Бешенство у меня как рукой сняло. Музыка, которую я слышала, была компакт-диском Деми.

Малыша звали Бенжамен:

— Но все зовут меня Бенжи…

Деми и Бенжи в студии. И кто тут подгребает? Ева! Я пробормотала, что пришла, в общем-то, чтобы… э-э… попросить у него кое что…

— У вас яйца не найдется?

Конечно, есть, никаких проблем! Тем временем он подал мне капучино в полторы тысячи калорий и кусок плотного, как панцирная сетка, чизкейка.

— Я его сам сделал, дам вам рецепт, если захотите…

Оргия любезности. Бенжи — танцовщик. Я могла бы и сама догадаться: он весь как на шарнирах. И словно купается в потоке наслаждения, теплоты и чувственности.

— Я надеюсь, вы любите классическую музыку, потому что иначе с такими соседями, как мы, вы будете страдать…

— О, да…

Чизкейк затормозил в середине моей глотки. Мое да можно было отнести к слову страдать, но этим все и ограничилось… Я не проронила ни слова about шума. Утопая в сладком креме учтивости, я изрекала одну банальность за другой, а потом удалилась с полдюжиной яиц в розовом пакетике. Дома у меня уже была дюжина. Осталось только пригласить Деми и Бенджи на вечеринку с омлетом…


10 ИЮЛЯ, ПОНЕДЕЛЬНИК

Машара по-прежнему нет на работе. Сара и Мари-Анник устроили себе шопинг-марафон в Интернете. Жиль Флоке, бородатенький бухгалтер, принес дартс, спрятав его в кейсе. Я у него выиграла со счетом семнадцать — четыре. Пусть знает. Что знает? Не знаю. Что не надо перебарщивать с серьезностью. Это что-то новенькое! Разве я написала в своих требованиях к кандидату не серьезный? В любом случае, Жиль Флоке — не кандидат. Мне кажется, этот парень — существо без пола. Стань он еще чуть-чуть более бесцветным, и просто исчезнет, растворится. Он даже появляется всегда неслышно в своих бесшумных ботинках на микропорке. Он унылый? Между словами унылый и серьезный есть разница. Нет, он не откровенно унылый. Но откровенно милый, это да. Один из немногих людей в нашей лавочке, которого стоит послушать, прежде чем заговорить самой. Недавно он угостил меня кофе. Как Бенжи. Только не таким вкусным: порошковой бурдой из машины, которая стоит рядом с ксероксом. Говорили о… ксерокопировании. Животрепещуще!


11 ИЮЛЯ, ВТОРНИК

Зашла за сметой к Натали из отдела производства и застала ее перед экраном, усеянном мужиками. Она знакомится с ними в Интернете. На всю катушку, как она говорит.

— Я отрыла там классного мужика, но бросила его, потому что в койке он совсем не то, что надо… — сказала она еще.

Так значит, не так уж все и чудесно?

— Ну, за неимением лучшего, — призналась она.

Показала мне его фотографию. Зовут его Кевин, боевое прозвище Климакс. Он переместил свою кандидатуру на киберрынок. Слегка косит. Похож на провинциального служащего почты с тенденцией к старомодной продвинутости.

— Нравится? Я тебе его отдам, если хочешь, — предложила мне Натали: ей показалось, что я чуть дольше, чем следовало, рассматривала его, но на самом деле это было не более чем удивление. — У меня его мобильный есть, не надо будет абонентскую плату за сайт вносить…

До чего же ты хитра, коллега!

— Спасибо, давай…

Она загрузила мне несколько километров интернет-кандидатов.

— Но как понять, что это не идиоты, не мошенники, не убийцы?

— Ну, так же, как и во всех других случаях! У тебя мужик есть? — спросила она тем тоном, каким спрашивают о наличии зонтика.

Я ответила утвердительно и почувствовала, что краснею. Она деликатно не стала вдаваться в детали. Ограничилась уточнением:

— Я пускаюсь в плавание только тогда, когда у меня никого нет…

В данный момент, например, она находится в плавании. Сейчас у нее три варианта. Морисио — с внешностью индейца. Кари — весь в татуировках и пирсинге. Жан-Жак — этот своим видом напоминает доброго начальника. Она колеблется.

Натали вгоняет меня в комплексы. Она такая логичная, гигиеничная, техничная. Рядом с ней я чувствую себя… старомодной. Я, наверное, слишком романтична… И недостаточно цинична…


12 ИЮЛЯ, СРЕДА

Машар позвонил мне сегодня в десять утра (случись это на пять минут раньше, я попалась бы на новом серьезном опоздании). Грипп у него дал осложнение на легкие. Он вынужден сидеть дома… Его интересовало, в каком состоянии находится проект «Свиньон».

— Я работаю, работаю! — соврала я.

Он заявил с командными нотками в голосе, что все должно быть закончено к завтрашнему вечеру:

— Вы помните, конечно, что пятница — праздничный день?

Я сразу подумала о том, что Машара не будет семнадцатого на презентации.

— Боюсь, вам придется справиться без меня, Ева.

Смешно, каким трагическим тоном он это произнес. И что-то не называет меня больше мадам Моцарт.

— Значит, теперь вы мне доверяете? — Тишина на другом конце провода. — Просто вы как-то сказали, что за свою работу я получаю слишком много…

В ответ раздался жалкий лепет шефа. Амнезия у него или он просто трус? Во всяком случае, он деморализован. Отлично я сделала, что атаковала его! По телефону это легче. Для меня, но не для него. Он промямлил, что, когда выйдет на работу, мы поговорим о моей зарплате. Слово сказано. Мораль: надо всегда открывать огонь по санитарным поездам.


13 ИЮЛЯ, ЧЕТВЕРГ

Одиннадцать часов работы над проклятой колбасой. Утром все закончила. Эксклюзивная концепция Евы Манжен: «Колбасный стаканчик — сенсация ланча!» Если это не класс — я готова стать вегетарианкой. Последний штрих в работе над макетом был сделан во время обеда в тандеме со Станом из студии звукозаписи. Смета и оформление, составленные и напечатанные со скоростью света.

Флоке мне очень помог: с тех пор, как я его обставила в дартс, он поскуливает у моих ног, может, у него предрасположенность к мазохизму? У меня уже голова стала похожа на банку с паштетом. Запоздалая мысль: наверное, несмотря ни на что, очень здорово любить свою работу. Иногда мне кажется, что я вполне на это способна, но достойна ли страстной любви колбаса в нарезке?


14 ИЮЛЯ, ПЯТНИЦА

На улице музыка. Пианино молчит. Света у соседей нет. Деми и Бенжи, наверное, отправились куда-нибудь вдвоем… На бал красавчиков-пожарных, например? Я долго смотрела на праздничный город из окна на лестничной площадке. Прошел Келлер с Кики на руках:

— Ну, что же вы не идете танцевать, мадемуазель Манжен?

— Не люблю танцевать, — буркнула я себе под нос.

Это отчасти утолило его жажду общения. Он ушел. Я прикинула, сколько мне надо было бы заплатить, чтобы я бросилась в этот уличный хоровод с праздничными перетяжками и петардами. Двадцать евро? М-м-м… Евро тридцать, наверное.

— Извини, что вмешиваюсь, — отозвался голос изнутри, — но кто готов выделить на это хотя бы один евро?

— Может быть, Келлер. И хватит об этом!

— Но он, во всяком случае, ничего тебе не предлагал!

— Заткнись..

А если мне переехать? Меня уже давно раздражает мой хозяин месье Неснос… Пока я не нашла свою любовь, можно поискать хотя бы квартиру. Появление Деми и Бенжи, быть может, и есть тот пинок в зад, который необходим для начала движения? Нет худа без добра, как говорила бабушка Манэ, когда у нее было еще все в порядке с головой…


15 ИЮЛЯ, СУББОТА

Париж успокоился, словно уснул. Только зеленые грузовики «Чистый Париж» лютуют, смывая конфетти струями воды. Надо бы сходить в бассейн. Учитывая жару, не мне одной, наверное, пришла в голову такая мысль. Вспомнила о плачевном состоянии зоны бикини без эпиляции… Отложила этот план. Тогда что? Смотрела до первых признаков тошноты парад по телевизору. Вышла из дома с идеей купить булочку с яблоками. По дороге придумала себе задание: найти булочную, в которую я никогда не заходила. Долго шла по улицам наугад, пока не перестала узнавать места. Обожаю теряться в родном городе. Обнаружила чудесную булочную: резное дерево, фаянс, позолота — просто страница из книжки с картинками. Нарисовала ее, сидя на скамейке напротив входа, в тени огромного каштана, дегустируя между делом свой завтракополдник. Была почти счастлива.


16 ИЮЛЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ

Визит к Манэ с мамой. Переступая порог дома престарелых, оставь надежду сюда входящий! Это и есть Двор Чудес, добро пожаловать: беззубые рты, лысые головы, искривленные конечности, бессвязная речь, пустые разговоры, крики… А когда вы уходите, все здесь так и остается без изменений. Единственный выход — смирение. Мама говорит мне, что всегда любила свою мать. А теперь, когда та впала в слабоумие, она любит ее меньше? Любовь, быть может, уходит вместе с жизнью, постепенно. Мы передаем друг другу билетик на карусель, и вперед, малышка, теперь твоя очередь. А я? Смогу ли я навещать свою мать просто ради того, чтобы посетить ее, разговаривать с ней, даже если она не будет отвечать, следить за часовой стрелкой, продолжая улыбаться застывшей улыбкой?

Я вспоминаю каникулы в гостях у Манэ: море, сражения в карты, поездки на велосипедах, ее грудной смех. А сегодня она спрашивает обо мне у мамы, кто эта молодая женщина, а у меня о своей дочери — кто эта дама? А потом, похожая на скрюченную куклу, посаженную кем-то в кресло на колесиках, отправляется в свое бесконечное путешествие по коридорам. В поисках чего? Наверное, просто движения. Она здесь, и не здесь. Она жива, но для меня умерла. Выйдя на улицу, мама говорит:

— Поговорим о чем-нибудь другом.

Я ей рассказываю про «Свиньона». О том, как я в одиночку подготовилась к презентации. Представляю в выгодном свете свою ключевую роль, ответственность, которая на мне лежит… Я чувствую, что мама что-то воспринимает, а это бывает не так уж часто. Я заметила огонек восхищения в ее глазах. Наверное, как раз сейчас она думает обо мне: «Быть может, моя дочь вовсе и не такая дура, как мне кажется? Боюсь ошибиться…»