Тосковали по Маме оба, хотя для Принца она была самым дорогим человеком, для Русалочки же – просто свекровью. И единственной подругой. Принц хорошо понимал жену, он сам еще в детстве потерял единственного друга…

Сидя в зале одна, Русалочка всем своим существом прислушивалась к тому, что происходит в Маминой комнате. Чудился одинокий голос, скользящий, прерывистый, как сквозь помехи в эфире.

– Тетя Марина, не уходите, я сейчас, – Русалочка спешила в комнату и, конечно, никого в ней не заставала, кроме теней березовых веток, печально бродящих по стенам в свете движения автомобильных фар. Честное слово, нисколько бы не испугалась, если б увидела призрак. Без Мамы и Принца Русалочке тоже было одиноко. Побеседовали бы. Хотелось порадовать, что бросила наконец курить.

С зеркала давно убрали саван, с комода – тарелку с рюмкой водки, прикрытой ломтиком хлеба, но вещи по-прежнему находились там, где Мама их оставила, и отражали ее покинутую жизнь. Недочитанный томик Лермонтова лежал на письменном столе, на комоде стояла красная коробочка духов «Не может быть», которым она с молодости хранила верность и покупала только их. Правда, слегка ворчала, что аромат изменился, не такой тонкий, как раньше. По-прежнему пахло ими любимое Мамино кресло в кухне. Теперь Принц в нем отдыхал и, облокачиваясь на потертую бархатную подушечку, говорил со вздохом: «Не может быть». О духах, и одновременно о том, что Мамы больше нет. От кресла шло живое тепло, словно она поднялась несколько секунд назад, и отлучилась совсем ненадолго. Принц увеличил и повесил в зале ее фотографию. Мама улыбалась сыну со стены и, в каком бы углу зала он ни очутился, смотрела на него светло и нежно. На него одного. Русалочка сама проверила и убедилась…

Квартира потихоньку наполнялась солнцем, с выступов крыш ниспали стеклянные морковки сосулек. Толстомясые листочки обезьяньего деревца потянулись к солнцу, и воздух весны принес запах почек. А муж приходил с работы все позже. Машинально ел, забывая похвалить ужин. Бормотал: «Извини, чувствую себя как сомнамбула» и валился спать.

Русалочку не занимали ни телевизор, ни Интернет. Она попросила Принца купить бинокль, читала у окна или разглядывала двор. Он нравился ей, всегда разный в зависимости от погоды и игр малышей на детской площадке, переодевшихся в яркие курточки. Его продували пока еще нагие березовые ветра, над ним носились взволнованные ласточки, и солнце вертело в нем медленный калейдоскоп теней. К вечеру двор становился похожим на колодец, наполненный сумеречной водой, и резко вспыхивали фонари. Первый майский дождь залил окна, зонты казались сверху разноцветными апельсинами в разрезе. Большая лужа у подъезда, неумолчно плещущая под сапожками ребятни с корабликами, двадцать минут читала развернутый газетный лист, пока дворник не выкинул его в урну…

Шли со школы ученики, с работы взрослые, то и дело хлопали подъездные двери. Русалочка пела песню, либо несильно звала в Рог Тритона: «Принц! Ты где?» Муж не слышал.

Она знала всех в лицо, знала даже, в какое время в той или иной квартире загорится свет, и кто сейчас выйдет выгуливать собак. Псы принюхивались друг к другу, волоча на натянутых поводках хозяев, дворник был начеку – гонялся за ними, вопрошая громогласно и грозно: «Мешочки для какушки взяли?!» Юные парочки тусовались под деревьями, на влажном асфальте между фонарными полосами начинала фланировать луна в звездной мантии. Двор пустел… и в мокром блеске возникала фигура бегущего человека.

Принц зарабатывал деньги. Подрядился строить кому-то дачи после работы, скоро и без выходных. Утром вскакивал по будильнику, как часовой от окрика проверяющего, умывался, завтракал, одевался, бежал. Каждый день одно и то же. Ночью целовал жену в шею, наматывая на заскорузлые пальцы кольца ее волос: «Потерпи, любимая, зато рванем кое-куда в отпуск…»

Нечаянно Русалочка как-то раз прочла из-за его плеча часть переписки: «Отвечаю на Ваши вопросы: пища переваривается нормально, иммунодефицита нет, потливости нет, центральная и периферическая нервные системы не повреждены. Сердце в порядке. Диагнозов куча, все разные. Скорее всего, пси…» Заметив, что она подошла, муж переключился на «Яндекс».

Русалочка старалась не поддаваться надежде, иначе разочарование может показаться страшным. Рассматривала ноги на солнце балкона. «О закрой свои бледные ноги!» Кроме одностишия Брюсова сказать о них было нечего, никто не воспел бы эти гири, чужие ступни, такие неуместные внизу ладного Русалочкиного тела. Не вытянуть лодыжку в подъеме, не качнуться с пятки на носок, не привстать на цыпочки… Недоступные действия. А также не ощутить сырости и тепла песка, не вытащить заноз после прогулки босиком по тропинке ельника…

Горло перехватывало: а вдруг? А если?! Ведь случаются же чудеса, лежачие на ноги встают! Мысли Русалочки перекидывались в детство. Бежали с Принцем в лес, обнявшись за спиной скрещенными руками… плыли в лодке, парили в воде, как в небе… Из мутного пруда забвения выныривало лицо Белоконя в снопе коридорного солнца. Он лакомился сухим кисло-сладким порошком «Юппи», от которого язык обычно делался интенсивно алым или желтым и не оттирался два дня. Послевкусие всегда было горьким… Русалочка все не отваживалась сказать Принцу, что наводить справки бесполезно. Еще в девятом классе слышала от воспитательницы дошколят Альбины Николаевны: Белоконь погиб, спасая младших в пожаре, внезапно охватившем специнтернат.

Одиночество вынудило Русалочку часто спать днем. Все-таки ночью она была не одна, читала книгу при неярком свете зеленой лампы и смотрела на Принца. Жидкое мерцающее сияние окрашивало его лицо в цвета морского дна, он дышал так по-детски ровно, прекрасный человек-амфибия. Русалочка зыбко вздремывала под утро. Опять стали сниться тяжелые сны…

Муж однажды приехал на удивление рано, его привез какой-то роскошный автомобиль. Из спущенного окна машины высунула лицо красивая молодая женщина с рыжими волосами, закричала: «Пока!» и махнула рукой. «Пока», – не глядя, ответил Принц.

Одет он был не в робу, которую носил на строительстве дач, а в «институтский» костюм. Чем-то очень довольный, рассеянно поцеловал в щеку, опахнув спиртным душком, есть отказался.

– Сытый, – признался весело. – Затеялась-таки моя главная стройка! Выпил немножко с начальством, извини.

– Что за женщина? – спросила Русалочка как можно небрежнее.

– Где?

– В машине.

– А-а, Эльвира. Секретарша нашего главного.

– Красивая.

– Ничего, – он подхватил жену на руки. – Ревнуешь, что ли?

– Ты ей нравишься.

– Далась тебе эта Эльвира!

Муж, в отличном настроении, закружил Русалочку на руках. Поужинали к ночи, и уснул. Она долго сидела в Мамином кресле. Ужасно хотелось курить. Пересилила себя, отложила в расстройстве книгу и прилегла на диван.

Сон напал сейчас же, как коршун на птаху… В зеркальном зале шел, похоже, корпоративный праздник. Русалочка была в длинном платье, пошитом своими руками из текучего зеленоватого шелка, и чувствовала себя неловко. Видела: женщины к ней приглядываются. Красавицы, с чулками телесного цвета, на туфлях с высокими каблуками. Все танцевали, и муж вовсю отплясывал, то твист по старинке, то что-то вроде рок-н-ролла с рыжей Эльвирой. Принц смотрелся как настоящий принц! В незнакомом черном костюме с искрой, в петлице хризантема. У Эльвиры оказались самые стройные ноги. Туфли красные, лаковые, изящные. Она теребила воротник его костюма длинными пальцами, и ногти на них были тоже красные, хищные, и платье с блеском сексуальное, в обтягон. Русалочка томилась одна за столиком, пряча ноги в ортопедической обуви, смастеренной знакомым Мамы, театральным сапожником, точно по ноге… Зал мелко подрагивал от буйного музыкального ритма. Принц порывался остаться с женой, но его подхватывала очередная красотка, кокетничала и флиртовала с ним. Он танцевал лихо, ему нравилось танцевать…

До Русалочки донесся нарочито громкий разговор женщин за соседним столиком. Она сделала вид, что не слышит, а все прекрасно слышала. «Фиг знает, чем хромая его приворожила, – сказала Эльвира. – Наши ездили в Дом инвалидов, когда обсуждали проект реконструкции, там он ее и встретил. Жаль Принца, это же просто подвиг – жить с калекой…» – «А на платье гляньте! – воскликнула вторая. – С распродажи? Или сама хламиду сшила?»

Русалочка уставилась на люстру, горевшую в чашке с чаем, и не могла поднять глаз.

«Нормальные-то, интересно, привлекают его, или глухо?»

Женщины вразмах били ее словами. Смеялись, смеялись, в вихре хлещущей музыки мелькали коварные лица, хищные пальцы с красными ногтями, будто окунутые в кровь…

Музыка вдруг дико загремела, зал затрясся, зеркала задребезжали, выгнулись, лопнули… Принц повернулся, – вот-вот уйдет… Ужас охватил сердце Русалочки. Боялась отпустить мужа взглядом, мерещилось – едва переведет глаза на что-нибудь другое – Принц исчезнет.

Русалочка проснулась. Слезы душили. Явь приснилась, сон примерещился наяву?..

Принц успел улизнуть на работу. Якобы на работу… Эти женщины крадут его время. Крадут мужа у нее, Русалочки! Кто он, а кто она – инвалид, калека. Подвиг – жить с такой. Никуда не поведешь, не погордишься женой, не потанцуешь.

Голубые лепестки на обоях бежали полосами наискосок, словно грибной дождик, и замирали у двери, не в силах вырваться. Русалочке, обреченной хромать в клетке, тоже некуда было скрыться. Разве что обратно в Дом инвалидов… к равным… подобным. Там она, по крайней мере, будет среди своих, и не одна.

Ее заколотило. Собрала волю в кулак: надо вышвырнуть кошмар из памяти, как песок с тонущего корабля!.. Но острые приступы тоски терзали Русалочку весь день до прихода Принца.

– Я тебя чем-то обидел? – допытывался он.

– Нет.

– На что сердишься?

– Ни на что.

(Вокруг него кишели днем прелестные женщины, легко ступая по ступеням высоких лестниц. Возможно, он ходил туда, где продается любовь. Девчонки в Доме инвалидов рассказывали – ищущие амурных приключений мужчины заворачивают в какой-нибудь гостиничный ресепшен, – там администраторши те еще штучки, и любви предлагают сколько хочешь, – веселая, длинноногая любовь ждет в номерах…)