Клэр затаила дыхание и незаметно прошла в гостиную, осторожно держа перед собой стакан с водой, как будто это свеча, освещающая ей путь. Она чуть не уронила стакан при виде незнакомой женщины, полулежащей на диване, — волосы сбились в сторону, одна рука вяло висела, из открытого рта вырывался храп. Клэр резко вскрикнула и кинулась в спальню отца, расплескивая воду, но в комнате никого не было. Плача, она позвонила матери на мобильный, и та сразу же уехала с курорта в горах. Клэр собрала свои вещи, села в лифт и стала ждать мать. Сердце ее колотилось. Мать приехала только через два часа, и только тогда Клэр смогла спрятать горящее лицо в шерсти ее пальто. Отец так и не вернулся, а женщина, которой он велел присматривать за дочерью, так и не заметила исчезновения девочки.

После этого случая Клэр стала по-другому относиться к отцу. Это была не злость, а настороженность, но для теплых чувств места не осталось.

«Я должна быть смелой», — подумала Клэр. Она сидела и смотрела на телефон. Вдали слышалось завывание пылесоса, смешанное с несколько фальшивым сопрано Макс: «Ты ушла, ушла навек! Как же жаль, Климентина!» В исполнении Макс песня звучала весело.

Клэр еще немного послушала пение Макс, затем сбросила книги с кровати и решила: смелая она или нет, но все же лучше позвонить, пока Макс в доме.

Кроме того, мама может вскоре вернуться домой с пакетами, набитыми дорогой едой, которую она покупает в разных магазинах и специальных лавочках. В последнюю неделю мать охватила лихорадочная страсть к готовке. Она накупила кучу книг с рецептами блюд, журналы «Продукты и вина» и «Гурман», а также кухонные принадлежности, очень дорогие и крайне специфичные. Например, огромную кастрюлю для паэльи с собственной газовой горелкой.

Клэр наблюдала, как мать разбирает пакеты. Осторожно, как бесценный хрупкий подарок, держит в тонких руках продукты: сморчки, шафран, дуврскую камбалу, белое трюфельное масло, маленькие пурпурные картофелины, длинный стебель брюссельской капусты, похожий на винтовую лестницу. Затем она начинала с сумасшедшим энтузиазмом готовить, иногда выбрасывая наполовину готовое блюдо в помойное ведро и начиная все сначала, а иногда вынимая из духовки золотистое ароматное суфле или булки и расставляя все это перед Клэр. Иногда Клэр просыпалась среди ночи и слышала, как ее мать что-то режет. Клэр ждала, когда она ляжет спать, затем на цыпочках спускалась вниз и выключала везде свет, а пару раз даже конфорки на плите.

Клэр набрала номер телефона в офисе отца и, когда секретарша ответила, решительно сказала:

— Это Клэр. Пожалуйста, позовите моего папу. Мне нужно немедленно с ним поговорить.

После паузы секретарша спросила:

— Как ты поживаешь, Клара? — Если судить по голосу, она была молодой, напористость Клэр ее не смутила и тон у нее был сочувствующий. Хотя она и неправильно произнесла ее имя, секретарша показалась ей милой. Что слегка сбило Клэр с толку. Легче проявлять отвагу, если требуется преодолеть сопротивление.

— Хорошо, — сказала Клэр невольно более мягким тоном.

— Твоего отца нет в офисе, но я могу попросить его тебе перезвонить. Годится?

Клэр расстроилась. Нет, она не уверена, что он станет перезванивать, но если даже он и позвонит, возможно, будет слишком поздно. Мама уже придет домой. Может даже сама снять трубку.

— Нет, — заявила Клэр, невольно повышая голос, — мне нужно поговорить с ним немедленно. Пожалуйста.

После паузы женщина сказала:

— Послушай, милая, я только что говорила с ним по телефону, так что почти уверена, что успею захватить его. Он перезвонит тебе через несколько минут. Ну как?

— Нормально, — тихо сказала Клэр. — Спасибо.

Она положила трубку и ждала, как ей показалось, очень долго, положив одну руку на телефон. Когда он зазвонил, она подпрыгнула и отдернула руку, как будто телефон внезапно загорелся. Затем ответила:

— Алло.

— Ласточка? — услышала она голос отца. — Как твои дела?

Вот так просто — «как твои дела», как будто он звонит ей каждый день. Клэр даже подумала, нет ли кого-нибудь с ним в одной комнате, кто может слышать.

— Мне нужно с тобой поговорить.

— У меня всего пять минут, что печально, но эти пять минут я полностью в твоем распоряжении.

Клэр взяла себя в руки.

— Это важно. Может занять больше пяти минут. Это о маме.

Клэр ждала, что он что-то скажет, о чем-то спросит, но не дождалась.

— Она заболела, я так думаю. Хотя заболела — не совсем правильно… — Клэр запнулась, — она меняется. Она ведет себя совсем по-другому. И это продолжается уже довольно долго.

— Да не о чем волноваться, Клэр, — сказал он. — Люди меняются. Каждый раз, когда я тебя вижу, ты другая. Например, когда ты в последний раз здесь была, ты отпила только пару глотков сливок, а помнишь, как ты их раньше любила?

Игривость в его тоне вызвала в ней приступ ненависти.

— Нет. Нет. Тут совсем другое. Это не обычные перемены. Послушай же меня!

— Я слушаю, — устало произнес он.

— Она все время готовит, иногда даже ночью.

— Ну, не вижу в этом ничего страшного. Продолжай, — сказал ее отец.

— И покупает странные вещи. Большие кастрюли и кулинарные книги.

— Ну, она всегда легко тратила деньги, — сухо заметил он.

— Да нет, ты не понимаешь. Она купила эти полотенца — всех цветов… — Даже самой Клэр это показалось несерьезным. Она услышала, как отец прикрыл трубку ладонью и заговорил с кем-то. Она запаниковала, понимая, что не может до него достучаться.

— И она забрала меня из школы, чтобы пообедать. И налила мне вина! — Ей не хотелось, чтобы в ее голосе слышалось отчаяние. Но она действительно была в отчаянии.

— Ну, полагаю, это мудро. Французские дети моложе тебя пьют вино, Клэр. Тебе понравилось?

— Мне понравилось? Отвратительно. И она флиртовала с официантом, совсем молодым, держала его руку. И она мне говорила вещи, которые не должна была говорить. Которые она раньше никогда бы не сказала. Вещи о… — Клэр уже плакала.

— Успокойся, ласточка. О чем?

Клэр закрыла глаза.

— О сексе.

«Ну вот, я сказала, — подумала она. — Теперь я предательница». Поверить невозможно, но отец рассмеялся.

— Послушай, Клэр, твоя мама взрослая женщина, одинокая женщина и, если я правильно помню, очень красивая женщина. Если ей вздумалось пофлиртовать с официантом или с кем-нибудь еще, это ее личное дело. Возможно, ты чувствовала себя неловко, но это вполне естественно. И тебе ведь уже почти одиннадцать лет. Я даже удивлялся, почему она до сих пор не поговорила с тобой на эту тему.

Клэр не обратила на его слова внимания.

— Я только думаю, что это все летучая мышь виновата.

— Летучая мышь?

— Как-то прошлым летом мы проснулись, а в доме летает летучая мышь. Мама рассказала об этом доктору Аду-бе, и он сказал, что на всякий случай нам следует сделать прививки от бешенства. Но не в живот. Мама считала, что не может быть, чтобы человека укусила летучая мышь, а он бы этого не заметил, но она все равно велела сделать мне уколы. Сама же не делала. И теперь она заболела.

— Да нет у твоей мамы бешенства, Клэр. — Он говорил уже голосом отца, демонстрирующего терпение. На мгновение, несмотря на все усилия, отчаяние победило гордость. И она заговорила более жалобно, чем ей бы хотелось.

— Папа, то, что происходит, пугает меня. Я не могу спать.

— Абсолютно нечего бояться. Уж поверь мне. А теперь мне очень жаль, но я должен идти.

«Он собирается повесить трубку, — подумала Клэр. — Держись, держись, держись».

— Ничего тебе не жаль. Но ты мой отец, ты должен помочь. — Последовала пауза.

— Говорю тебе как твой отец, что все в порядке, Клэр. Я тебе скоро позвоню. — И он повесил трубку.

Клэр посмотрела на телефонную трубку в своей руке, затем сунула ее под подушку, чтобы не видеть. Сползла на пол, подтянула коленки к груди и крепко обняла их.

«Глупо чувствовать себя еще более одинокой после этого разговора», — подумала она. Она ничего не потеряла, поскольку терять вообще было нечего. Тем не менее она все равно чувствовала себя очень одинокой.

Глава 5

Корнелия

Меньше чем через двадцать четыре часа после того, как я получила цветы, он позвонил. И не просто позвонил, учтите, а позвонил из Лондона. Услышав его голос, я почувствовала запах ячменной лепешки и творога рядом с ним на столе и увидела красные двухэтажные автобусы на улице.

— Привет, — сказала я.

— Ты ешь? — спросил он.

— Иногда, — ответила я.

— Я имел в виду, что ты ешь?

— Ну, разное, — ответила я. Прижала два пальца к запястью. Пульс сумасшедший. Голос спокойный.

— Вегетарианка?

— Всеядная.

— Ты ешь буквально все?

— Никаких языков. И лакричных конфет.

Он рассмеялся чистым, теплым, золотистым смехом, заставив меня почувствовать себя чистой, теплой и золотистой.

На мне было платье, короткое легкое темно-красное шерстяное пальто с узкими обшлагами и мои любимые черные сапоги до колена. Единственное преимущество карликового роста — это то, что и ступни тоже маленького размера, что позволяет разгуляться на обувной распродаже. (Не пугайтесь, я не собираюсь нагружать вас описанием всех моих туалетов, хотя прекрасно помню, что ребенком мне именно это нравилось в книгах Нэнси Дрю. «Нэнси в прозрачной голубой кофточке открыла дверь», «Нэнси накинула мягкий желтый кардиган на худенькие плечи и скользнула в кабриолет», «Нэнси сняла блузку, юбку и туфли и надела бледно-зеленое платье и жемчужное ожерелье». Иногда важно, что на тебе надето.)

Будучи истинной дочерью своей матери, я не стала прислушиваться к внутреннему голосу, орущему что было сил: «Доверься этому мужчине полностью!» — и когда Мартин спросил, куда ему заехать за мной, предложила встретиться в ресторане. Через пять дней я вошла в ресторан, где он меня ждал. Не стану распространяться насчет его внешности, скажу только, что он был великолепен, как бывают великолепны вырезанные вручную деревянные фигуры: такие ровные, гладкие, изогнутые, сияющие и настолько совершенные, что только через несколько секунд вас как молнией озаряет: «Господи, вот же стул!» Вы садитесь и хотите остаться там навсегда.