Уворачиваясь от очередного поцелуя, который снова сломает ее сопротивление, Майя понимала, что сдается, голова кружилась, в горле пересохло.

— Нет… — пытаясь бороться не только с ним, но и с собой, девушка схватилась за волосы мужчины на затылке, вот только должного эффекта это не произвело.

Майя чувствовала теплые ладони на голой коже ноги, вслед за скатившимися чулками, они щекотали кожу, сжимались и разжимались, выжигая за собой клеймо. А губы в это время продолжали терзать шею, грудь, когда шнуровка на платье успела ослабнуть, она уже не знала. Рука, зарывшаяся в мужские волосы, больше не тянула назад, а лишь направляла движения губ.

Вернувшись к лицу, Дэррек снова прошел по соленым дорожкам на щеках, пытаясь залечить рану, оставленную им же и всем миром.

— Прости… — теперь он целовал ее нежно, но жадно, чтобы заглушить повторяющийся ответ.

— Нет… — если на действия она реагировала полной капитуляцией, то разум сдаваться не собирался. Как бы она не хотела, чтобы руки продолжали гладить, губы целовать, а тело прижиматься, она ощущала все ту же боль, все ту же муку.

Пальцы ее не слушались, пытаясь справиться с рубашкой, она позволила распустить себе волосы, незнакомая пульсирующая боль собралась комом где-то в животе, поцелуев ей было мало, ей нужен был он весь, ей нужна была та уверенность, которую получить она могла только так. Помогая ей с рубахой, Дэррек разорвал ее окончательно, а когда холодный пальцы скользнули по голой коже спины, потерял контроль, который так долго пытался сохранить.

— Прости… — он вошел резко, но ни одна боль не могла сравниться с возникшим чувством спокойствия. Майя выгнулась в надежных объятьях, сдерживая рвущийся с уст ответ. Мир остановился, время остановилось, ничего не существовало. Ни земли, ни неба, ни людей, ни дня, ни ночи, лишь они одни.

Продолжив движение, Дэррек принимал как сладкое наказание и царапины, оставленные на спине, и тишину в ответ на его просьбы, и подставленную вместо губ шее. В голове билось только одно слово: «моя» и он повторял его вслух.

— Слышишь, ты моя, — Майя лишь еще сильнее впилась в мужские плечи. — Моя, — с каждым движением он повторял:

— Не отпущу, — вопреки отчаянным попыткам сдержаться, стон все же сорвался с девичьих губ. — Не отдам. Даже самой себе, — он нашел ее глаза, хотел быть уверенный, что она слышит и понимает. — Даже самой себе. Слышишь? — а потом опять губы, руки, все самое сокровенное, самое личное, и не только тело готово раскрыться перед ним, но и сердце, то, которое им же и разбито, оно опять хочет сотни раз разбиваться лишь бы потом он повторял эти слова. — Моя, не отдам.

И она ответила, душой, разумом и телом. И каждый раз да, и еще сотни раз да, всегда да.


***

Майя проснулась, вынырнув из сновидений. Видимо, она вздрогнула, потому что тяжесть на животе чуть ослабла, крепко спящий Дэррек убрал руку. Девушка выскользнула из постели, опустив голые ноги на пол, тело покрыли мурашки. Она подняла лежащую на полу простынь, завернулась в нее.

Как жалко, что у нее в комнате нет балкона, зато можно открыть окно. Нет, было совсем не жарко, но почему-то тяжело дышалось, даже спящий, он давил одним своим присутствием.

Девушка открыла окно, вдыхая свежий воздух полной грудью. Так она впустила мир туда, куда казалось, дорога ему заказана.

Опять она сдалась перед его желаниями и, кажется, перед своими. Опять у нее было миллион вопросов и ни одного ответа, опять все было слишком сложно. Не приди он, что было бы? Сидела бы она до сих пор там, под дверью, пытаясь задушить свои рыдания, или уже успокоилась бы, пережив и это? А возможно, стояла бы вот как сейчас, только думая не о том, что волнует теперь, а о том, как легко сделать шаг и покончить с мучениями наверняка.

А потом ведь вновь будет утро и вновь все будет непонятно. Вновь она будет страдать из-за него, из-за себя. Вот только только жалеть она больше не будет. Почему-то в этом Майя была уверена. Она больше не жалела обо всем, что произошло, не могла лицемерить перед собой же. Пусть утром окажется, что это очередная прихоть, пусть весь мир осудит ее, в памяти останется тот жар, который рвет тело изнутри, раскладывая тебя на кусочки и собирая обратно. Это у нее уже не отнять ни одним в мире унижением.

— Майя? — она не заметила, как мужчина проснулся, не слышала звука шагов, но, тем не менее, оклик ее не испугал.

Проснулся Дэррек от того, что вместо ожидаемого теплого тела, которое хотел прижать покрепче, почувствовав ветерок, поймал лишь холодную простынь. Открыв глаза, Дэррек сразу увидел силуэт у окна. Неужели собралась прыгать? Нет, просто дышит, во всяком случае, пока. Не желая спугнуть, он подобрал лежащие на полу штаны, от рубахи остались одни клочья, а где сапоги, он не имел ни малейшего понятия. Подойдя, мужчина сначала стоял беззвучно, не желая мешать — не важно, о чем она шепчется с ночью, они имеют право на свои тайны.

Майя повернулась.

— Почему не спишь? — ему нравились ее волосы, особенно когда сквозь них просачивался лунный свет, как сейчас. Удержаться от того, чтобы не захватить одну прядь в плен, он не смог, девушка же только закрыла на миг глаза, наслаждаясь касанием.

— Пытаюсь понять, — наверное, впервые она смотрела в глаза без смущения, без страха, без пелены страсти.

— Себя или меня?

— Вас.

Дэррек схватился за раму, чтобы закрыть окно, ночь достаточно свежа, а ее «одежда» не создавала даже видимости тепла, но она остановила его легким прикосновением, не хотела опять оказаться один на один с ним, пусть чувствуется, что мир никуда не исчез.

— Зачем вам это? — а потом задала главный вопрос, получив ответ на который, ей казалось, жить станет легче.

— Что это? — раз уж она хотела предельной откровенности, нужно было начать с того, чтобы называть вещи своими именами.

— Я.

— А как ты сама думаешь? Развлечение… Или что-то другое? Во что легче поверить?

— Я не хочу больше верить, — Майя снова отвернулась к окну, не хотела она получать в ответ на свой вопрос встречный, не хотела загадок и попыток заставить ее думать так, как нужно ему. Она хотела простых ответов на простые вопросы.

— Посмотри на меня, — Дэррек сам попытался заглянуть в лицо, отворачивающейся от него Майи. — Пожалуйста, — она оглянулась, с недоверием — непривычно слышать от него просьбу. — Почему ты не веришь, что можешь привлекать не только как объект насмешек? — наверное, глупый вопрос, но и ему нужно было знать, с чем он борется.

— А это не очевидно? Может для вас это станет новостью, но я отражаюсь в зеркале, — она указала куда-то за его спину. Дэррек оглянулся, так и вправду висело зеркало.

А потом все произошло очень быстро и неожиданно — мужчина подхватил ее на руки. Несколько секунд, и она уже стоит у того самого зеркала, на которое только что указывала.

— И что ты видишь? — Майя попыталась посмотреть на себя, но жалкое зрелище, открывшееся взгляду, вызывало лишь желание отвернуться. Растрепанная, бледная, даже больше, чем обычно, обмотанная простыней, как саваном. А вот он был красив, ему шла и беспорядочная прическа, и глаза не были запухшими, в полумраке он даже стал моложе.

— Урода. Я вижу урода, как видела вчера, два года назад, и увижу завтра, — это он хотел услышать? Этого добивался?

— А знаешь, что вижу я? — он собрал ее волосы, оголив сначала плечи, а потом и шею, подняв их на затылок. Майя лишь сглотнула, ощущая странную смесь страха, предчувствия и еще чего-то, название чего не знала. Она только внимательно следила за всеми происходящими манипуляциями, боясь пошевелиться. — Я вижу глаза, которые меняют цвет, например, когда я целую тебя вот так… — он склонился к девичьему плечу, тронув губами выступающую ключицу, — они становятся темно-синими. Ты этого не знала. Не могла знать, потому что не видела себя такой. Такой, тебя видел только я. — Майя могла поклясться, что так и есть — глаза темнели, а от места поцелуя будто искорки расходились по всему телу. — Я вижу губы, которые редко улыбаются, а еще, которые созданы для того, чтобы я их целовал. Я вижу щеки, которые розовеют на глазах, стоит мне сделать так… — Дэррек разжал ее пальцы, державшие простынь. Загипнотизированная взглядом в зеркале и словами, она даже не сопротивлялась. Ткань упала к ногам, оставив ее совершенно нагой и беззащитной. А щеки и вправду запылали. — Теперь я вижу еще больше, но хочу смотреть в глаза, потому что они опять меняют цвет. А знаешь, когда я вижу урода? — он повернул девушку лицом к себе, смотреть на нее было приятно, но вот только это сильно отвлекало.

К тому же, она снова боится. Опять сжалась, боится получить еще один удар под дых. Еще не знает, что тот был последним. Больше такого не повторится, уж он об этом позаботится. — Когда недалекие люди судят о том, о чем не имеют представления. Когда считают возможным решать, что хорошо, что плохо, что красиво, а что уродливо. Думаешь, я недалек? — он явно ждал ответа.

Майя покачала головой.

— Думаешь, я смог бы желать урода? — откуда же она знала? А тем более, откуда она знала, какого ответа он от нее ждет? — Нет. Не смог бы. Именно поэтому, никогда на этом месте не оказалось бы Хэпперн. Она — настоящий урод, недочеловек. Думаешь, может гнилое нутро быть красивым? Нет. Думаешь, лишь тело сводит с ума? Поверь, этот пыл быстро остывает. Точнее даже не возникает.

— Но Соня… — ведь в ее сестре сочеталось все то, что должно было служить наживкой, от которой он не смог бы так просто отказаться, так просто заменить одну на другую.

— Мне нужна была ты. И сейчас нужна ты. Неужели так сложно в это поверить сейчас, после всего? Насколько же ты не веришь людям, — он сказал последнюю фразу задумчиво, не требуя ответа.

— Я не могу верить вам, я не понимаю… — она ответила честно, как бы не старалась, верить не получалось, слишком это было похоже на ее несбыточные мечты.