Он сделал большой глоток виски и вдруг почувствовал, как чья-то рука опустилась на его плечо. Он обернулся, и увидел молодого человека с внешностью модели или актера, высокого, темноволосого, голубоглазого.

– Я – Тимон, – коротко представился незнакомец.

Кэдден поискал в своей расслабленной алкоголем памяти это имя, но оно буквально ничего ему не говорило. Он никогда раньше не видел этого человека и не слышал о нем.

– А я – Дэн, – ответил миллионер, стараясь быть вежливым.

– Да, я знаю, кто Вы, – Тимон пожал протянутую руку. – Я наблюдаю за Вами около часа, и это третий стакан виски, который Вы пьете. Не слишком ли Вы увлеклись?

Кэдден посмотрел на него широко открытыми глазами:

– А Вы, собственно говоря, почему этим интересуетесь? Даже моя законная супруга не так бдительна и сурова.

– Думаю, у Рэйчел еще не было поводов оберегать Вас от обильных возлияний, – ответил молодой человек.

– Вы, пронырливый газетчик, вынюхиваете о моей личной жизни, – губы Дэна искривила презрительная ухмылка. – Так вот, проваливайте, нечего Вам здесь делать, а то я вызову полицию и Вас привлекут за…

– Я не журналист, и Вы в этом скоро убедитесь, – спокойно ответил Тимон. – Я хочу помочь Вам. Я чувствую, что над Вашей дочерью сейчас нависла смертельная опасность, но спасти ее в Ваших силах. Однако если Вы не отодвинете стакан и не поторопитесь домой, то может произойти самое худшее.

– Я никак не возьму в толк, кто ты такой? – продолжал недоумевать миллионер. – Откуда ты все знаешь и по какому праву поучаешь меня?

– Нам с тобой надо будет еще о многом поговорить, Дэн, но сейчас не самое подходящее время. Ты сильно выпил, я отвезу тебя в аэропорт, и ты полетишь в Чикаго. Я себе никогда не прощу, если ты опоздаешь!

Тимон буквально сгреб высокого и статного Кэддена в охапку и увел с вечера. Он усадил его в свою машину и погнал к аэропорту, где самолет бизнесмена уже был готов к вылету. Обо всем этом Кэдден позже узнал из рассказа Тимона, сам он не помнил этой части их знакомства, зато все последующие события буквально стояли у него перед глазами даже спустя годы.

Когда они подъехали к дому Кэддена в Чикаго, Дэн обратил внимание на машину скорой помощи, стоявшую у калитки. Беспокойство, охватившее его, заставило его немного протрезветь. Как только он вышел из машины Тимона, ему навстречу бросилась Рэйчел.

– Марта! – кричала она, заливаясь слезами.

– Что?! Что с Мартой?..

Рэйчел указала на скорую:

– Они забирают ее в больницу!

В это мгновение к ним подошел врач:

– Мистер Кэдден, Вы биологический отец девочки?

– Да, конечно, какие могут быть сомнения!

– Это хорошо, у нее очень редкая группа крови…

– Я знаю, такая же, как и у меня, четвертая, резус отрицательный, – пробормотал Дэн.

– Вы поедете с ней в машине, возможно, ей понадобится срочное переливание, – объяснил врач и жестом указал на открытую дверь.

Дэн побежал к машине, потом оглянулся в поисках своего нового знакомого, который привез его из Нью-Йорка домой.

– Я здесь, – где-то совсем рядом он услышал голос Тимона. – Не волнуйся, Дэн, мы успели вовремя. Твоя дочь играла в саду, упала и ударилась головой о камень. Рана небольшая, но потеря крови существенная, поэтому ты должен быть с ней рядом, у вас одинаковая группа крови.

Кэдден не мог вымолвить ни слова. Он смотрел на голубоглазого брюнета и не знал, что ему сказать и как отблагодарить.

– Да что ты, благодарить меня не надо, – казалось, Тимон прочел его мысли. – Марта скоро пойдет на поправку, вот тогда и увидимся. Удачи! А мне пора обратно в Нью-Йорк, там есть существо, которое без меня пропадет.

– У тебя тоже есть дочь?

– Нет, у меня есть верный друг, и я забочусь о нем. Увидимся!

Он протянул Дэну прямоугольник визитной карточки и пошел к своей машине.

«Тимон, ясновидящий», – прочитал он. На обратной стороне был телефон с кодом Великобритании и еще два слова, написанные от руки: «Живи осмысленно».

Глава 4. Будущее

Будущее. Тот период времени, когда дела наши процветают, друзья нам верны и счастье наше обеспечено.

Габриэля разбудил телефонный звонок. Он попытался понять, который час. Традиционно все пытаются разглядеть стрелки на циферблате, если звонок раздается среди ночи. Неужели в такой момент нужна точность? Зачем, интересно? Чтобы отругать наглеца, нарушившего твой покой с точным указанием времени, когда он это сделал? Об этом всем Габриэль не подумал, но, отчаявшись понять, сколько времени, нащупал мобильный и ответил:

– Сейчас ночь, и я сплю. Это автоответчик. А ты зачем звонишь? – громким шепотом спросил он невидимого собеседника и посмотрел на Мину, спавшую рядом. Чтобы не разбудить ее, включать свет Габриэль не стал.

– Габ, привет, извини, а где ты спишь?

Отличный вопрос даже для середины ночи и даже для старинного друга. Габриэль узнал энергичный голос Фила Трентера, с которым вместе учился в университете.

– Я сплю в постели, – проговорил Крамер, постепенно просыпаясь.

– Я догадался. Я не спрашиваю в чьей, я спрашиваю, где ты? Где сейчас ночь? В Англии? В Италии? Где-то в Азии? В Сан-Франциско сейчас десять утра, а ты спишь?

– Я в Индии, – пояснил Габ, – здесь международная конференция по Тадж-Махалу, я прилетел сюда на три дня. Завтра мы возвращаемся.

– Мы? – на какое-то мгновение в голосе Фила промелькнула насмешка, но сразу же исчезла, и его тон снова стал деловым. – Ладно, извини, не буду злоупотреблять. Потом все расскажешь. Мне очень надо с тобой встретиться.

Обычно вежливый и немного застенчивый Фил в этот раз отбросил стеснение и сразу сообщил о цели своего звонка. Обычно все деловые люди так поступают, но только не господин Трентер. Такая прямота была ему совсем не свойственна. Габриэль подшучивал, что английские корни по отцовской линии очень часто заставляли Фила звучать немного холодно, не проявляя лишних, да и вообще каких-либо эмоций, кроме сдержанного дружелюбия. Прежде чем рассказать о себе, Фил задавал дежурные вопросы о новостях, настроении, событиях в жизни собеседника и терпеливо выслушивал его. И только когда второй конец телефонного провода умолкал, он рассказывал, смущаясь, что отвлекает своими проблемами, о себе. Поэтому услышав причину звонка друга уже на первой минуте разговора, Габриэль открыл глаза и сел на кровати. Наверное, в жизни Фила Трентера произошло что-то из ряда вон.

– Как срочно? Фил, у тебя что-то случилось? С отцом все в порядке? – обеспокоенно спросил он.

Хотя они и были добрыми друзьями, Фил и Габ встречались нечасто, потому что оба были чрезвычайно заняты: работали по двенадцать часов в сутки, много путешествовали, раскапывали исторические залежи и выискивали сенсации.

Они действительно были очень близки. Эти два молодых человека познакомились почти двадцать лет назад в первый день учебы в университете. Посмотрев на них, очень трудно представить себе, что могло бы связывать двух столь непохожих друг на друга людей. Габриэль Крамер был высоким, худощавым и широкоплечим, потому что с детства занимался плаванием. Его длинные ноги, накачанные многочасовыми тренировками в бассейне и многокилометровыми поездками на велосипеде, были всегда обуты в модельные кожаные туфли. Фил Трентер, рост которого по его собственным измерениям составлял всего лишь сто шестьдесят девять сантиметров, никогда особо не заботился о собственной внешности: его одежда была удобной, но не кричаще модной. Он не носил дорогих костюмов, в которых щеголял Крамер, подчеркивая неоспоримые достоинства своей фигуры. Фил, напротив, предпочитал менее броские мешковатые пиджаки, твидовые или замшевые, уютные кашемировые свитера, брюки или джинсы. Такая одежда не давала шанса рассмотреть его как следует, поэтому нельзя было с уверенностью говорить о его телосложении. Его глаза цвета дождливого серого неба были холодными и грустными, как ноябрьский день в Лондоне, в то время как внимательные темно-карие глаза Габриэля всегда излучали оптимизм и уверенность.

Заводя отношения с Филом, Габриэль поначалу преследовал самые меркантильные цели. Он был человеком проницательным и разглядел в своем неказистом сокурснике примерного ученика и будущего талантливого архитектора. Учеба давалась Габриэлю легко, но ему совсем не хотелось ворошить пыльные архивы, всматриваться вглубь веков. Он быстро схватывал и запоминал информацию, но у него не хватало усидчивости, чтобы довести работу, какой-нибудь чертеж или эскиз, до совершенства. Именно поэтому он подумал, что приятель-ботаник сможет помочь ему получать хорошие оценки, при этом не сильно усердствуя.

Сразу же роли в их тандеме разделились: Фил отвечал за научные изыскания, а Габ был специалистом по связям с общественностью. Открытая улыбка Крамера всегда помогала ему легко находить общий язык с людьми: с преподавателями, другими студентами. Он сразу стал капитаном университетской команды по плаванию, посещал вечеринки. Разумеется, он имел успех у всех хорошеньких сокурсниц. Те же девушки, кто не мог похвастаться модельной внешностью, украдкой вздыхали, когда им доводилось видеть подтянутого и хорошо одетого симпатягу Крамера, ловить его остроты, краснеть от его случайного взгляда.

У Фила была совсем другая история. Будучи человеком тихим и замкнутым, он предпочитал часами просиживать в библиотеке, готовясь к докладу или стоять у чертежной доски, выполняя сложный эскиз. Собранному и дотошному Филу это не составляло труда, он был привычен к такой работе – ведь стать архитектором он мечтал с детства.

Он был старшим ребенком в семье архитектора Майкла Трентера. Двое его младших братьев-близнецов и сестра были детьми отца от второго брака, так как мать Фила покинула этот мир, когда ее сыну было чуть больше года. Отец долго горевал, но печаль в его сердце смогла растопить яркая метиска Ниоба, которую отец встретил в одной из галерей Венеции. Ниоба очень гордилась своим происхождением из древнего рода римских патрициев: ее далекий предок заседал в Сенате во времена Цицерона. Ниоба занималась историей искусств, и отец Фила, сам не веря своему счастью, встретил не только весьма привлекательную двадцативосьмилетнюю особу с оливковой кожей и темными, почти черными глазами, но и родственную душу, воспринимавшую красоту окружающего мира с таким же благоговением, как и он сам. Но счастье отца не распространялось на Фила. Вскоре после свадьбы у молодоженов родились близнецы, и на десятилетнего мальчика у всех теперь не хватало ни времени, ни внимания, ни любви.