— Мам, я перезвоню, — отключила вызов.

Закрыла глаза, набрала полные легкие воздуха, выдохнула через почти плотно сжатые губы, открыла глаза. Ничего не изменилось — он так и стоит в проеме, облокотившись плечом, руки скрещены на груди. Антона никогда не бывало дома днем, я поэтому даже и не подумала заглянуть в его комнату.

Он подошел, не отрывая взгляд от моего, подхватил с разделочной доски морковный кружочек и закинул в рот. А потом развернулся и так же молча ушел.

Промотала в памяти все, что он мог услышать. Говорили об отце, о Руслане, но, к счастью, ни слова о том, что никакой любви у меня к тому нет, о нем самом — но ничего такого, чего он сам о себе не знает, много пустого… так, вроде бы ничего экстремального он узнать из этого разговора не мог. Какие-то подробности личной жизни и мои слезы… Нет, катастрофы я не увидела, но впредь надо быть внимательней.

Ни за ужином, ни после он даже не намекнул на это происшествие. Видимо, посчитал, что событие это не заслуживает упоминаний. Вот и правильно.

Глава 5. Творческий процесс Его Высочества

Мое дело никуда дальше не двигалось, и сейчас я даже сомневалась, что переселение в квартиру принца мне чем-то поможет. Оля была неуязвима — в глазах Руслана, Антона, а теперь и в моих собственных. Никаких романтических отношений между мной и моей целью не подразумевалось вовсе — не помогали ни обтягивающие майки, ни волосы в хвост наверх, ни томные взгляды. Уверена, что если бы я заявилась в купальнике или вообще нагишом — он бы этого и не заметил.

Мне срочно требовалась помощь, дельный совет, но с единственным возможным помощником отношения тоже как-то не заладились: теперь они свелись к сплошному сарказму с его стороны и игнорированию этого самого сарказма — с моей. Даже повода заговорить о насущных проблемах не случалось. Не мешал и не помогал — все, как и было обещано. Я вот только его мотивы до конца понять не могла — если он на самом деле так давно влюблен в эту Ольгу, так почему же ровным счетом ничего не предпринимает? Неужели понятие «дружба» для него стоит настолько выше собственных интересов?

Когда вошла в квартиру и увидела Антона на кухне, удивилась. Сегодня же не выходной, с чего вдруг он снова дома?

— Ноги со стола убери, — поздоровалась я, выгружая продукты из пакета.

Он, как ни странно, молча повиновался. Присмотрелась — физиономия его, и по сей день постоянно чем-то недовольная, сегодня была более угрюмой, чем обычно.

— Ты чего? Случилось что? — меня не особенно занимали его проблемы, но они могли косвенно касаться моих интересов.

— Да нет, — он выглядел заметно уставшим или даже изможденным. — Творческий процесс начался.

Я не поняла его ответа, но он не дал мне возможности переспросить: встал, подошел к окну, открыл форточку. На подоконнике уже стояла переполненная пепельница. Подкурил. Антон курил нечасто — и всегда выходил на балкон. Похоже, сегодня действительно что-то шло не так, поэтому я решила задать вопрос ему в спину:

— Что это значит?

Он глянул на меня через плечо:

— Сама увидишь. И да, приготовь что-нибудь такое, что можно есть не глядя.

У меня даже огурец из руки вывалился — то ли от удивления, то ли от наглости собеседника.

— Чего?

Антон впечатал только подкуренную сигарету в пепельницу, повернулся и вся его усталость куда-то пропала, а в тоне голоса теперь звучала привычная интонация:

— А я секу «чего»?! Рулетики какие-нибудь! Шанюшки! Чипсы! — нет, он был не просто уставшим — озлобленно-раздраженным. — Ты у нас поварешка, ты и придумывай!

Я непонимающе оглядела продукты, пытаясь сообразить, должна ли выполнять нервные распоряжения не непосредственного начальства. Но, к счастью моему, в кухню зашел и сам Руслан. Я облегченно выдохнула, а потом пригляделась — если Антон выглядел неважно, то принц мой вообще был неузнаваем: короткие светлые волосы торчали вверх — каждая волосинка, рубашка расстегнута совсем, вид потрепанный, как у дяди Гены после двухнедельного запоя. Он оглядел пространство вокруг рассеянным взглядом и даже вздрогнул, когда в поле его зрения попала я.

— О, Алина! Здравствуйте! — он шагнул ко мне и дважды хлопнул по плечу, приветствуя. Я от неожиданности отшатнулась. — Очень, знаете ли, рад! Будьте любезны, приготовьте сегодня что-нибудь, что можно есть не глядя. И, умоляю, не шумите так!

— У тебя в комнате звукоизоляция! — вставил Антон с таким отчаяньем, словно повторял это уже не в первый раз.

Руслан посмотрел на него с изумлением, как будто не понимал, что этот незнакомец делает в его квартире. Даже не оценил мою отвисшую челюсть, развернулся и снова уплыл к себе. На «вы» он меня до сего дня ни разу не называл… Кажется, этот был тот знаменательный день, когда я увидела Руслана Владимирова по-настоящему пьяным. Бухим. Вдрабадан.

— Это что сейчас было? — я ошарашено смотрела на его друга, который уже снова усаживался за стол. Хотел закинуть ноги наверх, но видимо, вспомнил, что теперь нельзя.

— Сказал же — творческий процесс, — наконец-то снизошел тот до пояснений. — Вдохновение у него. Пишет. Днем и ночью. Сейчас к нему вообще не лезь. И не обращай внимания, если скажет что-то не то.

Я покачала головой, удивленная. Ну, рулетики так рулетики — где-то в морозилке оставалась куриная грудка. Похоже, именно так выглядят гениальные писатели, когда пилят очередной шедевр — до осуждения или насмешек я опускаться не собиралась. Где-то даже читала про одного художника, который в такие моменты впадал в полный аутизм. Надо просто изучить правила поведения в эти периоды — пригодится на будущее.

— И надолго это? — я кивнула в сторону дверного проема, обозначая собеседнику, о чем я.

Антон зевнул, даже не прикрывая ладонью рот.

— По-разному. Пара дней, неделя, может, две. Его только кормить надо и не тревожить, вообще. Две недели — это было бы отлично, он бы тогда, наверное, третью книгу закончил…

Он, как обычно, любой процесс переводил в бизнес. Но ему и по должности положено. После этого Антон молча ушел в свою комнату и вернулся, только когда ужин был готов.

— Так, давай на тарелку. Не горячее? Я отнесу, — вид у него был такой, будто на эшафот собирался.

— Давай я отнесу, — предложила без сомнений. Не будущей ли жене носить писателю его куриные рулетики?

Он слишком поспешно, не успев скрыть радость, вернул мне тарелку. Я решила, что это его новый способ насмешки надо мной, но как оказалось после, ошиблась.

Открыла дверь — Руслан сидел за компьютером и печатал что-то со скоростью пулемета. По всей комнате были разбросаны раскрытые книги, одеяло разобранной постели валялось рядом с кроватью. Подошла, стараясь не издавать ни звука и ни на что не наступить, поставила тарелку на свободное место на столе. Она соприкоснулась с деревянной поверхностью с глухим стуком. Руслан от этого тихого звука вздрогнул, будто я ему в ухо Гимн Советского Союза проорала, замер, повернул ко мне голову и посмотрел с самой настоящей ненавистью.

— Я многого прошу, а?! — это даже был не его голос. Попыталась отрицательно помотать головой как можно усерднее. Но его это, видимо, не устроило. — Я что, многого прошу? Почему вы меня постоянно дергаете? Муха эта… откуда тут муха?! Она меня с ума сводит! — я никакой мухи не видела, но замерла, стараясь не делать резких движений. — А ты зачем пришла? Стоять тут и… дышать?!

— У-у-ужин, — я выдавила это каким-то писком.

Тон его голоса совершенно неожиданно изменился:

— Ужин? О, Алиночка, спасибо-спасибо, очень рад, давно хотел перекусить, — ответил он и снова повернулся к компьютеру.

Меня же из драконьей пещеры как ветром сдуло. Антон на кухне даже не ржал, чего я могла бы ожидать. Похоже, он в эти «творческие» периоды прохватывает по полной — не до смеха, даже надо мной.

— И что, всегда так? — я спросила почему-то шепотом. Звукоизоляция меня теперь не успокаивала.

— Да нет, по-разному. Это только первый день, на второй-третий он перестанет разговаривать — там уже проще. Он почему-то только на Олю не реагирует. Она у него там даже несколько часов иногда может сидеть. Или лежать. Или чем они там занимаются. Но выходит всегда целая, невредимая и даже не зашуганная.

Он встал, достал с полки две тарелки и начал накладывать в них приготовленный мною ужин. Одну поставил передо мной. Да уж, это поведение о многом говорило — сейчас ему явно не до сарказма и разговоров. Я кивнула, принимая обозначенные негласно правила перемирия, взяла вилку.

— Там муха у него, — решила оповестить я и литературного агента о стихийном бедствии.

Он грустно усмехнулся, не отрывая взгляда от еды:

— О мухе я узнал сегодня в четыре тридцать семь утра, но не нашел там ни одной. Пусть Оля завтра… Она завтра на целый день приедет, — он поднял на меня задумчивый взгляд. — Можешь и ты завтра приехать пораньше? Руслан сейчас вредный, ничего толком не ест, даже вспоминал тебя сегодня добрым словом, когда я ему пиццу из кафе притащил… Возмущался оглушительно, матерно, за что он тебе такие деньги платит, раз ему приходится есть хомячье дерьмо на тесте.

Пропустить один день в институте — не проблема. Я кивнула. Вечером проконсультируюсь с маманей по поводу того, что еще такого можно сварганить, чтобы «есть не глядя».

По дороге домой я обдумывала узнанное. Меня совершенно не смутили эти бзики нашего писателя — насколько я понимаю, что-то вроде того бывает у многих. И чем талантливее, тем, наверное, запущеннее. К тому же, это только короткие периоды. Но неприятно удивил тот факт, что единственным успокоительным для него является только Оля. Ну и как же пробиваться в такой обстановке?