Как я уже говорила, день прошел на удивление гладко. Мы очень старались, я и Тео, да и Мартин тоже. Думаю, мы все так старались ради Клэр, и она тоже старалась, потому что видела, как сильно нам хочется, чтобы она была счастлива. Она была душевным ребенком. Еще, возможно, день прошел хорошо, потому что все же Рождество есть Рождество. Я вовсе не сентиментальна, но если праздник год за годом — счастливое событие, его ждешь с радостью. Ужин получился хоть и не самым исключительным, но вполне приличным. Во всяком случае, индейка не пересохла, даже белое мясо, чего в любых обстоятельствах не очень легко добиться, а это еще раз доказывает, как мы все старались.

Но долго так продолжаться не могло. Клэр весь день думала о матери, иначе и быть не могло. В какой-то момент она отвела меня в сторону, чтобы показать их общую фотографию. В доме почти в каждой комнате были фотографии Клэр в рамках. Она была прелестным малышом и, с небольшим перерывом на беззубость и взлохмаченность, всегда была очень хорошенькой. Фотографии Мартина отсутствовали, а фото Вивианы я увидела только в библиотеке, его мне показала Клэр. После того как я это фото увидела, я глубоко вздохнула, оценив скромность и сдержанность Вивианы, потому что если бы я так выглядела, потребовался бы Геркулес, чтобы пресечь мои попытки залепить все стены в доме своими фотографиями. Мне сначала показалось, что она похожа на Грейс Келли, но потом я передумала. На самом деле Вивиана необыкновенно походила на малоизвестную актрису по имени Лизабет Скотт, которую часто называют Лорен Бэколл для бедных, хотя она была необычной красоткой, сумевшей переиграть такую актрису, как Барбара Стэнвик в фильме «Странная любовь Марты Иверс». И вообще, насколько беден этот бедняк? В худшем случае у этого парня всего одна вилла и маленькая яхта. Так что не тратьте зря свое сочувствие.

На этой фотографии Клэр лет восемь, она держит руки на уровне подбородка, и понятно, что они только что были сложены лодочкой; она удивленно смотрит вверх. Ее мать рядом, она смотрит на Клэр, и как бы сногсшибательно ни выглядела Вивиана, самое изумительное на фотографии выражение ее лица. Столько в нем любви. Мне захотелось заплакать, когда я подумала, что эта женщина никогда бы не хотела стать человеком, который смог напугать ребенка и бросить его.

— Там была бабочка. Но она в последнюю минуту улетела, — пояснила Клэр, и когда она смотрела на фотографию, улыбаясь самой себе и воспоминаниям, она выглядела очень маленькой девочкой, значительно моложе одиннадцати лет. Мне хотелось обнять ее, но я сдержалась. Я понимала, что этот момент не принадлежит мне.


И хотя Клэр в этот день была спокойна и весела, я знала, что в этом доме, куда она вернулась, мать была везде. Даже я почти что ждала, что Вивиана войдет в дверь, а что чувствовала Клэр, можно только представить.

Наша птичка уже была нарезана, разложена по тарелкам и дружно съедена. Венский хор мальчиков пел «Безмолвную ночь» ангельскими голосами. Лицо Клэр сияло. И в это время в гул разговора ворвался стук в дверь.

Все замерли, повернулись к двери, потом посмотрели друг на друга. Будь мы животными, наша шерсть встала бы дыбом. Никому не пришло в голову, что вряд ли Вивиана стала бы стучать в собственную дверь. Клэр сидела выпрямившись, обхватив себя руками, и дышала так громко, что я слышала ее сквозь музыку.

Затем она метнулась к двери, распахнула ее и отступила на несколько шагов. В дверях стоял очень удивленный мужчина лет тридцати или около того с длинноватыми светлыми волосами, в лыжной куртке и очках. Мартин вскочил и воскликнул:

— Ллойд!

Клэр издала ужасный звук, как будто подавилась, и мы с Тео тоже вскочили. Он добрался до нее первым и обнял за поникшие плечи, но она вырвалась и кинулась прочь из комнаты. Мы услышали, как она бежит вверх по лестнице, и переглянулись.

— Оставить ее в покое? — спросил Тео, и я кивнула. Пусть какое-то время побудет одна. Трудно было решить, что делать. В этом доме мы были чужими, вне зависимости от того, насколько нравились Клэр.

Мартин сказал усталым голосом:

— Входите, Ллойд. — Тот вошел, закрыл дверь, но не стал снимать куртку, да никто и не предложил ему это сделать, даже Мартин, чьи безукоризненные манеры были на уровне рефлекса.

— Простите, что так ворвался. Рождество и все такое. Ехал мимо дома, чтобы просто проверить. Увидел свет.

Ллойд не был похож на крутого детектива, каких мне доводилось видеть, но говорил он в этом стиле. Отрывисто. Никаких личных местоимений.

— Разумеется, — сказал Мартин. — Ллойд, это Корнелия Браун и Тео Сандовал. Моя дочь Клэр открыла вам дверь. Она прекрасно держится, но ей сейчас очень тяжело.

— Докладывать нечего. Никакой почты. Она наверняка ее приостановила. Видел, как двое подходили к двери. — Ллойд достал откуда-то блокнот и открыл его. — Леди с девочкой примерно возраста Клэр. Ездит в «форде». Черном. Номера пенсильванские. И еще высокая дама в белом «мерседесе». Оставила коробку с печеньем и карточку: «Счастливого Рождества. Я уеду на Новый год на Барбадос с Заком. Помнишь его? Кабельщик. Похож на Тома Круза. Сет присмотрит за магазином. Позвоню, когда вернусь. С любовью, Сисси». — Большинство людей не произнесли бы так монотонно — «Похож на Тома Круза», но Ллойд и не принадлежал к большинству.

— Сахарное печенье или шоколадное? — спросила я, потому что стояла молча и чувствовала себя почти идиоткой. Ничего удивительного, что, задав этот вопрос, я ощутила себя еще большей кретинкой, но мой вопрос заставил Ллойда выражаться полными предложениями.

— Сахарное и шоколадное в форме елок и звезд. С глазурью, — сказал он и покраснел. — Я… ну, я подумал… если его здесь оставить, оно может привлечь насекомых и животных и всяких других.

Я кивнула, подумав, кто это — «всякие другие»? Хулиганы, плотоядные растения? Мартин похлопал Ллойда по плечу и одобрительно хмыкнул.

— Все верно, Ллойд, вы правильно поступили. Держите меня в курсе.

Ллойд захлопнул блокнот, кивнул, подобрал губы и немного выпятил подбородок, совсем как шерифы по телевизору. Затем он ушел, а Мартин, Тео и я растерянно стояли, не зная, что делать дальше.

— Все кончили есть? — спросил Тео, но поскольку было бы глупо после того, что случилось, снова садиться за стол, когда аппетит уже пропал, мы с Мартином кивнули.

Тео отправился на кухню, а я начала собирать со стола тарелки. Мартин спросил:

— Мы не могли бы поговорить минутку?

— Конечно, — сказала я, почему-то занервничав, и крикнула: — Тео, я приду помочь тебе через секунду.

Мартин за руку отвел меня в библиотеку — теплую, обшитую дубом комнату, — и мы уселись на кожаный диван. Затем он достал из нагрудного кармана два билета на самолет и протянул мне. Это были билеты в Лондон.

— Я хотел подарить их тебе на Рождество, Корнелия: поездка, от которой ты отказалась в первый день нашего знакомства. У меня дела в Лондоне и в Париже, но я буду свободен уже в середине дня. Я думал, мы могли бы провести по два дня в каждом городе.

Я смотрела на билеты и представляла себе, какой могла бы быть эта поездка. Великолепной. Но мысль эта сразу померкла, истаяла как дым. То время — до Клэр — казалось таким далеким, и каким бы романтичным оно ни было, я не хочу, чтобы оно вернулось без Клэр. Это было совершенно невозможно. Я вздохнула и подняла глаза на Мартина.

— Поедем со мной. У моего приятеля дочь-студентка, она сможет присмотреть за Клэр, она очень надежная девушка. — Должно быть, он заметил выражение моего лица. — Но вероятно, сейчас неподходящее время оставлять ее с чужими людьми.

— Это невозможно, — просто сказала я, затем меня осенило. — Ты сказал, что я могу поехать с тобой?

Мартин кивнул, глядя мне прямо в глаза, вместо того чтобы стыдливо их опустить. Он должен был это сделать.

— Ты в любом случае летишь? — спросила я, и даже в этот момент его взгляд не дрогнул.

— Я пытался отвертеться, но сейчас нет никого, кого можно было бы вместо меня послать. Я улетаю послезавтра, — сказал он. Затем добавил: — Мне ужасно не хочется тебя просить… — Но так ничего и не попросил.

— Я могу взять несколько дней. Побуду с Клэр. Здесь или в моей квартире, это ей решать. Хотя, если мы останемся здесь, придется что-то придумать, почему здесь я, а не Вивиана. Но, Мартин…

Его выдержка дрогнула, не резко, но дала заметную трещину.

— Корнелия, я ей не нужен. Любой это скажет. — Он потер лоб ладонью. — Неужели ты думаешь, что я не понимаю, что то время, когда я должен был быть рядом с Клэр, давно прошло? Я его упустил. У меня были сотни возможностей, я упустил все. Теперь мне нечем ей помочь. Более того, от моего присутствия ей хуже. — Никогда я не видела Мартина таким несчастным. Я не могла ничем его утешить. Все, что он только что сказал, было правдой.

— Я останусь с ней. Ты же знаешь, я останусь. — Я крепко обняла его, и мы долго так сидели — обнявшись. Мне казалось, что ему полезно попереживать. Но сознавать, что ты все потерял и никогда не сможешь вернуть, — самое тяжелое чувство. Я не могла оставить его одного с этими переживаниями.


Когда мы вошли в кухню, Тео уже убрал все продукты и мыл посуду. Я бедром оттолкнула его от раковины, и сама взялась за дело. Мартин взял полотенце и стал вытирать.

— Я проверил, как там Клэр. Она спит, я так полагаю, на кровати матери. Я снял с нее туфли и накрыл одеялом. Она даже не шелохнулась. — Тео прислонился к сверкающему холодильнику и провел рукой по волосам.

Как я уже говорила, я не из тех, чей мир начинает раскачиваться при виде Матео Сандовала. Однако я вынуждена сообщить, что волосы, которые он приглаживал, темно-русые с золотым отливом, что довольно неожиданно для смуглого филиппинца, в сочетании с ясными зелеными глазами, хорошим здоровьем и способностью краснеть придают Тео яркую индивидуальность, какую не каждый день встретишь. Я упоминаю об этом только для того, чтобы пояснить, что каждый, кто проведет с Тео какое-то время, быстро поймет, что его сияние — не могу подобрать более точного слова — усиливается или уменьшается в зависимости от настроения Тео. Это сияние служит своего рода барометром эмоционального состояния Тео, что очень полезно, потому что в отличие от многих людей, меня в том числе, он не тратит много времени на описание своих эмоциональных состояний, особенно если эти эмоции не слишком радостные.