быстрых гнусавых звуков. Люди здесь говорили так быстро и так невнятно, что она могла лишь наполовину разобрать их речь.

Патрицию охватила паника в такой непривычной для нее суматохе. Вдруг кто-то окликнул се:

— Миссис Шэффер?

Патриция быстро повернулась. Перед нею стоял черноволосый, коротко остриженный человек с темными глазами, очень похожими на глаза Эмиля, только без его огня и задора.

— Да, — ответила Патриция. — А вы отец Эмиля?

— Да, — ответил мужчина, и тонкая усмешка коснулась уголков его рта. — Значит, вы — моя невестка?

— Спасибо вам, что пришли меня встретить. Признаюсь, что этот шум совсем напугал меня.

Пожилой человек улыбнулся. Патриция заметила, что печаль мелькнула в его глазах.

— Простите, я что-то не так сказала? — спросила его Патриция.

— Нет, моя дорогая. Ваш голос напомнил мне кое-кого из моего прошлого, — ответил он.

Чувство жалости к этому человеку пронзило Патрицию. Неужели он до сих пор любит свою красивую и неверную южанку-жену?

Прентисс Шэффер — так звали отца Эмиля — быстро вывел Патрицию через здание вокзала к своему экипажу. Кучер уже принес ее багаж. Они сели и отправились в путь. Патриция с чувством облегчения поставила ноги на теплые кирпичи, которые специально для этой цели лежали в экипаже, и выглянула в окно. Все вокруг было покрыто снегом, как белым покрывалом.

Патриция еще никогда не видала такой ослепительной белизны. Она впервые в своей жизни видела снег и была очарована его красотой.

— Я вижу, что вы одеты для жаркого климата, — сказал Прентисс Шэффер. — Завтра вы с Фрэнсис, моей дочерью, сходите и купите себе теплую одежду.

Патриция согласно кивнула. Она-то думала, что в Балтиморе было холодно, а в этом городе было еще хуже… Ей казалось невозможным жить в таком жутком климате.

— Меня радует, что Эмиль наконец-таки женился, — сказал мистер Шэффер. — Женитьба, надеюсь, остепенит его. — Я, признаться, боялся, что Эмиль, возможно, женился второпях и неудачно сделал свой выбор. Но сейчас я вижу, что ошибался, — сказал Прентисс Шэффер и добавил. — Добро пожаловать в семью Шэфферов. Вы — приятное прибавление к нашей семье.

Вообще мистер Шэффер был неразговорчивым человеком. Сказав все, что считал нужным, он замолчал, и дальше они ехали молча. Патриция все время смотрела в окно и созерцала мрачный, по сравнению с югом, пейзаж. Сердце у нее в пятки ушло при мысли, что ей придется прожить в этом холоде несколько месяцев.

Дом Шэфферов представлял собой большое здание, выстроенное из темного кирпича. Мрачный цвет дома усилил опасения Патриции и навеял на нее тоску. Мысль о встрече с сестрой Эмиля приводила ее в беспокойство. Когда же знакомство с сестрой Эмиля состоялось, Патриция была совсем разочарована.

Никакого сходства с Эмилем, как мечтала Патриция, и в помине не было. Вернее, глаза и волосы у нее были черными, как у отца и брата, но очки, которые она носила, и гладко зачесанная в узел прическа делали ее совершенно некрасивой. Довершало это впечатление темно-синее платье, без малейшего намека на кокетство. С Патрицией она держалась очень натянуто. Трудно было поверить, что эта сухая старая дева состояла в родстве с Эмилем. Фрэнсис показала Патриции ее комнату и ушла, ничего не сказав. Патриция пыталась дважды или трижды завести разговор с нею, но на все вопросы она отвечала коротко и уклончиво.

Патриция села за стол и, пребывая в ужасном настроении, написала длинное слезное послание своему мужу, в котором просила забрать ее из этого дома. Но, отдохнув и обдумав все хорошенько, на следующее утро она разорвала это письмо, подумав, что Эмилю, должно быть, и так трудно на фронте. Несомненно, она и сама сможет справиться с угрюмой золовкой. Успокоившись, Патриция поднялась наверх только для того, чтобы убедиться, что она ошибалась по поводу Фрэнсис. Но сестра Эмиля была по-прежнему холодна в обращении с ней.

По настоянию Прентисса Шэффера, Фрэнсис отвела Патрицию в магазины, чтобы купить шерстяное белье и теплую верхнюю одежду. Но Фрэнсис едва произнесла и слово во время их пребывания в магазинах, и подавляла каждую попытку со стороны Патриции начать разговор.

Вечером у них была гостья — хорошенькая дама-блондинка, несколько старше Патриции. Она была искушенной в житейских делах и красивой женщиной. Ее звали Филиппой Картер. И хотя гостья улыбалась и разговаривала с Патрицией, последняя чувствовала, как непроизвольно нарастает в ней недовольство и раздражение в адрес собеседницы.

Только после того как Филиппа ушла, Фрэнсис вздохнула и сказала:

— Бедная Филиппа! Она была очень шокирована, когда ты приехала сюда. Ведь Эмиль был помолвлен с нею перед тем, как отправиться на войну. Мы все считали ее уже членом нашей семьи. Она так дорога нам. Но когда Эмиль написал письмо и сообщил нам о тебе…

В голосе Фрэнсис было такое отвращение, что Патриция рассердилась и резко спросила:

— Хорошо, Фрэнсис! Скажи, почему ты невзлюбила меня?

— Невзлюбила тебя? — переспросила Фрэнсис.

Патриция сверкнула глазами.

— Ты не хочешь общаться со мной. Ты питаешь отвращение ко мне с момента моего приезда. И вообще ты совершенно не хочешь со мной разговаривать. Может быть, у вас так заведено? — спросила Патриция.

Фрэнсис спокойно взглянула на нее и сказала:

— Если ты желаешь, то я скажу тебе. Да, ты не нравишься мне. Ты — южанка, а я знаю женщин с Юга. Они неумны, очень лживы; они, наконец, вероломны, и у них только любовь в голове.

— А ты не находишь эти обвинения слишком несправедливыми? — спросила Патриция и засмеялась. Она не могла быть серьезной, понимая, что Фрэнсис говорила о своей матери.

— И что же тут смешного? — язвительно спросила Фрэнсис. — А, впрочем, я ожидала этого от тебя!

— Я знаю все о вашей матери из рассказов Эмиля. Он говорил мне, что ты не любила ее.

— Эмиль рассказал тебе о ней? — перебила в изумлении Фрэнсис. Она, очевидно, была поражена этой новостью.

— Ты говоришь так, будто я совсем чужая Эмиля. Я — жена Эмиля, — сказала резко Патриция.

— Жена при довольно странных обстоятельствах! — парировала Фрэнсис.

— Что ты этим хочешь сказать? — спросила грозно Патриция.

— То, что мне кажется довольно странным, что Эмиль не писал нам ничего о своей женитьбе и сделал это, спустя несколько месяцев после свадьбы, — сказала Фрэнсис.