Но, несмотря на нравственные терзания, Маше хотелось сдаться. Чтобы потом ругать себя, ненавидеть, презирать… Но это потом. А сейчас сдаться на милость победителя, чтобы потом его же в этом завоевании и обвинить.

– Я знаю одно удивительное место, – Ленский необычайно оживился и бросал на Машу такие взгляды, что сердце немедленно начинало молотить по желудку, вызывая дурноту и головокружение.

– Я согласна, – Шульгина радостно захлопала в ладоши и уцепилась за его локоть. – Карету мне, карету!


Место и в самом деле оказалось удивительным.

Ленский вел под локоть Машу сквозь зыбкий сумрак холла, а Шульгина тормозила всю процессию, не желая выпустить из цепких лап левую руку Машиного воздыхателя. Поэтому группа застревала абсолютно во всех дверях.

Едва они вошли в зал, как выяснилась весьма неприятная подробность. Город-миллионник оказался настолько мал, что Алексею Князеву вздумалось поужинать именно здесь.

– Ой, Маня, гляди, твой, – пискнула Алина. – Как думаешь, он кого-то ждет или так скучает?

– Если кого и ждет, то явно не меня, – процедила Маша. В ней боролось желание продемонстрировать мужу собственную востребованность и опасение, что она будет скомпрометирована: все же Алексей-то наворачивал ужин без спутницы.

Скорее всего, совесть мужа была не так чиста, как хотелось бы. Встретившись взглядом с Машей, он трусливо отвернулся, как-то даже съежившись.

– Замечательный повод обсудить с ним материальные вопросы, – обрадовалась Алина. – Когда еще ты его за хвост прищемишь. Иди, иди, а мы пока закажем. Да, Олег?

Ленский отпустил Машин локоть, и она, словно трухлявый столб, лишившийся опоры, едва не рухнула на пол. Что делать? Отпустить Олега с Алькой и решить свои вопросы или независимо пройти мимо мужа, даже не попытавшись ничего узнать?

«Да я себе этого никогда не прощу! – подумала она. – Столько времени мучиться и упустить этот шанс? Никогда! Пусть лучше Алька уведет Ленского, чем я буду продолжать не спать по ночам, придумывая оправдания для этого подлеца. Вон как глазенки забегали. Сейчас как подсядет к нему какая-нибудь двухметровая блондинка! Ну и пусть!»

– Ага, идите, – Она небрежно кивнула и направилась к Алексею, по пути лихорадочно спрашивая себя: «Чего я делаю-то, а? Может, не надо?»

– Привет! – Она села на свободный стул, небрежно закинув ногу на ногу. Организм подвел. Ее лихорадило, горло царапал подступающий нервный кашель, да еще непонятно с какой стати начал дергаться глаз.

«Ой, красава, – желчно подумала Маша. – Женщина-мечта».

– Привет, – буркнул Алексей, сосредоточенно ковыряясь в тарелке.

Это было даже здорово, потому что в глаза мужу она смотреть не смогла бы, а вот на лоб – запросто.

– Давай сэкономим твое и мое время, – Маша слышала себя словно со стороны. Говорила не она, а какой-то внутренний резерв, второе дыхание, пришедшее на выручку. – Ты полюбил другую. Мы не сошлись характерами, менталитетами и прочая, и прочая. А она сошлась. Поэтому нам надо расстаться. Так?

Муж молчал.

– Молчание – знак согласия?

Он даже не шевелился.

– Алле, муж! Ты что, ушел в астрал? Моргни хоть. Меня вообще-то ждут. Эта встреча в мои планы не входила, но раз уж так сложилось, то почему бы не объясниться, правда?

Маша чувствовала себя все увереннее. Правда, трясти ее стало сильнее, зато глаз дергаться перестал и кашель прошел.

– Я смотрю, ты нынче к беседам не расположен. Тогда переходим к основному моменту: кто подает на развод, и не забыл ли ты про обязанности по отношению к ребенку? Нам вообще-то деньги нужны.

– Я сейчас, – хрипло откашлялся Алексей, доставая бумажник.

– Не надо сейчас. Я спрашиваю в принципе. Сколько и когда ты собираешься давать?

– Я не могу так сразу сказать. Давай созвонимся.

– Какая прелесть! То есть ты об этом не думал? Хорошо, давай созвонимся. Пока.

Ноги совершенно онемели и отказывались вилять бедрами. Так что красиво уйти не получилось. Не упала – и то хорошо.

«Он не отрицал ничего. Глупость какая. Так ничего и не выяснила. А я же ради этого так унижалась! Или не унижалась? И почему я согласилась на это дурацкое «созвонимся»? Теперь непонятно, кто кому и когда должен звонить. Надо было поставить четкие условия…»

– …И тут я как завизжу! Представляешь? – словно сквозь вату донеслось до Маши. Шульгина окучивала Олега. Но это было уже не важно. Как больному гриппом с температурой под сорок все равно, какая на улице погода, так Маше вдруг стало наплевать, кому достанется красавец Ленский.

– Ребята, вы извините, я, наверное, пойду, – пробормотала она, вставая.

– Да-да, – тут же согласилась Шульгина. – Иди, Машуль. Тебе надо это все переварить, побыть одной.

Вот она, правда жизни. Женская дружба и женская солидарность уступили элементарному желанию захомутать мужика. Тут уж не до интеллигентности. Мужик один, а рук к нему тянется много.

Удивительно, но Ленский то ли оказался чересчур чутким, то ли решил брать то, что ближе лежит, а ближе и доступнее на данном этапе оказалась Алина, но препятствовать Машиному уходу не стал, лишь скорбно кивнув на прощание.

День начался отвратительно, а заканчивался еще хуже.

У гардероба на Машу налетела Гусева.

– Ой, – Рита почему-то покраснела. – Маня? А что ты здесь делаешь?

– Я? Уже ничего. Ухожу я. Рит, я сейчас не могу говорить. Мне нехорошо.

– Конечно, конечно, – закивала подруга. – Иди. Я тебе завтра звякну.

«Чего они все меня гонят?» – вяло подумала Маша. Уши заложило от чудовищной головной боли, снова начал бить озноб, а тошнота усилилась.

«Если еще плюс ко всему окажется, что я беременна, то это будет замечательный сюрприз. Санта-Барбара отдыхает!»

Глава 25

Из-за дверей квартиры доносился заливистый хохот Никиты, мультяшные вопли и чей-то бубнеж.

Голова гудела. Но не от мыслей, а от тягостной пустоты. Надо было, наверное, что-то планировать, рассчитывать, делать выводы, но на это не было сил: ни моральных, ни физических.

Звонок привычно зачирикал, уносясь в глубину квартиры.

– Кто там? Зубастый волк? Или добрая фея? – придуривался за дверью дед.

– Зубастая фея, – попыталась пошутить Маша.

Она встрепенулась от мозговой спячки: надо срочно придумать, почему дома нет Алексея. Объясняться со стариком на тему трагического распада семьи было еще рано.

– А где Вероника? – Маша через силу улыбнулась.

– Это такая фигуристая? Да? Которую мы за попу щипали? – сюсюкал Михаил Яковлевич, подкидывая на руках веселящегося правнука. – Убежала!

– В каком смысле?

– В прямом. Ускакала, тряся своим богатством. Ладная девка, правда, Никита Алексеевич? Мы ей инвентаризацию провели. Хороша, зараза!

Кто бы сомневался! Все, что моложе 25, для деда хорошо.

– Надеюсь, она не совсем сбежала после вашей инвентаризации, – Маша сбросила сапожки. – Дед, ты бы поосторожнее. Вон в Америке за косой взгляд тетки уже к суду привлекают, а ты всех пощупать норовишь.

– Так то в Америке. А наши бабы вниманием не избалованы, им только в радость, когда хороший мужик за мясо подержится.

– Дедуль, так то мужик, а у тебя правнуки уже.

– Это не мешает мне оставаться мужиком.

– Это тебе твоя малолетняя артистка сказала?

– Которая?

– Лида, кажется. Беленькая такая, на школьницу похожа.

– А, нет, она у меня больше не живет.

– Как же ты один-то? – фыркнула внучка. – То-то за всех подряд хватаешься.

– Не за всех подряд, а только за хорошеньких. И не один я. У меня, можно сказать, каждый день на счету. Ни минуты простоя!

– Это кто хорошенький? Вероника? Или ты разглядел ее прекрасную душу?

– Не знаю, я так глубоко еще не залезал, – дед снова подкинул Никиту.

– И кто на этот раз? Опять пионерка?

– Нет, солидная дама. Библиотекарь.

– Солидная? Неужели ей уже двадцать пять?

– Двадцать девять! – произнесено это было таким тоном, словно неизвестная библиотекарша была как минимум ровесницей революции.

– Ужас. Совсем старуха.

– Ну, старуха – не старуха, а интеллигентная женщина. Знаешь, надоели мне эти дурехи малолетние. Не поговорить по душам, не отдохнуть. Я как в последний раз в боулинге руку вывихнул, так до сих пор ноет. Перехожу на спокойный образ жизни.

– Библиотеки, музеи, грядки?

– Я, конечно, для тебя гриб червивый, но списывать меня еще рановато, внученька. Бери выше: экзотические путешествия. Хочу на родину инков съездить, в океан с аквалангом нырнуть, к тибетским монахам пешком дойти.

– Молодец ты, дед. Красиво живешь.

– Я и помереть хочу красиво. А помру, ты на сдачу с моего наследства тоже на старости живи красиво, не хорони себя раньше времени. Вот гляжу я – скучно вы, молодежь, живете. Где муж твой? Молчишь? На работе! А разве можно так жизнь транжирить? Только в старости осознаешь, сколько всего не успел. Торопись жить, Машуля, торопись. А то здоровья на весь век не хватит. У меня вот сегодня сердце так прихватило, аж испугался.

– Дедуль, давай врачу покажемся, – заволновалась Маша. Она так привыкла к тому, что дед всегда был здоров и крепок, как старый дуб, что словосочетание «прихватило сердце» пугало не на шутку.

– Да прошло уже, – скривился Михаил Яковлевич. – А все зараза эта вертлявая! Ведь знал же, что она Максу рога наставляет, а лезть не хотел. А тут, дурак старый, пожалел мочалку. Дай, думаю, проведаю паразитку. Может, надо ей чего. Чай, не молоденькая уже. Вдруг, думаю, отнялось у нее чего-нибудь с горя, и лежит никому не нужная.

Михаил Яковлевич так вошел в роль, что даже пустил старческую слезу, мигом покраснев и расчувствовавшись от собственной заботливости.

– Да я с ней только вчера разговаривала. Тоже мне, нашел одинокую пенсионерку, – прыснула Маша. – Ну и «любите» же вы друг дружку!

– Да глаза б мои ее не видели! – плюнул дед. – Прихожу – Здрасьте вам! Сначала двери открывать не хотела. А я-то снизу на окна смотрел, вижу, что открыты. Значит – дома. Покричал, в дверь побарабанил – открывает. Фря! Фу-ты, ну-ты! И это бабка моего правнука! Голая, только стыд ленточкой прикрыла. «Ой, – говорит, – не ждала вас!» Я ей, мол, ждала не ждала, чего уж тут, все одно пришел, чаю налей. А сам думаю: не иначе, хахаля ждет. В такой-то хламиде позорной. Тьфу! Ну, думаю, ладно – я тоже подожду. Сидит, ерзает, чай разве что не насильно в меня вливает. Что-то, говорит, долго пьете. Я ей, мол, сколько хочу, столько и пью. В гости пришел, не к врачу на прием, нечего меня гнать. Опять сидит, ерзает. Вдруг в квартире кто-то как чихнет! Я – в спальню, а там – бугай. Морда наглая, задница голая, лежит, газету читает. Ишь ты, думаю, изба-читальня. Я ей говорю, мол, кто это у тебя? А она мне – сосед сверху. С балкона упал, ударился, ждет, пока нога пройдет. Зашибся он, значит. А исподнее потерял, пока с балкона на балкон летел. И этот хмырь за газетку спрятался, ржет – аж газета ходуном ходит. Ну, конечно, погонял я его малость по жилплощади, вещи с балкона скинул. Еще милицию вызвать пообещал. Ругался он шибко, когда уходил. Быстро уходил-то, надо сказать. Боялся, что вещички с газона растащат.