Вечером пришла Симка и рассказала мне, что Ленечка тоже лежит в больнице, но в тюремной. Я поразилась:

— А почему, Сим, он же ничего не сделал?

— Он заодно был с ними, с Ромкой, с Валеркой, с этой тварью Эдиком, вместе они дел наворотили. Это уж потом Леня завязать хотел из-за меня, вот они его и отдубасили. Разозлились сильно, да испугались, потому и убить хотели, да не вышло у них, он ведь сильный, Ленечка-то. — В ее голосе звучала гордость.

— Слушай, а что они делали-то? И пещера им на что сдалась? Лаз замуровали, прятали что-то там?

Симка порозовела.

— Иконы у них там были.

Я присвистнула.

— Иконы?!

— Ага, иконы, старинные такие, дорогие!

— А где они их взяли? Их так просто не найдешь. Из храма какого украли? Но это же ужасный грех!

Она отвела глаза и завозила ногами по полу.

— Взяли где-то, греха не забоялись, видно.

По виноватому виду Симки можно было подумать, что она самолично храм обчистила.

— Да будет тебе, все наладится, — попробовала я ее утешить.

— Да-а, тебе легко говорить, а он чувствует себя плохо. — Симка хлюпнула носом.

— Выправится он, сама же хвастала, что он сильный.

Она улыбнулась мне сквозь слезы и, наклонясь ко мне пониже, сообщила:

— Я ведь беременная, Тонь.

— Ну да?! И что теперь делать будешь?

— Рожать! — ответила подруга твердо, и я кивнула, соглашаясь с ее решением. — Как Ленечка на ноги встанет, поеду к нему, пусть распишут нас. Мне теперь, Тонь, о ребеночке думать надо. — И Симка похлопала глазами, кажется сама удивляясь своей ответственной позиции.


— Тонь, ты как тут? Голова не болит? Вот и ладненько. Пойдем вечером в клуб, кино привезли, новое, говорят.

— В клуб? Так ты же беременная вроде? — бестактно вытаращила я глаза.

— Ну и что? — обиделась Симка. — Беременная, не припадочная же!

Дел никаких особых на вечер у меня не было, и я поддалась на ее уговоры. Фильм оказался действительно новым, и даже не американским, а нашим. Время показывали революционное, революционеры, убивавшие всех направо и налево, были такими мерзкими, так неприлично и непонятно выражались, что публика разочарованно зашумела.

Я полезла с претензиями к Симке, но она отмахнулась, с увлечением глядя на экран. Я тоже посмотрела, действие уже скакнуло к Гражданской войне, белые и красные дрались почему-то врукопашную, махались ногами на манер Чака Норриса. Мне стало грустно, я решила уйти. На крыльце Симка меня догнала.

— Ты чего? Смотрела бы, или боишься возвращаться? Так много наших, не одна, с компанией пойдешь.

— Там дерутся и стреляют, а в моем положении вредно всякие страсти глядеть.

Я с уважением посмотрела на важно вышагивающую подругу и предложила:

— Слушай, раз с кино не вышло ничего путного, пойдем к нам чай пить?

Болтая, мы вошли в дом и замерли на пороге, выпучив глаза. За столом сидели и мирно пили чай Федосья, Александр Николаевич Самойленко и моя бабулька. Что могло их вместе свести?

Симка тихо ойкнула и дала задний ход. Удерживать я ее не стала. Мне же пришлось присоединиться к гостям. За столом царила суровая сдержанность, все чаевники больше налегали на пироги и варенье, чем на беседу, но зато буравили друг дружку взглядами. Видно, бури здесь разыгрались нешуточные. После того как гости разошлись, я принялась допрашивать бабку. Она запираться не стала.

— Зашел человек в гости, чайку попить. Хороший человек, культурный.

— Бабушка, ну что ты юлишь? Говори, о чем разговор шел, обо мне?

— Знамо дело, о тебе, — проворчала бабка и длинно вздохнула, но тут же захихикала. — Он, Самойленко, все кружева плел да тебя нахваливал. Какая ты хорошая, разумная, смирная. Я так понимаю, он на тебе жениться мечтает.

— На мыслях перебьется.

— Стало быть, совсем он тебе не нравится? — вроде бы огорчилась бабка.

— Не то чтобы совсем, человек он хороший, добрый, только замуж я за него не хочу. А скажи-ка мне, чего это ты с Федосьей не поделила?

— А и не ссорились мы с ней, чего мне с ней ссориться? Просто настроения у нее не стало.

— Интересное дело. И с чего оно испортилось? Давай колись, баб.

— Ты чего такие слова родной бабке говоришь — колись! Что я тебе, полено какое, что ли?! — Бабка сделала вид, что обиделась, но недолго выдержала, опять захихикала. — В отцы, говорит, ты ей годишься! Самойленко и надулся как мышь на крупу. — И бабка раскатилась меленьким смешком.

— Федосья так сказала Самойленко? Вот дает! Только ей-то какая забота?

— Забо-ота! — протянула бабка. — Самая забота и есть. Уж с каких пор тебя за Тимошу ладит, ты еще девчонкой махонькой была, а она уж наперед решила! — неожиданно выложила она.

— А он? — глупо спросила я.

Бабка расплылась в улыбке.

— Он-то? — И вдруг улыбаться перестала, уставилась на меня ехидно. — А то сама не видишь! Он в тебе души не чает, одна ты для него на свете.

Нельзя сказать, чтобы бабкины слова были для меня большим откровением, видела я его пристальные взгляды, смутно догадывалась, что у него на уме, только верить этому не хотела, и Симкины намеки вызывали во мне только досаду.

— Я тебе так надоела, баб, что ты меня сбыть хочешь? Или не любишь меня совсем?

— И-и, детка! Как это не люблю? Ты ж кровиночка моя единственная! Только мне ведь не век жить, помру скоро, одну тебя на свете оставлю, беззащитную.

Нелегкий этот разговор кончился тем, что мы поплакали, пожалели друг дружку, а потом решили еще по чашке чаю выпить.

— Стало быть, замуж ты не хочешь, стало быть, обоим от ворот поворот. Ну а делать-то что станешь? — Бабка положила на край блюдца обкусанный кусочек сахара и посмотрела на меня влажными от недавних слез глазами.

— На работу ходить буду, с тобой чаи гонять. Может, вон Симке скоро понадоблюсь, — дипломатично отозвалась я.

— Ребенка, что ль, ей нянчить собралась? Мать у нее на то имеется. Своего надо родить и наперед замуж выйти, а не на чужих детей зариться, — отрезала, вновь осерчав, бабка.

Я оторопела:

— А откуда ты знаешь?

— Откуль, откуль, да все оттуль! Вся деревня знает. Всем сорока твоя раззвонила, всем похвасталась, — насмешливо фыркнула она.

— Ну надо же, а мне говорила, что это секрет.

— Какие у Симки могут быть секреты? В ней ничего не держится, как вода в заднем месте!

— И то правда.


Дверь библиотеки приоткрылась, и в нее просунулась голова Петра Семеновича, главы нашей администрации. По всегдашнему обыкновению, полностью он не вошел, словно опасался самого воздуха библиотеки, и на меня посмотрел косо.

— Кострикова, ты это, помоги там Людмиле Павловне, дело-то общее.

— Какой Людмиле Павловне? — сделала я непонимающее лицо, покривив душой.

— Какой-какой! Завклубом, одна она у нас. Новый год на носу, одна она не справится, учительницы уже подключились, в школе и репетируют, давай впрягайся.

Завклубом была высокая костистая женщина с большими круглыми глазами и крупным крючковатым носом, чем напоминала сову. По отчеству ее звали только глава да еще малышня зеленая, а я Людой звала, хотя знала, что она обижается. Грешна, не жаловала я ее. Да и старше она была на какой-то десяток лет, подумаешь Павловна, обойдется!

Вот не думала, что подготовка праздника такая морока. Меня запрягли так, что вздохнуть было некогда. Дали две роли в малышовом спектакле, хорошо, небольшие, но заучивать-то надо! Большая роль в спектакле для ребят постарше, да мало того, еще стихи под уличной елкой читать надо. Эх, и зачем только завели моду наряжать елку на улице? Теперь в новогоднюю ночь не посидишь всласть у телевизора, придется в час ночи тащиться к елке, а все эта Людка, до нее не было ни у кого привычки по ночам шастать. Бабка как узнала, принялась охать и ахать, ругать все начальство, здешнее и районное, даже областное зачем-то приплела, только что президента трогать не стала. Пожалела, должно быть. Я поторопилась успокоить ее, что народу соберется много, не одна я выступать буду, все будут свои, деревенские, что мне может грозить? Раньше опасения бабке в голову не пришли бы, но после моего приключения нервы у нее поистрепались.

— Ну, давайте, девочки, еще разок сценку с Бабой-ягой, потом с зайчатами, но только поживее, а то вы будто спите на ходу. Особенно это тебя, Тонь, касается. Надо плавно ходить, а ты ковыляешь кое-как, словно Серая Шейка.

Одна из новеньких учительниц засмеялась, ей показалось забавным, что меня с уткой сравнили. Обычно я довольно спокойно отношусь, когда прохаживаются на мой счет, но на этот раз обидно мне стало. Уж не Людке с ее физией сумасшедшей совы и грацией бегемота делать мне замечания! Да она когда читает свои собственные стихи, мухи с тоски дохнут! А как прошлой зимой на свадьбе сестрицы двоюродной плясать взялась, так полстола свадебного своротила и стекло в серванте раскокала! До сих пор сестра на нее дуется. Только я собралась все это ей высказать да еще пару случаев добавить, как заявился Петр Семенович в компании с каким-то мужиком. Не знаю, где Петр откопал этого мужика, но был он молодцеватым, хорошо одетым и смотрелся рядом с нашим главой весьма странно.

Училки наши встрепенулись, приняли кокетливые позы и призывно замигали глазками, а вслед за ними и Людка стала повторять те же приемы. Но это она зря! То, что у молоденьких, хорошеньких училок выглядело вполне приятно и мило, в ее исполнении вызывало оторопь.

— Вот, полюбуйтесь, наша самодеятельность, сплошные таланты, новогодний спектакль репетируют, — с гордостью пояснил глава.

Пришелец с улыбкой оглядел всех женщин очень подробно, а напоследок вдруг подмигнул мне. Я-то надеялась, что они осмотрят школу и уйдут, но мужчины уселись смотреть репетицию. Если я и раньше Петра Семеновича недолюбливала, то сейчас мысленно пожелала ему провалиться куда-нибудь поглубже и на долгий срок.