Я, наверное, всегда знал, что люблю ее. Но не признавался себе в этом. Не осознавал качество, масштаб, направление этой любви. То, что я чертовски, до боли, обиды, ревности, желания влюблен в нее, я понял в один из еще теплых осенних вечеров. Мы поехали ко мне на дачу за город. Я с новой подругой – милой, но ничего особенного, Кирилл с Соней, Лена с Русланом, пара-другая наших общих знакомых. Руслан в электричке опекал Лену изо всех сил, бесконечные вопросы: хочет ли она пить, есть, спать. Лена была удивительно молчалива, задумчива, отвечала рассеянно. На станции я подошел к ней, улучив момент, когда Руслана отвлекли, тронул за плечо:

– Давыдова, ты с нами?

Она раскрылась тут же, встрепенулась, заулыбалась:

– Не выспалась.

– Я знаю тебя столько лет, Ленка, что меня не проведешь твоим «не выспалась».

Она вдруг взглянула на меня – как-то очень хорошо, тепло, ведь я всегда был ее утешением, опорой, успокоением:

– Тебя не проведешь, это точно.

И повернулась ко мне спиной, ища Руслана.

Вечер шел по стандартному сценарию: жареное мясо, глинтвейн, гитара. Лена, обычно самая бойкая, громкая, веселая – стоит ей немного выпить, почти не вставала с шезлонга, зябла, куталась в одеяло, слабо улыбалась и выглядела так, словно недавно объявила про рак в последней стадии и теперь со всеми мысленно прощается, наблюдая за нашим весельем. Руслан веселился нервно, крутился вокруг нее волчком, кажется, почти с ума сходил от ее отрешенности. Наконец он утащил ее вглубь участка, чтобы поговорить, но через полчаса они вернулись – он бледный, растерянный, она – на удивление спокойная, все так же виновато улыбающаяся. Руслан сразу ушел в дом спать, а Лена придвинулась к огню и попросила у меня вина. Постепенно все разошлись, мы сидели плечом к плечу, говорили о всяком неспешно, шутя, пока наконец я не спросил:

– Что случилось, Ленка? Проблемы в Датском королевстве?

Она вздохнула, я приготовился к тому, что каждое слово из нее нужно будет вытаскивать клещами, но нет, она выложила все быстро, легко.

– Руслан изменил мне. То есть… как изменил – пафосно звучит, да? Интрижка на работе, флирт, СМС, намеки, ничего серьезного. Самой измены не было. Я не шпионила, нет, честное слово. Случайно увидела их вместе в кафе и все поняла. Сказала ему об этом, и он сам выложил подробности. Извинялся, прощения просил, говорил, что любит только меня.

– Почему ты до сих пор с ним? Тоже любишь?

– Ты меня удивляешь, Саша. Неужели мне бежать от отношений при первой же проблеме? Думаешь, это по-взрослому?

– Ты не ответила мне на вопрос. Ты его любишь?

– Какой же ты…

– Какой?

– Все знаешь про меня. Ничего от тебя нельзя скрыть, Саша. А ты для меня – до сих пор закрытая книга.

– Зубы мне не заговаривай.

– Ну ладно. Я увидела их вместе и вдруг… испытала облегчение, понимаешь?

– Понимаю. Ты его не любишь.

– Ну что ты заладил? А кого я люблю, Саша? Кто меня любит? Руслан говорит, что любит. Может, этого достаточно?

– Нет, этого недостаточно.

– Ты много знаешь о любви, Саша. Наверное, поэтому так счастлив. Ты сам хоть кого-нибудь любишь?

– Тебя, Давыдова, люблю.

– Это само собой, – виновато улыбнулась она, смягчилась. – Я тебя тоже. Прости за дурацкий сарказм. Боюсь, придется нам на старости лет пожениться. Какие-то мы с тобой лузеры в любви.

Она повернула ко мне лицо, открытое, улыбающееся, а у меня вдруг ком в горле. Сама мысль о том, что этот идиот мог флиртовать с какой-то дурочкой с работы, имея рядом Ленку, выводила меня из себя. Мне захотелось взять ее лицо бережно, нежно, спрятать в себя, внутрь и никому не отдавать. «Вот она сидит рядом, такая знакомая и важная, почему я раньше этого не видел, не понимал? – вдруг подумал я. – Она та, что нужна мне».

– Спасибо тебе, что ты есть у меня. – Она потянулась ко мне губами, и внутри меня с шестнадцатого этажа сорвался лифт и полетел вниз. Но она лишь чмокнула меня в щеку нарочито громко, чтобы никакого намека на близость, пожелала спокойной ночи, поднялась и ушла в дом.

Я видел, как она уходит, укутанная в одеяло, как спотыкается, поднимается осторожно по ступеням моего дома, и мне впервые за много лет захотелось плакать и просить, чтобы она не уходила, чтобы она никуда от меня не уходила, чтобы осталась со мной. Так я понял, что люблю ее.

Но также я понял, что она никогда не ответит мне взаимностью, поэтому я должен спрятать свои чувства как можно глубже. Как я и сделал. И мне почти удавалось. Лишь иногда мелкими вспышками рождались ревность, зависть к счастливчикам, что могли прикасаться к ней, брать ее за плечи, шептать что-то на ухо, гладить ее волосы, говорить ерунду, от которой она запрокидывает голову и смеется. Мысленно я убивал каждого из них, но убеждал себя, что дело не в чувствах, просто я желаю ей самого лучшего, а они не заслуживают ее. Я убеждал себя, что, возможно, путаю братские чувства с любовью к женщине.

Но однажды на фестивале я забрался к ней в палатку и начал фотографировать ее во сне, и вдруг меня охватило совершенно животное чувство, захотелось расстегнуть молнию спального мешка, вытянуть ее спящую, мягкую, с этим женским кисло-сладким запахом, всю попробовать на вкус – от плеч до пальцев ног, всю забрать себе, впитать в себя, вобрать. Тогда я окончательно понял, что люблю ее по-настоящему. Не так, как мне хотелось думать, а так, как я и думать-то боялся, не как лучшего друга, не как младшую сестру, но как женщину, не принадлежащую мне, но желанную, которая никогда не захочет меня.

Она ушла от Руслана. Приехала ко мне через пару дней после того разговора с вином, шоколадом, как на свидание: «Ну что, отпразднуем мое очередное освобождение?» Тогда она впервые показалась мне очень взрослой – не плакала на диване, не перебирала обидчиво воспоминания, лишь грустно улыбалась. Осталась ночевать в гостиной, а утром, уходя, остановилась в дверях, спросила:

– Как думаешь, кто-нибудь полюбит меня так, что не сможет отпустить? Или это очень эгоистично – мечтать о таком?

– Глупо мечтать о меньшем, Ленка, особенно тебе, – успокоил я. Еле сдержавшись от того, чтобы ответить: «Останься со мной – и я тебя никуда не отпущу». Но я никогда никому не говорил таких слов. До нее. И было неловко начинать, когда и так понятно – если бы она что-то подобное испытывала ко мне, то давно бы дала понять.

Спустя пару недель Лена позвонила и в своей безапелляционной манере потребовала, чтобы я пришел и починил ей ноутбук. Я почти никогда не отказывал ей в помощи, но теперь я знал еще кое-что – я влюблен в нее. И мое уязвленное самолюбие взбунтовалось. Я отказал ей, о чем пожалел через час зреющих угрызений совести. Нельзя наказывать ее за то, что я из друга превратил ее в возлюбленную. Нельзя лишать ее нашей дружбы только потому, что я изменил к ней отношение. Я оделся, дошел до ее подъезда и решил предварительно позвонить.

– Справилась без тебя! – почти резко ответила она. Меня опередил очередной поклонник.

– Хорошо, – ответил я, развернулся и пошел домой. Что и требовалось доказать. Она справится без меня. На черта я ей сдался.

Через месяц я познакомился с Юлей – такой непохожей на всех, кто был до нее, но чем-то неуловимо напоминающей Лену: своей хрупкостью, смешливостью, детской вспыльчивостью. Я боялся иногда, что меня разоблачат, поймут, почему так кардинально изменились мои вкусы, заподозрят в моем нездоровом – как мне казалось – желании обладать моей лучшей подругой. Из этого даже могло что-то получиться, но с каждым днем все яснее становилось, что я использую ни в чем не повинную девушку – использую как лекарство от Лены, как ширму от собственного чувства. Она и сама все поняла – поняла, когда я выскочил из постели с ней, чтобы ответить на звонок той, в кого был влюблен.

– Да, Лена, – невозмутимо ответил я, – я один, приходи, конечно.

Я положил трубку и на время забыл, что нахожусь в комнате не один, пока Юля не позвала меня по имени. Не нужно было ни о чем говорить – она догадалась по моему взгляду, по тому, сколько раскаяния и сожаления я попытался в него вложить, но правда была в том, что я ни о чем не сожалел, я был рад, что больше мне не придется обманывать ее и себя.

А обманывать одну Лену, думал я, мне гораздо легче.

2.6

Я понятия не имел, был ее побег с моей кухни вызван отвращением к случившемуся, стыдом или, наоборот, пробудившимися чувствами. Меня тошнило от мыслей о произошедшем. Я все прокручивал в голове фразы, которые мог бы ей сказать, чтобы удержать, и они были прекрасны и ужасны одновременно: не было таких слов, чтобы я смог побороть смущение и страх, что она снова меня оттолкнет. Стыдно признаваться, но по-настоящему я сожалел лишь об одном – о том, что не довел начатое до конца. Что-то подсказывало мне: она не ушла бы так просто, так легко, если бы это случилось. Она бы осталась. Ей бы пришлось остаться. Возможно, я себе льстил, но я знал, я в мельчайших деталях помнил, как нам всегда было хорошо вместе, когда мы занимались любовью. Что, если бы это напоминание остановило ее?

Прошло несколько недель с того дня, как я признался ей в любви, прежде чем мы занялись сексом. Сначала я был измучен своими чувствами и даже зол, а она растеряна и напугана. Затем я сходил с ума от ожидания и неизвестности. Наконец я получил ее согласие. Впервые я был так влюблен. И впервые не потащил женщину в постель в тот же вечер, как убедился, что она отвечает мне взаимностью. Воздержание давалось мне не то что нелегко – почти невыносимо. Я был один уже довольно длительное время – тоже, кстати, вполне себе показатель того, что я влюбился как идиот. Но затащить ее в постель – быстро и легко, как делал это обычно, – тоже не мог. Боялся слишком надавить на нее и испугать. Боялся, что она может просто-напросто отказать мне. Наша связь провоцировала такое количество беспрерывно нарастающих страхов, что непонятно, как я мог быть в то же время счастлив. Но я был.