Когда щелкнул замок, свинцовый обруч, сдавливавший грудь, рассыпался в пыль. Ужас отхлынул, словно утренний туман, в одно мгновение унесенный ветром. Маша молча вышла в коридор.

Сейчас он будет оправдываться, что-то говорить, лебезить…

Случилось самое страшное, что только может произойти в семейной жизни. Муж молча, не глядя на нее и источая пряный аромат вины и чего-то запретного, прошел в ванную. Он даже словно подобрался, чтобы ненароком не коснуться Маши, и закрылся.

За дверью зашумела вода, что-то шуршало, передвигалось, струи дробно бились об акрил. Она стояла посреди пустого коридора раздавленная, распластанная, как мошка по лобовому стеклу.

Все кончено. Все кончено? Все кончено!

Наверное, надо его о чем-то спросить. О чем? Зачем? Чтобы стало еще больнее? А вдруг еще что-то можно спасти, сохранить? Слова убьют. Это Маша знала точно. И его ответы, и ее вопросы, и просто слова, которые вдруг вырвутся, раскатятся, словно мелкие бусины, забьются в щели, растеряются под ногами и еще долго будут попадаться то тут, то там.

Интуиция подсказывала, что лучший выход – метнуться в постель и прикинуться спящей. Маша вообще пожалела, что вышла в прихожую. Надо было с самого начала быть последовательной. Но что сделано, то сделано. Она быстро легла и с головой накрылась одеялом. Разум вопреки логике пытался формулировать гневные отповеди и высокопарные обвинения, с перечислением Машиных заслуг и моральных потерь. Слова толпились, как пассажиры метро в час пик, готовые хлынуть мощным неудержимым потоком.

«Только не начинать с ним разговаривать, только не начинать», – уговаривала себя Маша, понимая, что достаточно вырваться лишь одной фразе, как остальные ринутся в образовавшуюся брешь. Держать обиды в себе не было никакой возможности. Словесный токсикоз неумолим и непобедим. От него можно избавиться лишь выговорившись.

Алексей так и не пришел. Он повозился в гостиной, скрипнул диваном и затих.

Это была констатация факта. Какого – Маша даже думать не хотела. Не могла. Боялась.


Наступившее утро казалось каким-то мутным, полуобморочным. Маша никак не могла понять, спала ли она ночью или так и пролежала в тревожном забытьи, пристально глядя в потолок сухими глазами. Плакать нельзя, это она знала точно. Это унизит ее в любом случае. Не только бороться и побеждать, но и проигрывать надо достойно.

Разумеется, лицо было не просто мятым, но еще опухшим и осунувшимся.

«В таком виде можно только констатировать очевидное и подтвердить его правоту: там лучше», – тоскливо резюмировала Маша, с отвращением посмотревшись в зеркало. Надо было бы накраситься, но в восемь утра это было бы слишком претенциозно. А без косметики она выглядела сейчас на «три с минусом».

Тело сотрясал озноб, ломило кости и тяжело давило на виски.

«Похоже, я еще и заболеваю. Замечательно! Украсить семейную сцену соплями, кашлем с тембром пропойцы и курильщика и слезящимися от простуды кроличьими глазками. Здравствуй, муж! Вот такая я красавица! Поэтому пакуй вещи и беги, пока я на тебя не натравила своих микробов!» – Маша со злостью встряхнула одеяло и попыталась вылечиться путем аутотренинга, рассказав себе, что молода, здорова и красива. Аутотренинг не помог, зато вдруг стало ясно, что она боится выходить из комнаты. Если выйти, то надо что-то говорить, как-то реагировать. А как, если вчера произошло непонятно что?! Хотя, нет, конечно, понятно все, только слишком неожиданно, больно и страшно. И главное – неоправданно банально, обыденно. Так бывает у всех, и нет в чужих историях ничего необычного. Лишь своя, персональная история кажется из ряда вон выходящей, исключительной и чудовищной. Когда от мамы ушел отец, там было все ясно: так поступают многие, и даже можно перечислить массу причин, лежащих на поверхности, объективных, переводящих происходящее в ранг рядового события. Но когда вот так неожиданно предает собственный муж, объективная оценка действительности капитулирует и падает на спину, конвульсивно дергая лапками, как муха, сбрызнутая дихлофосом.

За дверью было тихо.

«Придется его будить», – трусливо поняла Маша. А это означало, что надо срочно решать, каким тоном разговаривать и разговаривать ли вообще. Или молча потрясти его за плечо, как ни в чем не бывало? А может, пнуть? Последний вариант идеально соответствовал внутреннему состоянию Маши.

Вопрос решился сам собой. Алексея в квартире уже не было. Вероятно, на какое-то время она все же заснула, раз не услышала, как муж ушел. Трясясь всем телом, на подрагивающих и подгибающихся ногах Маша подошла к шкафу. Его вещи были на месте. Означал ли тот факт, что супруг отбыл без чемоданов, нечто позитивное или нет – понять не получалось. Закрывая шкаф, Маша прищемила палец, но даже резкая боль не привела ее в чувство. В это дикое сюрреалистическое утро у нее вообще то и дело возникали досадные накладки. Вместо пасты на щетку был выдавлен какой-то омерзительный на вкус жирный крем, кофе был вылит непосредственно в сахарницу, а пакет с молоком просто нелепо вырвался из рук, отдавив ногу. Хорошо хоть был закрыт, иначе бы начало столь изумительного дня было бы еще плюс ко всему скрашено мытьем пола. Не оставлять же лужу до прихода няньки.


– Машуля, ты чего такая кислая? Заболела? – налетела на нее Шульгина. Подруга тарахтела так, что сразу становилось ясно: Але не терпится закончить официальную часть приветствия и перейти к чему-то своему.

– Здорова, – вяло ответила Маша, железно решившая не делиться своими проблемами ни с кем. Может, и нет их, проблем-то? Может быть, Алеша позвонит и всё объяснит. И это «всё» окажется вовсе не таким безысходно-трагическим.

– Мне Богатов зонт подарил!

– Чтобы его сахарная принцесса не растаяла под осенним дождем? – скучно пошутила Маша.

– Точно! – внезапно взвизгнула Аля. – Ты гений! Наверняка подтекст был именно таким.

– Алька, подтекст придумывают женщины, мужики такими мелочами не озадачиваются. Чем богаче у женщины фантазия, тем легче ей угодить и тем проще ее обидеть. В зависимости от настроения она додумает все за партнера.

– У тебя настроение плохое, да?

– Да. Голова болит.

– Маша, а как ты думаешь, – видимо, желание обмусолить свою личную драму перевесило врожденную тактичность, и Шульгина не нашла в себе сил закруглить разговор, – у нас с Толиком получится?

– Откуда ж я знаю.

– Я же спросила, как ты думаешь. Со стороны всегда виднее. Или мне опять не судьба?

– Там что, проблемы какие-то? Откуда это упадническое настроение?

– Просто все тянется уже больше месяца, а он мне предложения не делает. Нет, ты не подумай, я не дура, все понимаю. Рано, тороплюсь и все такое, но мужчина же должен какие-то планы строить. Он даже ни разу не проговорился, получается, он даже на эту тему не думает.

– Твой Толик очень рациональный, поэтому думать он будет как слон, долго и основательно.

– Это да. Что есть, то есть, – согласилась Шульгина. – Ладно, пойду, поработаю для разнообразия, а то я так увлеклась личной жизнью, что как бы карьеру не попортить.

– Маша, ты свободна? – Едва только Алина, подхватившись, вихрем унеслась в сторону рабочего места, за спиной возник Людвиг.

– Не то чтобы свободна, но как бы не особо занята, – туманно ответила Маша, на всякий случай не уточняя. Мало ли что может понадобиться местной знаменитости. Может, он как раз собрался припахать ее для каких-нибудь общественно-полезных работ, а Маше сейчас очень хотелось побыть в одиночестве.

– Я не в смысле работы, а вообще, – покраснел Людвиг.

– Вообще?

– Да. Совсем.

– Что «совсем»?

– Ну, вечером!

– Вечером?

– Мария, почему ты все время переспрашиваешь? Это психологическая защитная реакция? Или ты время тянешь?

– Время тяну? – снова машинально переспросила Маша, тут же сообразив, что Людвиг угадал и она на самом деле тянет время, все поняв и не зная, как отказать потактичнее. Или не отказывать? Вчера Алексей ввалился в квартиру среди ночи, сегодня – она. Почему бы нет? – Я просто стесняюсь.

Людвиг сначала удивленно задрал брови, сложив лоб гармошкой, после чего самодовольно приосанился:

– Ну, так как?

– Вечером я свободна.

– Зайдешь ко мне?

– К тебе? – Маша испугалась, что ее поняли слишком буквально. – По-моему, это будет выглядеть чересчур компрометирующе.

Запутавшись в витиеватой конструкции, она осеклась и моргнула. Людвиг тоже моргнул и дернул кадыком.

– Во-первых, скомпрометировать чересчур нельзя. Это как у Булгакова: не бывает осетрины второй свежести. А во-вторых, я ж тебя не домой приглашаю.

– А куда?

– Ты хотела домой? – остолбенел Людвиг. Вероятно, он не ожидал от скромной Маши такой прыти.

– Я не хотела, – обозлилась она. – Я думала, что ты хочешь.

– Нет, я, конечно, хочу, но я не думал…

– Все. Хватит. Ты не думал, я не думала. Закрыли тему.

– Так ты придешь? – занудно уточнил Людвиг.

– Куда???

– Ко мне. В кабинет, в смысле. А не домой. Домой потом.

Маша обидно рассмеялась, чтобы хоть как-то попытаться сгладить недопонимание и удержаться на высоте, и, развернувшись на каблуках, гордо удалилась.

Глава 19

В конце дня Людвиг пришел сам.

– Давай у тебя.

Маша, весь день страдавшая и бившая себя по рукам, чтобы не позвонить мужу, успела начисто забыть о Людвиге. Рабочее время было плотно заполнено мыслями об Алексее.

Сначала она хотела просто позвонить, чтобы заботливо поинтересоваться, не случилось ли чего у любимого. Ни в коем случае не упоминая странное ночное возвращение и ранний уход, больше похожий на бегство. Ей очень хотелось сделать это именно по телефону, так как глядя ему в глаза, она, скорее всего, сорвется и если не расплачется, то обязательно наорет, скатившись до банального выяснения отношений.

Потом эта идея перестала казаться правильной, так как унижала ее женское достоинство. Действительно, как это так: муж возвращается ближе к утру, молча идет в ванную, не оставляя сомнений в причине отсутствия, а потом еще и ложится отдельно, чего никогда в истории их семейной жизни не было! И после этого лебезить, заглядывать в глаза и пытаться сохранить благоприятный климат в семье? Да, может, и семьи-то уже никакой нет! По логике получалось, что надо потребовать объяснений. Но с этим Маша уже опоздала. Надо было припирать супруга к стенке еще вчера, а сегодня он или успел придумать подходящее объяснение, или укрепился во мнении, что раз вчера не попало, то и сегодня «не долетит».