«Отменно, так много новых знакомых, смешных историй, незабываемых впечатлений…»

«Каких?»

«Оооо, не хватит и трех вечеров, чтобы поведать их всех».

«Ну хоть одну историю…»

«Например однажды, два джентльмена побились об заклад, что в доме герцога хранится боевой револьвер… Хотя нет, это не та история. А вот другая…»

«И что ж? А были ли среди гостей молодые люди, достойные внимания?»

По сути, главный и единственный вопрос имеющий значение.

«Несомненно, все джентльмены на удивление умны, находчивы, галантны».

«А есть ли среди них тот, кого вы могли бы выделить?»

И вот тут нужно было задумчиво посмотреть куда-то вверх, как бы вспоминая, а потом загадочно улыбнуться, ну и еще можно покраснеть. И этого достаточно.

Когда карета покидала имение, Майя не осмелилась даже посмотреть на него напоследок. Слишком ей было гадко на душе. Когда дверь за герцогом затворилась, она разрыдалась. Удивительно, но за всю жизнь столько, как за эти месяцы в его компании, она еще не плакала. То, что еще недавно она считала любовью, вдруг превратилось в удушливую ненависть. Не может человек, которого любишь, вызывать желание сделать так же больно, как сделал он. Не может человек, которого любишь, сделать так больно. Боясь, что мучитель может вернуться, девушка подперла дверь креслом, отправилась в ванную. Хоть пока следов его «нежности» видно не было, кожа пылала так, что она не сомневалась — очень скоро они проступят. Пришлось лезть на самое дно сундука за теплым платьем, прикрывающим шею и руки. Всю оставшуюся ночь Майя просидела у окна, наблюдая за тем, как ночь понемногу вручает бразды правления дню. Невольно она прислушивалась к звукам, доносившимся из соседней комнаты, пыталась услышать хоть что-то, но стояла кромешная тишина. Видимо, его светлость крепко спит, или, возможно, решил провести остаток ночи где-то в другом месте, боясь ее истерической мести. Если это так, он ошибся, мести не будет. Ни разу в жизни ни один обидчик не получал от нее в отместку, просто потому, что она на это не была способна, и он тоже не получит. Слишком слаба. Когда первые лучи коснулись земли, Майя взяла лежащий на столике ключ, открыла, отправилась будить Соню. Не хотела дожидаться официальных прощаний, лучше уехать чуть раньше. Сестра не противилась, не капризничала, уже через полчаса их сундуки были погружены, Дэн почтительно поклонился, вручив корзину. На вопрос, передать ли что-то хозяину, получил «благодарность за гостеприимство», и карета скрылась из виду.

Больше чем за себя, Майя волновалась за Соню, которая не могла сдержаться от слез дольше, чем на полчаса. Большую часть дороги они провели в рыданиях, успокаиваниях и попытках любым способом прекратить этот бесконечный круговорот. Что подействовало? Гипотетическая необходимость объяснять родителям, чем вызваны слезы. Именно этот страх пересилил боязнь перед самими воспоминаниями.

Лишь увидев издалека очертания родного дома, сестры поняли, как соскучились. Им показалось, что экипаж слишком медленный, что кучер специально тянет, не желая возвращаться в имение, а когда стали различимы фигуры, стоящие на террасе, терпения не осталось никакого. Лишь держащая рука Майи не дала Соне выпрыгнуть из кареты на ходу и помчаться на встречу к маме.

Ведь так ясно обе сестры вдруг поняли — их ждут единственные объятья в мире, к которым стремишься на протяжении всей жизни, которые заменяют любые слова — мамины.

— Девочки мои, — и пока Соня мчалась навстречу, Майя не могла надышаться воздухом, родным воздухом, который залечит все раны.

— Мама… — заботливые руки обхватили хрупкие плечи обеих девушек, и снова лились слезы, но только уже не отчаянья, а радости из-за такой долгожданной встречи. Только проверив собственными руками, что все пальчики на месте, кости целы, а лица почти не изменились, графиня отпустила их к отцу.

Тот тоже стоял с раскрытыми объятьями. Лишь после разлуки понимаешь, что еще вчера твои маленькие девочки сегодня уже взрослые женщины, но для тебя это не значит ровным счетом ничего, ведь они навеки останутся любимыми малышками.

— Дочка, неужели ты так соскучилась, что слезы будут заливать нас весь день напролет? — граф поднял Сонино личико, убеждаясь, что его рубашка уже успела промокнуть неспроста.

— Да, папочка. Я соскучилась… — ласково улыбнувшись, граф перевел удивленный взгляд на стоящую чуть в стороне Майю, которая спокойно ожидала своей очереди на приветствие.

— Солнышко, я тоже очень соскучился, — адресовал он эти слова обеим своим дочерям.

Их репетиции не прошли зря, из обеих получились бы неплохие актрисы, каждый раз, рассказывая о своей поездке, даже у них самих складывалось впечатление, что все было совсем не плохо, если не сказать замечательно. Лишь на замечание мамы, «возможно герцог решит приглашать молодежь к себе и в следующее лето?», девушки одноголосно ответили «нет». Хотя, даже окажись они неправы, их ноги уж точно не будет в этом доме следующим летом.

Оказавшись в своей комнате, Майя будто вернулась в свой мир, из которого ее когда-то выдернули. Все родное — родная мебель, родной ковер, родные стены, собственные картины, вышитые своими руками подушки. Это все теперь казалось оберегом, который не даст проникнуть внутрь злу. В этом доме не было места подлости, она знала точно.

Всю последующую неделю Майе пришлось проходить в теплых платьях, изнывая от жары — как назло, до их возвращения мягкое лето вдруг во всю силу показало, на что оно способно. Не раз Майя разглядывала оставленные на теле следы, желая запомнить их как можно лучше, ведь забыть, значило бы простить, а прощать она не собиралась. Правда потом она всей силой терла эти отметины мочалкой, мечтая отодрать его прикосновения. Ненавидела, она его ненавидела. Не только за то, что сделал, за все. За всю подлость с самого начала, за унижения, за то, что использовал Соню, за шантаж, за притворную нежность, за это его «верь мне». Больше всего за это чертово верь мне. Она не желала ему ни смерти, ни мести, просто хотела ненавидеть, ведь это казалось правильным. Нельзя любить человека, предавшего тебя. Легче называть любовь ненавистью.

С ушибленной лодыжкой Майя промучилась дольше, из-за образовавшейся гематомы не была видна косточка, а каждое движение отдавалось болью. Сославшись на вывих, когда боль становилась совсем невыносимой, Майя опиралась о зонтик, не желая ковылять, словно беспомощная.

Но в первый день собственная перина оказалась чудодейственным лекарством и тут, проспав несколько часов, Майя почувствовала, что вся усталость, накопившаяся за последние дни, ушла, как и боль. Такого притока силы она давно не чувствовала. А потому решила, что настало время повидаться с тем, о ком она вспоминала не реже, чем о любимых людях.


*****

— Как он вел себя? — Майя вошла в помещение вслед за конюхом, который, на всякий случай, хотел проследить за тем, как Тень отреагирует на возвращение хозяйки.

— Он сильно скучал, леди Майя. Один раз даже пытался сбежать, — мужчина отворил загон, взял коня под узды, попытался вывести навстречу девушке.

Каким красивым он показался на глаза хозяйки — блестящая щетина, будто смазана оливковым маслом, слегка гофрированная грива спадает на лоснящуюся мускулистую шею.

— Тень! — Майя воскликнула, привлекая его внимание.

Вот только конь, вместо того, чтобы подойти, уткнуться мордой в протянутую ладонь, уперся копытами, не давая конюху ни одного шанса вывести себя из загона.

Он обиделся. На нее, за то, что бросила. Обещала, что вернется, а так долго не возвращалась, сама предала того, кто в ней нуждался.

— Не хочет, леди Майя, — мужчина отпустил поводья, бессильно разводя руками. — Может вам другую лошадь запрячь? Прокатитесь с ветерком? — он видел, как на девичьем лице отражается грусть, но больше ничего предложить не мог.

— Нет, Мэт, спасибо, — она не предательница, она не променяет его ни на кого другого, друзей не предают. Несмотря на предупреждения конюха, Майя подошла ближе. Когда попыталась взять сбрую в руки, Тень мотнул головой, выбивая ремни из ее рук.

Он не собирался так просто прощать, а может не собирался прощать вообще.

— Тень, — она окликнула его, поднося руку с лошадиной морде. Конь только предупредительно фыркнул, раздув ноздри.

— Леди Майя, может не нужно? — Мэт видел, что конь сильно нервничает, переминается с ноги на ногу, не ровен час взбрыкнет, встанет на дыбы, или того хуже, ударит, а отвечать-то потом ему.

— Все хорошо. Мэт, оставьте меня одну, пожалуйста, — она была уверена, что Тень не сделает ей ничего плохого, а трясущийся над ней конюх только мешал.

— Леди Майя, оно того не стоит. Обиделся, посердится, вы к нему с яблочком заходите периодически, он и забудет, а сейчас давайте я вам правда другого оседлаю, — он сделал последнюю попытку ее переубедить, в конце концов, она хозяйка, ей и решать, своей же головой рисковать.

— Не нужно. Все хорошо, идите, — она же ответила, даже не глянув на человека. Девушка продолжала гипнотизировать взглядом норовистого жеребца, то и дело пытаясь поднести ладошку к его морде и чувствуя, как он отклоняется.

Когда вздохнув, Мэт покачал головой и вышел, Майя заговорила.

— Неужели я так виновата, что ты даже не разрешишь тебя коснуться? — она еще раз попыталась приблизиться к лошадиной морде, но Тень отвернулся. — Тень! Ну, посмотри на меня, ведь это я, я вернулась… — он не двинулся. — Ну пожалуйста, — в голосе звучала мольба. Не это. Только не это, он не может от нее отвернуться.

— Неужели не только люди меняются всего-то за неделю, тебе тоже хватило месяца, чтобы меня забыть? — на глаза навернулись непрошенные слезы. Смахнув их ладонью, Майя отвернулась.

Как любой мужчина, Тень не смог вынесли женских слез. Сначала повернул черную голову, заслышав тихие всхлипы, а потом ткнулся носом в плечо. Почувствовав прикосновение, Майя лишь дернулась, не желая жалости ни от кого, будь то человек или животное, но потом, когда он положил морду на плечо, не выдержала. Развернувшись, обхватила жеребца за склоненную к ней шею, уткнулась в щетинистый бок и расплакалась, мешая слезы счастья от того, что он ее простил и отчаянья от того, что животные обладают большим милосердием, чем люди.