Рита тоже не спала. Около двух часов она поскреблась в Машину дверь и замогильным шепотом уточнила:

– Ты там страдаешь и не спишь или решила плыть, как букашка по воле волн в направлении сточной канавы?

– Очень поэтичное сравнение! – Маша распахнула дверь, попутно остро пожалев, что открывается она внутрь, а не наружу. Мучительно хотелось заехать доброжелательнице в лоб.

– Это я еще сынтеллигентничала, – порадовала ее Рита. – В принципе, напрашивается сравнение не с букашкой, а…

– Не надо. Добивать пришла?

– А чего тебя добивать? – искренне удивилась подруга. – Ты, по-моему, и так уже размазана по асфальту в ноль. Я пришла посочувствовать.

– Спасибо. Все?

– Здрасьте. Приперлась бы я среди ночи только ради такой ерунды! У меня есть мысли.

– Гусева, у тебя всегда есть мысли. Потому что ты умная, а все вокруг идиоты, без твоего чуткого руководства делающие все неправильно. Я в курсе.

– Не злись. Просто сочувствовать – не конструктивно. Сочувствие унижает и уничтожает волю к победе. А женщина должна быть победительницей. Ради своих же соратниц по борьбе. Должно идти накопление опыта путем анализа ошибок.

– Ритка, я спать хочу.

– Нашла время! Значит, так, я тут подумала: во-первых, тебе надо срочно вернуться в город. Внезапно, чтобы он не успел убрать в квартире.

– Я и так знаю, что он неряха…

– Бестолочь. Я имею в виду бутылки, одежду со следами помады, мусорное ведро, в котором может оказаться много интересного.

– То есть ты предлагаешь мне его застукать?

– Именно! Все лучше, чем наивно хлопать глазами и улыбаться, пока об тебя ноги вытирают.

Спорить с такой формулировкой было невозможно. Если у Алексея кто-то есть, то выглядит Маша именно так: доверчивой дурехой, о которую действительно вытирают ноги.

– …Да еще в квартире, подаренной твоим папой, – дополнила картину Гусева и злобно добавила: – Ненавижу мужиков! Используют нас, унижают, да еще и уверены, что в случае чего – смена караула пройдет в максимально сжатые сроки. На каждого паразита целая очередь из одиноких девиц. А все почему? Потому что нет единой позиции у всех. Каждая норовит любой ценой удержать своего ужа, который из рук выскальзывает. А надо объявить им бойкот! Чтобы тоже за нас держались! Чтобы боялись потерять, как мы боимся!

– Рита, ты с ума-то не сходи. Меня глобальная революция не интересует. У меня проблемы личного характера на отдельно взятой жилплощади.

– Это ты от примитивности так рассуждаешь.

– Своя рубашка ближе к телу. Уж извини, – пожала плечами Маша. – У меня ребенок и муж, которого я люблю. Если он изменяет, то это больно, и тогда мне со своей любовью придется что-то делать. Я даже не представляю – что! А ты предлагаешь мыслить во вселенских масштабах. Не до того мне.

– Ладно, – легко согласилась Рита. – Ты еще не доросла. В общем – так. Тебе надо отсюда уезжать. Ты по глупости предоставила ему слишком много свободы. Это вредно. Мужика надо держать на коротком поводке, пока он не вошел во вкус. А то будет потом излагать свою позицию по Пушкину. «Капитанскую дочку» читала? «Чем триста лет питаться падалью, лучше один раз напиться живой крови!» О как.

– Стесняюсь спросить: падаль в данном контексте кто?

– Ты все поняла правильно. Это не в обиду, а для более четкого разграничения ролей. Ты, Маня, аморфное тело. Студень, оставленный на солнцепеке. Ну, не кладут тебя в холодильник, так отползи сама! Чего ты ждешь? Наша жизнь в наших руках. Потому что если отдавать ее в чужие руки, из нее могут сделать гербарий или завязать в бантик и прицепить под хвост потрепанной болонке. Жизнь – псу под хвост. Очень символично.

– Ритка, ты пьяная, что ли? Чего ты несешь всякую ересь? Я спать хочу.

– Не хочешь ты спать! Шульгиной ври. Она, лопоухая, всему верит и поддакивает. А я не позволю, чтобы мою подругу уничтожали морально. Тебе надо возвращаться в город и становиться человеком. Самостоятельным и независимым. То есть не просто жить на папины деньги, тем более что он тебе их теперь и не дает, а начать зарабатывать самой!

– Как это? – опешила Маша. – Раскопать нефтяную скважину или найти золотую жилу?

– Князева, ты совсем отупела в своей «новорусской» среде! Люди как-то умудряются жить без скважин и жил. Мало кто помер без чемодана с баксами. В любом случае, в плане денег – у тебя есть папа. А я говорю о новой среде общения. Ты для него мамка с сиськой, домашняя клуша. Мужчины таких не любят. К ним приходят ночевать, отдают зарплату, но однажды перестают замечать. Ты стираешь, убираешь…

– Да ты что! У нас домработница все делает.

– Ужас. С кем я общаюсь? Ты хоть что-нибудь умеешь сама? Прынцесса на бобах! Страшно слушать. А что ты вообще делаешь дома?

– Ребенка воспитываю. Мужа с работы жду.

– И как? Часто приходит?

– Кто?

– Муж. С работы. По-моему, ты уже дождалась, что он через раз ходит: раз к тебе, раз еще куда-то.

– Это всего лишь домыслы…

– А ты их проверь. И на будущее подстрахуйся. Неужели не страшно превратиться в домохозяйку, которая разбирается только в сериалах и узорах на когтях?

– Я не смотрю сериалы!

– Начнешь! Вот подрастет ребенок, сдашь его в садик и от тоски сдохнешь! Будешь мужу по вечерам про Хуана Педро рассказывать. Тебе на работу надо выходить!

– На какую?

– Нет, и это она меня спрашивает! При таком-то папаше! Это у нас с Шульгиной голова болит, как бы местечко получше найти, а тебе-то – раз плюнуть.

– Я отца просить не буду. Он упертый. Если меня куда и возьмут, то спрос будет в десять раз строже, чем с обычного сотрудника. У него пунктик: баба либо предмет домашнего обихода на полном довольствии, либо танк, который прет по головам и пашет, пока горючее не закончится. Да и не будет он мне помогать. Сказал, что каждый должен пробиваться в жизни сам. Иначе, мол, у человека искажается представление о жизни, он начинает функционировать как бы на костылях, и если вдруг костыли из-под него выбить, то даже ходить не сможет – поползет. Он вообще обозлился, что я замуж вышла рано. Хотел мне дело свое передать, в финэк меня на второе образование запихнуть. Думаешь, просто так я без денег сижу? Не-а. Папа на принцип пошел: раз захотела быть бабой – будь. Он же думал, что я боец. А оказалось, что я так, портянка.

– Жестко. Но верно. Так, а в чем сейчас проблема? Скажи, что передумала.

– Чего это я передумала? У меня патологическая ненависть к цифрам. Какой мне финэк? Мне бы, правда, бюро переводов какое-нибудь. Но я не буду просить.

– Почему? – ахнула Рита. – Что за неуместная гордость? Гордость от глупости, кстати, отличается не только набором букв в слове, а еще и последствиями. Кому она нужна, твоя поза? Дурью не майся. Не у чужого просишь, у своего.

– Глупо просить, если я знаю, что он откажет. Тем более, что я уже просила.

– И что? – заинтересовалась Гусева, для которой все это было откровением. Ей казалось, что у подруги жизнь простая, как рулон туалетной бумаги: разматывается себе предсказуемо и равномерно с четко выверенными линиями отрыва. А оно вон как, оказывается. Страсти кипят, на ровном месте люди сами себе проблемы придумывают.

– Посмеялся и отказал. Сказал, что дело хорошее, но денег он мне не даст. Потому что это может оказаться очередной прихотью. Мол, я должна эти деньги сама заработать, тогда и научусь относиться к бизнесу серьезно, а не как к маникюру на пару дней. В общем – с голоду не умру, но никакого личного бизнеса не видать мне никогда.

– Тогда иди работать на кого-нибудь. Мужа попроси тебя пристроить. Заодно посмотришь, к себе он тебя возьмет или от глаз подальше спихнет.

– Ритка, ты чего? Мой муж работает на моего отца!

– Ну, пардон. Забыла. Как у вас все сложно. В любом случае ищи место, ссылайся на папу, спекулируй его именем и начинай зарабатывать. Дочери такого человека постесняются предложить мало. Тем более, что с твоим папаней через тебя многие захотят подружиться. Используй то, что доступно. Работать надо хотя бы в качестве развлечения. Это нам с Шульгиной надо вкалывать, чтобы не голодать и не сверкать голым задом в протертой юбке, а ты можешь за тылы не опасаться.

– А Никиту куда? В карман?

– В частный сад! И самой на этот сад заработать. Ну, это не принципиальный момент, но можно же что-то придумать. Ты же можешь себе позволить тратить на сад хоть всю зарплату. Это будет компенсация за человеческое общение и возможность не сидеть дома.

– Но таких маленьких не берут в сад. Их вообще никуда не берут!

– Дело не в этом, – презрительно процедила Рита. – А в том, что ты просто желаешь торчать дома, как тупая клуша, и боишься нормальной жизни. Ему с тобой уже неинтересно! О чем вы разговариваете? О чем ты ему рассказываешь?

– О Никите, – опешила Маша. – О чем еще?

– Вот! – торжествующе проревела Гусева. – «О чем еще»! Да не о чем тебе больше рассказать! У тебя жизнь пустая, никчемная, и сама ты получаешься не человек, не личность, а приложение к своему ребенку. К его ребенку! Ты – нянька!

– Я не нянька, а мать! Что ты мелешь? Ему интересно про Никиту…

– Князева, ты дура. Тебе бэйджик надо сделать: «Круглая дура». Чтобы народ сразу понимал, с кем дело имеет. Ему раз интересно, два интересно, но у вас что, так много событий за день происходит, что прям как детектив: захватывающе и волнительно. Вот объясни мне, что обычно бывает? Что ты ему за ужином рассказываешь?

– Ну, как мы гуляли, что видели, машинки там, кошечек, – пожала плечами Маша, которой никогда не приходило в голову рассматривать свои повествования с точки зрения насыщенности и интересности. – Как Никита улыбался, как зарядку делал, чем покакал…

– Во ужас-то, – Рита выкатила глаза и пристально вгляделась в подругу, словно у той прорезался рог на лбу или третий глаз. – А что, есть варианты, чем можно испачкать памперс?

– Цвет, – снисходительно пояснила Маша.