Ворча себе под нос и вздыхая, я побрела дальше, раздумывая, что, собственно, имел в виду Аль, когда говорил о камнях? Как-то года два назад я смотрела по телику исторический фильм, так там за измену, которой и не было вовсе, несчастную молодую женщину забили камнями до смерти. Помнится, я еще возмущалась, что бедняга стоит безропотно, даже не пытается убежать. Тогда мне и в голову не пришло, что бежать-то ей некуда, никто не защитит ее, никто не даст ни убежища, ни еды. Камнями в меня не кидают, по крайней мере пока, но вот куда мне идти, я не знаю. Аль сказал, что у меня есть теперь свой дом. По идее отдельный дом гораздо лучше, но чтобы в нем была хоть какая-то еда, я ведь понятия не имею, откуда и как здесь добывают еду. Уж точно, что не в магазинах покупают.

Городок кончался, остался последний дом в самом конце улицы, сейчас я миную его, а что же дальше? За спиной раздался топот, почему-то я сразу решила, что это бегут за мной с камнями в руках, и растерялась, не зная, куда мне спрятаться. Но это был просто очередной всадник, ехавший куда-то по своим делам. Я отступила с дороги, чтобы не угодить под копыта, но, видно, не слишком проворно, потому что всадник огрел меня с маху хлыстом и засмеялся, довольный собой. От неожиданности я шарахнулась в сторону, споткнулась и влетела головой в небольшой каменный столбик, за какой-то надобностью врытый у последнего дома. Сознание я потеряла не сразу, потому что успела ухватить две мысли: первая — вот смешно, если это как раз мой дом, и вторая — кажется, кидать в меня камни уже не понадобится.


В зале трезвонил будильник, который завел Тимофей, чтобы встать пораньше. Я накрылась одеялом с головой в надежде еще немного подремать, но не получилось. Стала зачем-то прислушиваться, как муж по дому ходит, стараясь ступать потише, да только плохо у него это получалось, легче слона научить ходить тихо, чем его. Ну да ничего, вот родится у меня ребенок, враз научится тихоней быть, чтоб младенца не разбудить. От этой мысли я загрустила. Значит, я и вправду беременна, раз такие мысли в голову приходят? И что же делать мне теперь? Дурацкий вопрос, рожать, конечно! Не избавляться же от ребенка, грех-то какой ужасный! Да и жалко, он такой крохотный, а боль небось уже чувствует. Эх, горемычные мы с ним!


— Ну, как ты себя чувствуешь, Сим? — задала я вежливый вопрос.

— А то сама не видишь? — проворчала подружка, широко разводя руки по сторонам, чтобы во всей красе показать свой объемистый живот.

Ее габариты меня ужаснули. Сказать ей, что и я скоро такой же стану? Авось полегчает у нее на сердце? Нет, погожу еще. Симка вялой тушей плюхнулась на стул, а ее мать, Татьяна Сергеевна, засновала по дому, накрывая стол к чаю, попутно пересказывая нехитрые события, которые я и без того знала, но в основном жалуясь на Симку. Оказывается, врачиха в районе ругает ее ужасно за то, что такая толстая, велит есть поменьше, а двигаться — побольше. Симка же делает все наоборот. Услышав про врачебные указания, я изумилась, мне казалось странным, что беременных нужно ограничивать в еде, ведь это же такой естественный процесс, при котором организм сам знает, что ему надо. Но наверное, врачам виднее.

— А если я есть хочу? — нахмурилась Симка и тут же цапнула большую плюшку, которую ее мать собралась нарезать на тонкие полосочки, чтобы дочке не так много досталось.

Плюшка была так себе, покупная, почти и не сдобная, но подружка с таким удовольствием уписывала ее за обе щеки, что и мне вдруг невыносимо захотелось плюшки, я потянулась за кусочком второй плюшки, которую ее мать успела нарезать. Пока я жевала доставшийся мне кусочек, Симка сметелила остальное, аппетит у нее и в самом деле был немаленький. Симкина мать, выпив с нами за компанию чаю и еще немного поругав дочку, собралась и ушла, оставив нас одних. Самое время поговорить, пока еще кто-нибудь не приперся.

— Сим, я не просто в гости зашла, мне кое-что у тебя спросить надо. Но только ты не отвечай мне сразу, ты сначала подумай как следует, ладно?

Симка меланхолично кивнула, продолжая намазывать большой ломоть белого хлеба свежесбитым маслом, булок ей оказалось мало.

— Сим, ты моя подруга и давно меня знаешь, вот скажи мне, какая я?

Она выпучила глаза и закашлялась. Я спокойно ждала, уверенная, что Симка размышляет над заданным вопросом. Доев хлеб, она облизала пальцы, вздохнула, поерзала на стуле, отчего тот, бедняга, жалобно заскрипел, и разразилась вопросом:

— Что ты спросила-то?

Настал мой черед вздыхать и ерзать.

— Вот какая я, на твой взгляд?

Симка заулыбалась, потом нахмурилась:

— Тощая такая, и пиджачок на тебе супер.

— Балда ты, Симка, я же совсем не про то спрашиваю. Скажи, плохая я или хорошая?

Симка принялась чесать в голове, задвигала носом, и я поняла, что на этот раз она действительно думает.

— Когда хорошая, когда не очень, — важно изрекла она. — А что спрашиваешь? С Тимохой поссорилась?

— Да нет, — досадливо отмахнулась я, — не ссорились мы, да и как с ним поссоришься, когда он и не разговаривает почти? Я вот о себе, о своем характере все думаю. Знаешь, Сим, мне казалось, что я ничего в общем-то, не очень вредная, но в последнее время все только и знают, что ругать меня.

— Кто это все? — живо заинтересовалась подружка. — Если глава, то начхать на него, он ко всем придирается. А если Людка Зайчиха, то и вовсе наплюй, она дура. — И она откинулась на стул, довольная тем, как разрешила все мои вопросы.

— Да что ты, Сим, стала бы я на них внимание обращать, мало ли что по работе бывает. Федосья сказала, что я эгоистка, а муж — что я злая.

— Да ну! Это Тимоха тебе сказанул, что ты злая? Да сам-то он кто? Как есть ведьмак и леший!

Я отрицательно затрясла головой, собравшись объяснить, что другой муж сказал, но вовремя спохватилась. Вот ляпнула бы сейчас! Она же тем временем продолжала:

— А вот Федосья права. То есть не эгоистка ты, но на то похоже.

Очень вразумительный ответ, ничего не скажешь.

— Так эгоистка я или нет?

— Вот зануда. Говорю ж, похоже. — И она беспомощно зашлепала губами, силясь найти подходящие слова. — Тебя вроде как и нет! — вдруг радостно выдала она мне.

— Как это нет? — поразилась я. — Ты что? Вот я, перед тобой сижу.

— Ну да, есть, есть, а потом раз — и нет! — развела Симка руками и даже помахала ими, должно быть, для убедительности.

— Кончай махать руками, и вообще, не зли меня. Что значит, раз — и нет?

— А ты не злись, а не то я тоже скажу, что ты злая, — весело хихикнула подружка, разговор ее явно развлекал. — Ты, Тонь, рассеянная какая-то, говоришь, говоришь с тобой, ты все в облаках лётаешь, все думаешь.

— Думать разве плохо?

— Хорошо, да не очень. Говорю с тобой, советуюсь, а ты все думаешь, и только о себе. Из-за чего тебя Федосья эгоисткой обзывала, небось из-за Тимохи? Вот ужинаешь ты с ним вечером, и о чем ты думаешь?

Я посмотрела на нее внимательно, уж не издевается ли она надо мной? Вроде нет. Стала припоминать:

— Ну-у, думала, что картошку зря пожарила, надо было сварить, больше бы получилось. А еще, что белье надо погладить, все пересохло.

— Вот и выходит, эгоистка ты!

— А хотелось бы мне знать, откуда такое твое мнение вышло? — сощурила я глаза, начиная уже и вправду злиться. — Не из того ли, что я готовлю ему, стираю, убираюсь?

Симка сникла было перед моим железным доводом, но тут же, сообразив что-то, ехидно ухмыльнулась:

— Ведь ты и за козой ухаживаешь, и за кошкой, не считается это.

Я даже привстала от такого ее наглого заявления, но она замахала на меня пухлой своей ладошкой:

— Вот гляди. Я когда ужинала с моим Ленечкой или там завтракала, думала, что он мне нравится, и смотреть на него нравилось, даже как ест нравилось. А тебе ведь Тимоха не нравится, нет?

Я поджала губы, вопрос ее прозвучал словно щелчок в лоб.

— Сим, ты же знаешь, почему я за него вышла. Одна я осталась совсем, и изверг этот все бродит где-то, никак не словят его.

— Разве Тимоха виноват, что ты одна осталась? Он-то к тебе всей душой разбежался, а ты?

— Ну да, всей душой, как же! Слова лишнего не скажет, даже и не глядит почти.

— Как умеет! Ты и вовсе никак! — отрезала сурово Симка. — Другая за счастье сочла бы, а ты все морду воротишь, все принцев ищешь. Не будешь ценить Тимоху, он тебя бросит, вот помяни мое слово!

— Да ну тебя, Сим, на фиг! То ты равняешь мужика с козой, то начинаешь грозить, что бросит, — потеряла я терпение.

— Да не мужика с козой я равняю, а как ты относишься к ним, поняла, дурочка? Ты о мужике своем думаешь не больше, чем о кошке какой. — И она вдруг показала мне язык, чем привела в полное замешательство.


— Что бы ты на обед хотел?

Муж в ответ плечами пожал, не повернув ко мне головы. На жертву дурного обращения он не тянет, ох не тянет!

— Утюг опять не работает, и табуретка на кухне разваливается.

Он просиял, можно было подумать, что я невесть что приятное ему сказала. Ясно, что на утюг и табуретку я рассчитывать смогу, а вот на общение с мужем вряд ли. Ну зачем я вышла за этого молчуна и нелюдима? А теперь еще и ребенка от него жду, а он даже полсловечка на эту тему не сказал. Или не сказала ему Федосья? Я же слышала тогда в полусне, как она ему о чем-то долго толковала, о чем еще, если не об этом?

— Кострикова, ты тут? — показалась в двери голова Петра Семеновича.

— Нет, не тут, — ответила я ему из-за стеллажа, старательно обтирая корешки книг.

— Ты мне не шути давай. Я к тебе не шутки пришел шутить, а по делу, — посуровел он и вдвинулся полностью.

— Я и не шучу вовсе, Замятина я, а не Кострикова.

— Ах, ну да, позабыл. Тут это, звонок из района был насчет тебя.