– Я учитываю такую возможность, но есть некоторые настораживающие обстоятельства. Она явилась во дворец вооруженной и надеялась получить немедленную аудиенцию благодаря своей захватывающей истории.

– Еще одна женщина-убийца?

Кристоф знал, что одна из чужеземных фавориток короля, которую он завел до повторной женитьбы, пыталась перерезать ему горло. Хотя не исключалось, что преступление было частью заговора, большинство верили, что это было сделано в припадке ревности.

Кристоф покачал головой:

– Очень сомневаюсь, что она способна на убийство. Слишком молода и довольно наивна. И прятала на себе не только пистолет, но и несколько кинжалов. В таком арсенале нет никакой необходимости, так что, скорее всего, оружие предназначалось для самозащиты и было взято в качестве доказательства, что кто-то здесь хочет ее убить.

– Убедись досконально, Кристоф. Я не люблю держать женщин в заключении, а тем более отправлять их на казнь. Но, возможно, неплохо было бы напугать ее эшафотом, чтобы вытащить из нее правду.

– Разумеется, ваше величество, но есть кое-что еще. Она англичанка. И прибыла в нашу страну тайно и переодетой.

– Она призналась в этом?

– Нет, но я знаю наверняка, поскольку столкнулся с ней на прошлой неделе, когда искал лагерь мятежников. Двое мужчин, двое мальчиков и дорогой экипаж. К сожалению, снег был настолько густой, что я не узнаю никого из них, даже если встречу опять.

– И все же считаешь, что она была одним из тех мальчиков. Почему?

– Она описала мне тот случай и обвинила одного из моих людей в краже ее драгоценностей. Я уже расспросил этого человека. Он все отрицает, но он новенький. Я ему пока не доверяю. Я послал людей обыскать ферму его семьи. Сегодня уже слишком поздно, так что может пройти несколько дней, прежде чем они вернутся.

– Предусмотрительно, как всегда, – прокомментировал Фредерик. – Надеешься поймать ее на лжи?

– Да, но помимо всего она описала детский браслет, который находился среди драгоценностей и должен был послужить доказательством ее истории.

Фредерик задумался.

– Был один браслет, который я велел изготовить для дочери в день ее рождения, но были и другие. В последующие дни ей надарили огромное количество украшений, и очень многие из них пропали после смерти Эвелины, когда нашу дочь перевели из покоев королевы в новое крыло дворца, отведенное под детскую. Мне неведомо, был ли утерян тот браслет, который я ей подарил. Но меня тревожит, что враги узнали о его существовании и могут использовать его против меня, тогда как подобные детали известны лишь моему самому близкому окружению. Мне нужны ответы, Кристоф. Используй любые методы – устрашение, даже обольщение, если потребуется, чтобы узнать правду, но не причини вреда этой девушке. Выясни, кто подбил ее на это, и мы наконец установим имя моего врага.

– Несомненно, ваше величество.

Кристоф и сам об этом думал. Первыми тремя самозванками занимался его предшественник. Они были совсем детьми. Одну привез мошенник из немецкого княжества. Их вышвырнули из Лубинии и велели никогда не возвращаться под страхом смерти. Другую подготовил один алчный лубиниец. Его легенда тоже рассыпалась, сам он был брошен в темницу, а девочку отдали в католическую школу при монастыре. Третья пара оказалась наиболее убедительной, но когда допрос перешел в жесткую фазу, они сбежали, и королевские гвардейцы так и не установили, кто стоял за этой попыткой, хотя подозревали Брасланов.

С четвертой самозванкой Кристоф имел дело два года назад. Это было почти комично. Она утверждала, что ей шестнадцать, что соответствовало возрасту принцессы, однако с виду ей было лет двадцать. Не успел Кристоф начать допрос, как она разразилась слезами. Увидев ее в таком смятении чувств, он отпустил ее, чтобы дать ей возможность успокоиться и отказаться от своих глупых претензий, однако направил сыщиков незаметно следить за самозванкой. Она моментально проглотила наживку.

Следы привели к одной нянечке, которая много лет назад не получила работы по уходу за настоящей принцессой. Будучи весьма преклонного возраста, она утверждала, что до сих пор кормит собственного ребенка, хотя не составило труда выяснить, что ее малышка давно мертва, и, возможно, это помутило разум несостоявшейся кормилицы. После того как стало известно о похищении во дворце, люди слышали, как она похвалялась, что могла бы защитить принцессу и вырастить ее подобающим образом. В доказательство этого она украла девочку где-то в пригороде и стала растить ее, воображая, что это и есть принцесса.

Но детство у девочки было тяжелым. Старуха избивала ее всякий раз, когда она спрашивала, почему ее растят в такой нищете, раз она принцесса. У бедняжки не хватило мужества выдержать роль самозванки до конца. Но, по крайней мере, она не была частью заговора против Стиндалов.

Но самозванка, появившаяся во дворце сегодня, была персоной совсем иного рода. Прежние были либо детьми, либо дурочками. Эта была не такой. Хотя Кристоф постарался запугать ее как следует, этого оказалось явно недостаточно, чтобы добиться от нее признания, и это нужно иметь в виду. Как насчет обольщения? Непростая задача для человека, который всегда был откровенен с женщинами. Правда, он был бы совсем не против затащить ее в постель, да еще с позволения короля. Интересно будет посмотреть, как она отреагирует на смену тактики…

Глава семнадцатая

«Если в Лубинии так относятся к вернувшимся дочерям, то можно примерно представить себе, как поступают здесь с врагами». Алане захотелось стать принцессой хотя бы для того, чтобы поставить Кристофа Бекера на место.

Она и раньше недолюбливала эту страну, а теперь и вовсе возненавидела ее. Если бы на кону не стояли человеческие жизни, девушка отказалась бы от своих притязаний быстрее, чем капитан и его гвардейцы успели бы глазом моргнуть! Ограниченный, примитивный невежа, как осмелился он вести себя так с Аланой, которая не сделала ничего плохого? Вероятно, ей следовало добровольно сдать оружие раньше – до того, как он сам его нашел. Это выглядело скверно. Но капитан так ее ошеломил, что она даже не подумала о последствиях!

Алана выросла, ни разу не испытав такого страха, как сегодня. Паппи научил ее справляться с опасными ситуациями, но не с этим прежде неведомым чувством. Естественное негодование Аланы по поводу обращения с ней, смешанное со страхом, породили ощущение кошмара, от которого болезненно сжималась грудь.

Она подозревала: капитан намеренно запугивает ее с целью заставить говорить то, что ему хочется слышать, а не правду. Господи, ни в коем случае нельзя сдаваться! От ее непоколебимой выдержки зависят жизни людей. Она должна собраться с духом. Нужно вызвать в себе более сильное чувство, чтобы подавить страх. Сообразив, что это может быть злость, Алана уставилась на железные прутья тюремной двери. Она заметила, что прутья расположены не слишком близко друг от друга. Мужчине между ними не протиснуться, но ей, возможно, удастся.

Увы, слуга Борис явился раньше, чем Алана успела проверить свое предположение.

– Вы ведь не собираетесь пристрелить меня? – шутливо крикнул он из-за двери.

Это был глупый вопрос. Он не мог не знать, что у нее уже нет оружия, поэтому она не снизошла до ответа.

Усмехаясь, он подошел ближе и установил на пол камеры маленькую, уже зажженную лампу, просунув ее сквозь решетку. Сейчас это было как нельзя кстати, потому что с наступлением ночи свет больше не проникал в высокие окна коридора. Единственным освещением камеры служили отблески свечей у входной двери.

Потом Алана услышала, как Борис кряхтит, подтаскивая к решетке большую, тяжелую жаровню, которая была установлена у двери камеры. Растопив ее, он развернул вокруг хитроумную ширму, благодаря которой тепло направлялось в темницу Аланы.

– Если бы вы не рассердили капитана так сильно, он бы не запирал вас здесь, – сказал ей слуга, – и позволил бы установить жаровню прямо в вашей комнате.

«Это камера, а не комната!» – хотелось ей крикнуть, но она прикусила язык.

Фактически, если бы не зарешеченная дверь, помещение могло бы считаться комнатой. Оно было просторнее, чем другие камеры, мимо которых проходила Алана, и казалось довольно комфортным – по всей вероятности, предназначалось для знатных или важных узников. Кровать узкая, без постельного белья, но с мягким матрацем – Алана проверила. На полу лежал овальный ковер, там стоял квадратный, похожий на пьедестал, стол и тот ненавистный стул, который она оставила стоять там, куда водрузил его капитан, позже усадив туда Алану.

Борис терпеливо ждал ответа на его реплику. Он был молод, выбрит так же чисто, как его хозяин, с длинноватыми каштановыми волосами. Его бледно-голубые глаза светились умом.

– Ничего другого я от варвара не ожидала, – отрезала она.

– На вашем месте я бы не говорил ему этого.

– Почему нет? Он слеп и глуп и не может отличить правду ото лжи, хоть кол ему на голове теши.

Борис рассмеялся и оставил ее одну. Теперь, полностью одетой, ей удалось немного согреться, непрестанно меряя шагами свою темницу. Поначалу она радовалась теплу, исходящему от жаровни, но это длилось недолго.

Комната быстро нагревалась. Алана закатала рукава. Затем немного ослабила корсет платья. Сняла ботинки, чулки и даже накрахмаленные нижние юбки. И все равно ей было невыносимо жарко. Когда до нее дошло, что это было устроено умышленно, с целью добиться от нее признания вины, ее гнев стал стремительно расти вместе с жарой.

Она радовалась этому гневу. Его можно было контролировать. Паппи научил ее управлять эмоциями. Как прекрасно она держалась во время возмутительного допроса! Бекер даже не увидел ее гнева, настолько хорошо его скрывала Алана. Но эта жара ее просто добивала.

Алана стала подумывать о том, чтобы позвать Бориса. Однако зачем тому приходить, если он нарочно устроил в камере парилку, в чем можно было не сомневаться. Никто, находясь в здравом уме, не раскалил бы жаровню до такой степени по ошибке. Алане пришло в голову, что нужно попытаться опрокинуть ширму, но та находилась за пределами досягаемости и можно было обжечься, дотягиваясь до нее. Пришлось просто отступить вглубь камеры, насколько это было возможно, повернуться к жару спиной и воспользоваться нижней юбкой для того, чтобы вытирать испарину с лица и шеи.