Аннет Клоу - Колдовское наваждение

Эмиль шагал по улице с искаженным от боли и страдания лицом. Все его чувства смешались. Он надеялся на то, что она выслушает его и поймет, но не мог даже представить себе, что она могла быть такой глупой, какой он увидел ее сейчас. Южная красавица, такая же, как и все остальные! Как его мать… Она даже отказалась выслушать его объяснения. Она заранее признала его виновным. Она не верила ни одному его слову, а верила тому худшему, что говорили о нем. Она даже не захотела понять, какими принципами ему пришлось руководствоваться. Нет, она только беспокоилась о себе, о том, что была затронута ее гордость, ее честь, и поэтому была несчастлива.

Но он все равно любил ее! Ни его обида, ни его гнев не могли побороть этого чувства. Как только он видел ее, он сразу испытывал к ней жгучую страсть. Несмотря на то, что все так произошло, он все так же страстно желал ее. Но было очевидно, что она не разделяет его чувств.

«Что ж, — сказал он себе, — я докажу, что могу прожить и без нее», — и взял курс на таверны и публичные дома Квартала.

Он попробует там унять свою боль и найти утешение в бутылке вина и в любви доступных женщин. Свою боль он «лечил» таким образом три дня. Только преданность его солдат, лгавших начальству, пока он утешался в публичных домах, помогла ему сберечь новый, только что заработанный чин.

Наконец, сделав над собой большое усилие, он вырвался из безудержного кутежа и вернулся в часть. Его голова трещала по швам, во рту жгло, как от огня; он был чуть жив от любовного марафона, который сам себе устроил, но… но Патриция так и не исчезла из его памяти. Отвергнутая любовь вызвала в нем страшную боль и страдание.

Он хотел как можно быстрее покинуть город, где все было связано с воспоминаниями о Патриции. Эмиль знал, что не сможет вынести этого испытания, и подал рапорт о переводе в другое место, подальше от Нового Орлеана.

Но просьбу его генерал Бутлер отклонил. Учитывая, что в жилах Эмиля наполовину течет «южная кровь», генерал решил, что Шэфферу будет легче общаться с этими упрямыми новоорлеанцами. Итак, он вынужден был остаться здесь как каторжник, осужденный на пытки. От этой мысли Эмиль с каждым днем становился все более раздражительным и вспыльчивым.

После встречи с Эмилем Патриция никак не могла прийти в себя. Закрывшись в своей комнате, она раз за разом прокручивала в памяти ту последнюю встречу, думала о ней и проклинала ее.

Как пусто стало у нее на душе теперь, когда все закончилось! Она ненавидела его и хотела сделать ему так же больно, как сделал он ей. Она проклинала его, но от этого ей лучше не становилось. Более того, она с удовольствием вспоминала их последнюю встречу и его глаза, горящие страстью.

Но потом, после ее крика, его глаза стали глазами тигра, загнанного в угол, — опасными, хищными и мстительными. Она раздразнила его, и себя ввергла в пучину страданий. Ее чувства и ее воля не совпадали — она по-прежнему хотела видеть его, чувствовать прикосновение его теплых губ, слышать его голос. Она видела, что его любовь и страсть к ней были неподдельны. И после того как он поцеловал ее, убедилась, что она испытывает такие же ответные чувства. Неужели она обречена на то, чтобы терзаться при одном воспоминании о нем. Неужели эта страсть никогда не покинет ее?

Но самым ужасным было то, что она не могла эти чувства контролировать. В его руках она становилась мягкой и податливой. Патриция опасалась только одного — если он вернется, то она не устоит и отдастся ему, и тогда он будет делать с ней все, что ему вздумается.

Итак, все еще любя и ненавидя его, она в глубине своей души тайно надеялась на его очередной визит. И когда визита не последовало, она разозлилась. Вот чего стоили его заклинания о любви, его настойчивое желание жениться.

Для Патриции стало очевидно, что все его слова были и на этот раз фальшью, а он в очередной раз пытался убедить ее в обратном. И зачем он признался ей в любви и просил ее руки! Без сомнения, это была очередная уловка. Надо было смотреть правде в глаза — теперь она не была девушкой из состоятельной семьи, той девушкой, у которой было море поклонников.

Теперь она была женщиной, одетой в поношенное платье, и Эмиль Шэффер, он же Клэй Феррис, отверг ее и ее любовь. Патриция усиленно пыталась начать новую жизнь и выбросить его из своей памяти, но это было выше ее сил.

Как большинство жителей города, она не считала себя побежденной и не признавала власть оккупационных войск. Для жителей Нового Орлеана было оскорбительным идти по знакомым улицам и видеть одетых в голубую форму солдат, которые прогуливались или, по-хозяйски развалившись на скамейках, сидели на улицах. Новоорлеанцы были подавлены зрелищем американского флага, развевающегося на здании городской ратуши. Но хуже всего было то, что янки были грубы и не проявляли ни малейшего уважения по отношению к леди и обращались с ними как с вульгарными женщинами.

Если леди шла по улице, то солдаты-янки освистывали ее и давали оскорбительные оценки, но гораздо чаще заискивали перед ней и просили разделить их одиночество.

Хуже всего обстояло дело со слугами-рабами и слугами вообще. Многие из рабов воспользовались оккупацией города и сбежали. Разыскивать их никто не брался. Из дома Колдуэллов слуги тоже бежали. В доме остались только Мэй, да старый Джозеф. Только теперь, после их бегства, Патриция вспомнила тот странный блеск глаз, который появился у служанки Джевел при известии о наступлении Союзной армии. Значит, она обрадовалась победе противника, и эта победа была ей, как и всем сбежавшим рабам, на руку.

После бегства рабов на Патрицию и ее мать Терезу — аристократок, не привыкших к тяжелому труду, свалились все домашние дела. Им пришлось делать то, о чем раньше они и помыслить не могли — стирать, убирать, чинить одежду и решать все хозяйственные проблемы.

Патриция взяла на себя посещение рынка и покупку продуктов. Сейчас рынок стал самым шумным и оживленным местом в Новом Орлеане. И Патриции, несмотря на запахи и неумолкаемый шум, нравилось там бывать. Вскоре она научилась искусно торговаться и сбивать цену на облюбованные продукты.

В этот раз Патриция шла по овощному ряду, отбирая нужные плоды. Положив купленные овощи в корзину, она подняла голову, собираясь пройти дальше. И вдруг, неожиданно для себя, увидела Эмиля Шэффера, стоящего в нескольких футах от нее. Он покупал клубнику. Патриция поспешно отвернулась и попыталась раствориться в толпе. Но он уже успел ее заметить и очень быстро подошел. Крепко схватив ее за локоть, Эмиль вывел Патрицию из толпы.

— Прошу тебя, оставь меня в покое! — проговорила она, отдергивая руку.

— Я хочу еще раз поговорить с мятежницей Патрицией! Выслушай меня на этот раз, я очень прошу тебя, — в его голосе слышалась мольба.

Она холодно взглянула на него, ошеломленная его словами.

— Я никак не могу понять, — сказала она, — почему ты проявлял и проявляешь ко мне такой интерес?

— Патриция! Я предлагаю тебе свою руку и сердце, — сказал Эмиль. — Неужели тебе это ни о чем не говорит?

Его речь была взволнованной.

— Я знаю, мы любим друг друга. Нельзя нам жить так, как мы живем сейчас, будто разделенные большой стеной. Хватит прятаться от своего счастья.

— Я не знаю, какую хитрую игру ты затеял на этот раз, Клэй Феррис, или Эмиль Шэффер, или как тебя там еще называть. Я и не пытаюсь, честно говоря, разобраться. Все, что ты делаешь и говоришь, меня не касается. Я не хочу ни видеть, ни слышать тебя. Однажды я уже обожглась, полюбив тебя, но это все кануло в прошлое. У меня больше нет и не будет нежных чувств к тебе.

Глаза Эмиля Шэффера стали жесткими и холодными как лед.

— Я вижу твою неприязнь ко мне, — ответил он. — Хорошо. Ты больше не увидишь меня, Патриция. Я только надеюсь на то, что когда ты будешь лежать в своей холодной, одинокой постели, ты вспомнишь, как хорошо тебе было от моих ласк. И тогда спроси себя — довольна ли ты этим?

Патриция покраснела от его слов, поражаясь тому, как отлично он знал ее страстное желание быть с ним. Каким уверенным он был в себе! Какою властью он обладал над нею! О, как она ненавидела его за это! И она решила поиздеваться над ним.

— А с чего ты взял, что моя постель одинока? — спросила она его очень ехидным голосом.

Ее слова ударили по его самолюбию. Его черные глаза вспыхнули недобрым пламенем, а она тем временем с гордым видом повернулась и пошла вдоль овощного ряда. В конце ряда ее грубо схватил за руку один северянин:

— Эй ты, маленькая хорошенькая крошка! — прогнусавил он хриплым голосом.

Патриция резко обернулась и увидела похотливое лицо янки. Она сердито одернула свою руку и произнесла грозно:

— Руки прочь от меня, обезьяна!

Солдат опешил и отступил в сторону. Патриция, охваченная гневом, быстро пошла домой.

Чертовы янки! Она презирала их всех и была рада, что сумела дать отпор.

В парадную дверь негромко, но настойчиво постучали, и этот стук разбудил Патрицию. Она села в кровати и посмотрела на часы — был час ночи. Кто мог прийти так поздно? Единственный, кто был способен на такую наглость — Эмиль Шэффер. Патрицию передернуло при мысли о том, что ей предстоит опять давать ему отпор. Впрочем, она просто не выйдет, и пусть себе стучится хоть всю ночь.

Стук внезапно прекратился, и любопытство одержало верх над соображениями разума. Патриция осторожно встала с постели и, так же осторожно пройдя на веранду, выглянула в окно.

— Федерико? — удивленно воскликнула она и заторопилась вниз. Она летела на крыльях и, быстро отворив дверь, впустила Федерико в дом. Патриция бросилась к брату, и он сжал ее в своих крепких объятиях.