— Ну что ты? Конечно, я хочу поехать! Как можно пропустить такое событие? Ведь там должно быть чертовски весело, постоянные пикники, прогулки, вечера, я даже, возможно, усовершенствую свои умения в карточных играх, тебе будет уже совсем не так просто разделаться со мной! — ну вот, наверное, слишком много энтузиазма, правдоподобно не получилось. Лучезарная улыбка не вызвала ответа у графини.

— Майя, просто пообещай мне две вещи, и я отпущу тебя со спокойным сердцем, не насилуй себя ради кого бы то ни было, даже ради Сони, если ты решишь вернуться — вернись, не строй бесконечные неравности «за» и «против», ты, молода, можешь делать что пожелает душа, не ища при этом оправданий. И пиши мне. Пиши каждый день. Если хочешь — не отправляй письма, если хочешь — пиши не мне, а себе, а потом жги то, что написала. Но если я все-таки получу хоть одну весточку от своей белой ласточки, буду совершенно счастлива, — графиня поцеловала дочку в щеку, и опять посмотрела в зеркало на их общее отражение.

Нет, мир видимо сошел с ума, если может считать этого ангела недостойным общения, дружбы, любви. Она достойна! Намного достойней всех тех баловней судьбы, в обществе которых ей предстоит провести ближайшее время. О Ях, ну почему матери не суждено оградить свое дитя от злого мира? Почему именно ей придется пройти через ад, и в конце, не получить ничего, кроме очередных «боевых» ран?


***

— Соня, не крути головой, я не могу так сделать тебе ровную косу, — уже больше пяти часов они тряслись в карете. Соня часто капризничала, требую у сестры и кучера чтобы ей остановили вот на этом лугу или возле этого ручейка, ведь предательница-спина начинала ныть, ноги затекли. Поездка явно затянулась.

Майе эта бесконечная ухабистая дорога и одинаковые пейзажи тоже уже порядком надоели, но девушка упорно успокаивала себя тем, что чем они дольше едут, тем позже окажутся там, куда ее совсем не тянуло.

— Майя, я устала, зря ты согласилась ехать. Правда, если бы отказалась ты, я уж как-то выпросила у мамы остаться с тобой, и сейчас мы бы не тряслись, а прогуливались бы в саду. Только мы — ты, я и твой зонтик. Кстати, почему ты не взяла зонтик? Думаешь, там не так много солнца? Не боишься обгореть? У тебя ведь такая чувствительная кожа, что же мы будем делать, если вдруг что? — она правда волновалась за сестру, а из-за своего возраста и наивности верила, что зонтик — защита от солнца, а не от чужих глаз.

— Не волнуйся, мне незачем зонтик, я не собираюсь совершать прогулки, а в доме, надеюсь, предательские лучи мне не причинят вреда. Соня, ты несносный ребенок! Развернись ко мне спиной, дай уже наконец-то заплести одну единственную косу, ты же не хочешь предстать перед женихами неряхой! — девушка сникла, но подчинилась. Упомянуть при ней предстоящих женихов — верный способ заставить хоть пару минут посидеть спокойно.

— Ох, женихи… Зачем мне эти женихи… Ладно, ну хотя бы расскажи мне кого из тех, кто там будет, ты знаешь? Многие ведь среди приглашенных твои ровесники, и даже старше. Три года тому, когда был твой дебют, многие из них тоже были представлены свету?

— Я вряд ли знаю кого-то настолько близко, чтоб рассказать действительно интересные для тебя историю, но, возможно, отвечу на некоторые твои вопросы. Кто тебя интересует?

— Дай подумать… — Соня действительно серьезно восприняла поставленную перед ней задачу, сморщила лобик, пытаясь вспомнить кто же из списка приглашенных интересует ее больше всех. — Сейчас… А, вспомнила, что ты знаешь о Малкомле Маккадамсе? Сыне графа Маккадамса? В детстве они гостили у нас, и я помню, что мальчик был не сильно общительным, но, в отличие от других, его-то я хоть видела, не важно, что почти десять лет назад.

Отвлекающий маневр сработал, Соне настолько было интересно услышать ответ, что она затихла, перестала ерзать, и Майя смогла спокойно заняться прической сестры. Волосы у нее были шикарные — мягче шелка, длинные, пышные, чуть вьющиеся, каскадом спадающие до поясницы. Эх, вот бы Майе такие! Черт с ними, с глазами, пусть голубые, если хоть волосы были бы не белыми.

— Мы были с ним знакомы… Точнее меня ему представили на первом балу, — да, это правда, Майю представили этому молодому человеку, совсем не дурному собой, высокому, возможно, недостаточно мужественному, как их папа, но, в конце концов, какой мужественности ждать от мальчика семнадцати лет? Так вот, ее представили, но кроме презрения в его глазах, девушка не увидела ничего. Хотя нет, потом, когда она вышла подышать на балкон, именно он рассказывал группе девушек, что выводить в свет «это белое недоразумение» — сущее посмешище. Да, это был он. — Я удивлена, что он до сих пор числится в холостяках.

Если для девушки нормальным было выйти замуж в шестнадцать, идеальным вариантом — в семнадцать, практически скандальным — в восемнадцать, и уже скорее немыслимым чудом после, то мужчинам в этом смысле намного проще. И в тридцать они продолжались считаться завидными женихами, и в этом не было ничего зазорного. Удивилась Майя его неженатости лишь потому, что любая семья почтила бы за честь, получить предложение сына графа, и претенденток было достаточно еще в тот, первый год, не говоря о последующих, но он оказался, видимо, крепким орешком.

— Он красив? — что же еще может интересовать шестнадцатилетнюю девчонку.

— Был хорош собой, если за три года ничего не изменилось, то да, красив.

— Умен?

— Наверное, раз не женился до сих пор, значит или очень умен, или, наоборот.

— А при чем тут женитьба и ум?

— Просто, дорогая моя, девушки, заинтересованы в замужестве чуточку больше чем ты, готовы на многие каверзы, лишь бы жених оказался в силках, а он, судя по статусу, эти силки пока что успешно избегал.

— А сестра и брат Киплинги? Не помню, кто они? Маркизы? Как это все сложно…

— Да, маркизы. Он — старший, но, по-моему, во время моего дебюта он еще был мал, значит, ему восемнадцать, она — твоя ровесница. О них я сказать, к сожалению, почти ничего не могу, но отличительная черта их семьи — они блондины.

Соня развернулась, прядь выбилась из прически, придется переделывать.

— Блондины? И девушка тоже? — неподдельная жалость в голосе.

Майя кивнула, вздыхая — странный у них мир, вот уже пару сезонов блондины были не в моде, хотя, как казалось Майе, это очень красиво — кожа цвета бронзы и золотые волосы. Но как о красоте может судить человек, который считается в этом «странном мире» бичом?

— Да, оба, но не переживай, думаю за этот месяц она сможет убедить какого-то зазевавшегося жениха, что это совсем не изъян, — Соня улыбнулась, это главное, а правда или нет, узнать им предстоит совсем скоро.

— Ладно, а что ты знаешь о хозяине, о герцоге? Он стар, у него есть дети, сыновья? — этого вопроса Майя почему-то боялась.

— Нет, насколько я знаю, ему недавно исполнилось тридцать, он молод, не женат, бездетен.

— И герцог, — Майя надеялась, что она ошиблась, ведь у сестры в глазах блеснула искорка.

— Подожди, но ты ведь даже не спросила, красив ли он!

— Следуя твоей логике, тут два вариант — красив и умен, или страшный и глупый.

— Почему? — Майя искренне удивилась такому замечанию сестры.

— Потому что если герцог к тридцати годам не женат, то он или ужасно красив, и при этом очень умен, или дурен собой, да и еще настолько глуп, что не смог поймать ни одной дурочки на удочку своего титула. Вот так. И в этой голове, — девушка указала на свою ровную челку, — иногда строятся взрослые мысли, ты не находишь?

Да, она была права, он красив, очень. Во всяком случае, был красив, когда Майя видела его когда-то, три года назад.

Глуп? Нет, совершенно не глуп. Стоя за спиной отца, слушая его разговоры с молодым герцогом, Майя ловила себя на том, что если бы это не выглядело недостойным, подошла бы ближе, чтобы расслышать каждое слово, каждую шутку и серьезное предложении.

Бывает так, что шестнадцатилетние девочки влюбляются с первого взгляда. Анибальты в этом не отличаются от остальных, с ними такое тоже происходит. Но… Но, это в прошлом, зачем взращивать в себе надежды, которым не суждено сбыться?

— В твоей голове очень много умных мыслей, но знаешь, лучше бы эти мысли сосредоточились не на герцоге. Что-то мне подсказывает, что он вряд ли будет участвовать в том, что сам и организовал. Возможно, его-то мы совсем и не увидим, — Майя сказала это, с одной стороны, успокаивая сестру, а с другой — убеждая себя, что его взгляд отвращения ей испытывать не придется… Как она на это надеялась…


***

— Леди Майя, леди Соня, мы приехали, — кучер открыл дверь кареты, предлагая наконец-то размять ноги. Когда зашло солнце Майя с Соней погрузились в сон. Сколько проспали — сказать бы Майя не взялась, но луна была уже достаточно высоко, видимо, ночь в самом разгаре. — Мы приехали, миледи.

Уже через несколько минут сестры зашли в холл дома. При свете луны он выглядел угрожающе и величественно. Намного больше, чем их дом, но далеко не так уютен. Несмотря на то, что на улице лето, в огромном холле было прохладно, Майя подумала, что не отказалась бы растопить камин. Дом скорей всего уже спал, встретил их лишь дворецкий. Пока он отдавал распоряжения, Майя с Соней рассматривали потолки, которые, казалось, касаются самого неба.

— Что тут, Дэн? — по лестнице с подсвечником в руках спускался человек. Майя узнала его не сразу, но стоило узнать… Снова захотелось бежать из этого дома, от этой затеи, от всего мира под свой зонтик. Это был герцог собственной персоной.

— Ваша светлость, прибыли гости. Леди Майя Дивьер и леди Соня Дивьер, к сожалению, они не успели к ужину, но мы позаботились о том, чтобы в комнатах их ждало все необходимое.

О, святой Ях, он стоял так близко, как тогда, в огромном танцевальном зале, только там было неисчислимое количество народу, и яркие блики света, сейчас же она могла заглянуть в его лицо, освещенное лишь свечей. Мужчина внимательно слушал управляющего, суровое выражение на лице, спадающая на глаза прядь темных волос, насколько Майя помнила, они не черные, темно-каштановые. И глаза вынимающие душу, переворачивающие все внутри. Возможно, только у нее, а может, у сотни девчонок, смотрящих на него так как она сейчас.