Боль, которую чувствуешь в тех, кого любишь, схожа с зубной. Я хочу обнять ее и утешить и не могу. Боюсь, что, как только притронусь, она тут же ударит меня или оттолкнет, так я ей противен.

– Иди, Саша, – расставляет она все по своим местам. – Иди к своей девушке.

– У меня нет…

– Не надо, – перебивает, машет, – я не хочу больше ничего слышать, я просто хочу уйти отсюда.

– Провести тебя?

– Нет. Прости. Я теперь тоже хочу забыть, что ты есть, Саша. Потому что видеть тебя, даже знать о тебе, мне до сих пор тяжело. Если ты еще не понял.

– Я не понимаю.

Она смотрит на меня ясно, прямо:

– И никогда не понимал.

Наверное, надо ее остановить, но почему мне кажется, что сейчас я самый последний человек, в ком она нуждается. Я разочаровал ее, оставил ее, причинил ей боль, я противен ей. Разве можно любить меня после этого? Нельзя.

Гости разошлись в течение часа, Оксана уехала на такси. Мы остались втроем – я, Кирилл и Соня. Говорить было не о чем, но даже просто сидеть, цедить чай было счастьем, недоступным мне целых три года. А они – разве они что-то потеряли, когда я их потерял? Вряд ли. Соня – всегда чуткая, понимающая – через время оставила нас вдвоем под предлогом уборки.

– Вы с Леной уже не общаетесь так, как раньше? – я не мог не спросить.

Кирилл молча пожал плечами, мол, да, так вышло, ну и что?

– Почему?

– Я люблю Ленку. Я редко говорю ей об этом, я даже Соне почти никогда не говорю таких слов, но это не значит, что я не чувствую ничего. Она моя сестра и замечательный человек, я переживаю за нее и думаю о ней часто. Гораздо чаще, чем ей кажется. Но ей нужно было остаться одной, я это чувствовал. Ей нужно было найти себя. Без меня, без тебя, без группы. Делать то, что нравится ей. Быть такой, какой хочет она. Привязав ее к себе, я оказал ей медвежью услугу. Мы с тобой оказали.

– Почему ты считаешь, что привязанность – это плохо?

– Потому что любить и нуждаться в ком-то – не одно и то же. Я стал для нее костылем, а это неправильно, нечестно по отношению к ней. В отличие от тебя, я не бросал Лену. Я дал ей возможность идти в свою сторону, но остался для нее на расстоянии руки.

– Я не бросал Лену, Кирилл. Я бы никогда…

– Прекрати, – перебивает он почти зло. – Неважно, кто был инициатором, но ты оставил ее. Или дал ей понять, что можешь оставить ее.

Теперь злюсь я:

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, так что не лезь в это.

– Нет уж, Саня. Я имею право лезть. Это я был рядом с ней, когда она себя собирала по кускам, как чертов «Лего». Каждый раз, когда она не брала трубку, я вылетал из дома и ехал к ней. На полпути она перезванивала и уверяла, что не слышала звонка. А я не говорил ей, что я себе напридумывал за полчаса. Когда она наконец пришла в себя, я понял, что должен отпустить ее. Дать ей идти одной. Иначе, случись ей потерять меня так же, как тебя, она уже не справится. Я должен был оттолкнуть ее. И я это сделал. Я знаю, она на меня обижена, злится, чувствует себя брошенной, одинокой, но не слабой, нет. Она сейчас сильнее, чем когда-либо. И однажды она поймет, что я никуда не делся. Что у меня есть моя жизнь, отдельная от ее жизни, но я никуда не ушел. Я всегда рядом. В отличие от тебя.

– Ты ошибаешься в одном. Ты думаешь, что она нуждалась во мне. Что я был ее костылем. Но что, если все было наоборот? И я без нее ничего из себя не представляю? Если она – мой костыль, моя опора, мое все?

– Знаю, – ухмыляется он. – Она, может, не догадывается, а я в курсе. Я вообще не понимаю, Саня, как ты протянул так долго без моей сестры. В голове не укладывается. Ты же был ею одержим. Мне иногда казалось, что у тебя крыша поехала от любви к Ленке.

– Как протянул, – пришел мой черед ухмыляться, – хреново, Кира, очень и очень хреново.

Спускаясь, я услышал, как наверху хлопнула дверь и кто-то побежал вниз, легко, торопливо. «Наверное, что-то забыл», – подумал я и автоматически стал ощупывать карманы. В пролете мелькнули худые Сонины коленки.

– Вот, – протягивает телефон, – на подоконнике лежал, твой?

– Спасибо, Сонь. Пока.

Мнется, хочет что-то спросить, кусает губы.

– Ну?

– Ты приходи к нам, Саша. Мы скучаем по тебе.

– Мы?

– Я, Саша. И Лена наверняка тоже. Жаль, что у вас так вышло.

Ничего не отвечаю, пожимаю плечами, что тут скажешь?

– Я немножко слышала, о чем вы с Кириллом говорили, извини.

– Ничего, Сонь, нет никакого секрета.

– Знаешь, – она наконец набирается духу, глубоко вздыхает, – я считаю, ты должен попытаться.

– Попытаться?

– Ну с Леной. У вас же все так серьезно было. Ты уехал, но ведь вернулся! Она одна до сих пор. И ты один. Ты же один? Ты не с Оксаной, надеюсь?

– Один, Сонь. Совсем один, как в анекдоте. Только это ничего не меняет.

– Как не меняет? – оживляется она. – Еще как меняет! У вас все было по-настоящему, такое не каждый день случается. Нельзя просто так все закончить. Знаешь, когда я ей сказала, что ты возвращаешься, она расстроилась. Вернее побелела вся, разнервничалась. Думаю, ей до сих пор не все равно. Просто она скрытная стала очень, ужасно скрытная, вся в себе, но ей не все равно.

– Это твои догадки, Сонь. В одну реку дважды не войдешь.

– Афоризмы – это пошло, Саша, – смеется Соня и вдруг садится на ступеньку, я опускаюсь рядом. Кажется, она не собирается меня отпускать. – Что ты сделал, чтобы в эту реку вернуться? Ты с ней пытался поговорить? Сказал, что все еще любишь ее?

– Она не станет меня слушать.

– А ты пытался, Саша?

Я понимаю, что она права. Я не пытался. Разве что пытался переспать сразу после того, как оскорбил ее? И заявился на день рождения ее брата под руку с другой. Отвечаю честно:

– Боюсь, она не хочет знать меня, иметь со мной ничего общего.

– Но ведь ты даже не попытался, – вздыхает Соня, – и ты ничего не сделал для того, чтобы она вернулась.

– Да ладно, она ведь знает, что ей стоит меня только пальцем поманить…

– Да ничего она не знает! – вдруг злится Соня. – Ты никогда не пытался, не добивался ее даже. Тебе влетело в голову, что ты ее любишь, ты сказал ей об этом, и она вмиг отозвалась, будто всю жизнь только этого и ждала, и полюбила тебя всерьез, и никого вокруг больше не видела, кроме тебя. Да, она ушла, у нее наверняка были на то причины. Она ушла, а ты возвращаешься и любишь ее до сих пор. Но вместо того, чтобы попытаться ее вернуть, ты сидишь здесь со мной и жалеешь себя. Ты боишься, что она согласится быть с тобой снова. Ты снова станешь слабым рядом с ней. Поэтому ты не пытаешься. Тебе проще жалеть себя и винить во всем Лену.

– Ты говоришь, Соня, как все эти люди. Противно даже.

– Какие люди?

– Счастливые. Кому повезло. Кто взял и нашел раз и навсегда нужного человека. И теперь смотрит на остальных свысока, презрительно, мол, сами виноваты.

– Да, Саша, смотрю свысока. Не презрительно, но с жалостью. Не потому, что тебе не повезло, а потому что не в везении дело. Сначала тебе понадобилась уйма лет, чтобы понять, что ты ее любишь. И еще не знаю, сколько понадобится, чтобы это принять, смириться с этим и перестать бороться не с чувством – а за него. Сделай хоть шаг. Хоть движение.

– Сонь, я готов хоть пресмыкаться перед ней, я не знал о себе, что я такой слабак, но мне на это наплевать, не в гордости дело, ведь ей это не нужно. Вдруг она пошлет меня к чертям?

– Тогда в чем смысл идти, Саша, если знать наверняка? Разве любить – это не значит идти вопреки всему: всем прогнозам, страхам, той же гордости? Разве суть любви не в этом безумии – когда ты знаешь, что тебя могут убить, но лучше умереть, чем не попытаться?

– Тебе легко говорить. Кирилл никогда тебя не бросал, Соня.

Соня жалко улыбается:

– Саша, я любила Кирилла целых три года безответно, он встречался со всеми моими подругами, а меня считал «лучшим другом», тебе ли этого не знать.

– Разве ты его тогда любила? Вы просто дружили.

– Угу, – кивает Соня, – вы с Леной тоже просто дружили.

– А Кирилл знал об этом?

– С самого первого дня.

– Ты терпеливая, Соня.

– Нет, Саша, я совершенно нетерпеливая, я ненавижу стоять в очереди, ждать, когда поднимут трубку, и следить за молоком, чтобы поймать момент, когда оно закипит, чтобы не убежало. Но я его так любила, что была счастлива уже от того, что он есть в моей жизни. Я знала: если это действительно мой человек, то однажды он тоже меня полюбит. А если нет – значит, я где-то ошиблась. Как видишь, я не ошиблась.

– Говорю, тебе повезло.

– Ох, ну может быть. Но тебе ведь тоже может повезти. Ты попытайся. Дай ей понять, что хочешь быть с ней. Я уверена, она до сих пор тебя любит, ну не проходят такие чувства, как у вас, просто так. Иначе как объяснить то, что происходит между вами?

– А что происходит? Ничего.

– В том-то и дело.

Она поднялась, расправила платье и сказала, чуть подумав:

– Знаешь, вы удивительные. Все вокруг, кроме вас, видят и знают, что вы должны быть вместе. Это всегда было понятно. Еще когда вы не встречались, я все время спрашивала Кирилла: «Почему они не вместе?» А он смеялся, говорил, что вы тугодумы, не хотите признавать очевидное. Всем вокруг было понятно, что вам надо быть вместе. И сейчас точно так же. Мы с Кириллом увидели сегодня, как вы топчетесь в коридоре, и сразу стало понятно, что вы два дурака, что вы любите друг друга, что вам нужно снова попытаться. И еще мне кажется, я никогда не встречала такой любви. Такой, когда люди друг без друга обречены на одиночество. Мне странно, что вы не видите этого. Вы должны пытаться снова и снова. Даже если ничего не получится. У вас нет другого варианта. Вы друг для друга, и все тут. Это очевидно, Саша.

Мне вдруг становится стыдно за то, что все эти годы я воспринимал эту девочку лишь как приложение к моему другу. Я поднялся и, поддавшись братскому порыву, наклонился и обнял ее. Она не противилась. Лишь поцеловала так же по-свойски в щеку.