***

Майе снился дом. Они с Соней и мамой сидели в беседке. Светило солнце, пели птицы, графиня рассказывала им какую-то сказку. Были ли они детьми или уже взрослыми, Майя не знала, да это и не важно. Ей было хорошо, надежно как никогда и нигде больше. Но в один момент все изменилось, налетел ветер и сорвал ее шляпку. Ее любимую шляпку, ту, которую она оставила дома. Оставила дома когда? Ах да, перед отъездом. Отъездом куда? Ну конечно в поместье герцога Мэйденстера. Ветер унес ее шляпку. Ее вечную защиту. Майя открыла глаза.

В лицо ударили лучи яркого солнца, пришлось даже сощуриться, чтобы моментально не ослепнуть на несколько минут. Как часто бывает после сна, Майя долго не понимала, где она находится, но вот только в отличие от привычных случаев, сейчас понимание не пришло так быстро. А когда пришло, она подскочила, будто ошпаренная. Осознавая свою наготу, схватила спасительную простынь, натянув ее под самое горло.

Наблюдавший за этими манипуляциями Дэррек пытался сдержать смех изо всех сил. Такая смешная, такая наивная.

— С добрым утром, — от звука этого голоса Майя содрогнулась. Она и так начала вспоминать события минувшей ночи, пытаясь отделить сон от реальности и жалея до слез, что реальность не оказалась всего лишь сном. И чем больше она вспоминала, тем больше наливались пунцовым щеки. О Ях, до чего она вчера докатилась! Сколько раз за ночь согрешила, и ни разу, ни разу не сказала нет, не остановила, не отказала. Будь она одна, зарылась бы лицом в подушке, желая лишь об одном — задохнуться. Но в комнате был он, свидетель ее позора. И от этого становилось еще хуже. Все воспоминания еще осязаемее, а стыд еще сильнее.

— Который час? — голос после сна был хриплым.

— Через полчаса полдень, — обычная интонация, спроси она это вчера за завтраком, он ответил так же. И как бы абсурдно это ни звучало, она была ему благодарна.

— Мне нужно… — ей нужно побыстрее уйти отсюда, убежать подальше, желательно пропасть с лица земли в принципе, но сказать это не так-то просто.

— Ванная за той дверью, вы найдете там все необходимое, — лишь после этих слов Майя подняла глаза на собеседника. Впервые за утро. Ее поразило это «вы». Когда он начал называть ее на «ты», она не смогла бы сказать наверняка, но это «вы»… Майя не знала радоваться ей или плакать. Это значит, что долг уплачен, в ее услугах больше не нуждаются, она может собрать свои вещи с пола и уйти?

— Спасибо, — стянув с кровати огромное покрывало, в которое она так искусно замоталась, Майя скрылась за дверью.

Платье висело на вешалке в ванной комнате.

Только оставшись наедине с собой, девушка позволила себе ту слабость, которой была лишена в его присутствии, спустившись по стене на пол, она дала волю слезам. Теперь уж жалея себя, а не коря за то, что совершила, не думая о том, скольким людям сделала плохо, а просто обняла себя руками, тихо плача.

Через каких-то пятнадцать минут оказалось, что не так-то много у нее слез на жалость к себе. Поднявшись, Майя почувствовала саднящую боль внизу живота и ломоту во всем теле. Сбросив покрывало, девушка подошла к ванне. Она была наполнена еще теплой водой. Собрав повыше волосы, Майя опустилась в воду. Даже от соприкосновения с водой кожу саднило. Такое впечатление, что по каждому миллиметр тела прошлись наждачной бумагой. Но это не помешало взять в руки мочалку. Отмыть душу от воспоминаний ей не удастся, но вот с телом она справится. Если бы могла, Майя, наверное, содрала бы кожу. Да вот только желанного результата это не принесло. Предательница-память снова и снова подбрасывала ей картинки, о которых она пыталась не думать — как он касался тут, как целовал там, как гладил здесь. Не выдержав этих мучений, Майя выбралась из воды.

Взглянув на аккуратно висящее платье, Майя вспомнила и то, как просто поддалась натиску шнуровка. С мстительной самоиронией Майя подумала, что наверняка у герцога хорошо набита рука в борьбе с платьями. А потом удивилась его целости. Ведь когда оно оказалось на полу, девушка еще сопротивлялась. «Значит, не так хорошо сопротивлялась», опять зло посмеялась над собой девушка.

Но только платье не хотело поддаваться ее пальцам и сейчас, то ли потому, что Майя надела его на голое тело (сорочка пропала без вести), то ли потому, что руки элементарно не слушались, долгие минуты мучения со шнуровкой закончились фиаско.


***

Пробил полдень. Майя закрылась в ванной больше получаса тому. Сначала она плакала, ведь дверь слишком тонка, а всхлипы, хоть и заглушенные одеялом, были слышны. А потом Дэррек услышал плеск воды. Но теперь опять из ванной не доносилось ни звука, что заставляло заволноваться. Уже несколько раз он хотел постучаться, проверить все ли в порядке, но каждый раз решал сделать отсрочку, на пять минут, потом опять на пять. Откуда же ему знать, сколько времени ей нужно, чтобы успокоиться?

Увидев ее испуганное выражение лица сутра, Дэррек понял, что простым начало их нового общения не будет. Поэтому сам же и дал возможность забыть о том, что произошло, обращаясь на вы, не заставлял задавать вопросы, и не мучил длинными ответами на них. Если ей так легче, он подождет. Теперь-то, зная, чего ждет, он наберется терпения.

Наконец дверь открылась. Как Майя ни пыталась, зашнуровать платье ей не удалось. А потому выбор перед ней не стоял. Единственный человек, к которому она могла обратиться, находился в соседней комнате, и как бы она ни хотела этого избежать, ей придется попросить его о помощи.

Она выплыла в комнату неспешно, продолжая избегать его взгляда.

— Не могли бы вы… — Майя запнулась, а ведь репетировала в ванной шепотом фразу несколько раз, лишь бы выглядеть достойно, а в реальности ком стал в горле на четвертом слове. — Шнуровка, — отвернулась к камину.

Не говоря не слова, Дэррек поднялся с кресла, отложил на столик очередной конверт. Подошел.

Отдав концы шнуровки, Майя сжала и разжала ладонь, как будто обжегшись теплом его пальцев. Это не укрылось от глаз герцога, но и как все прошлые странности, он упустил эту. А дальше началась сущая пытка. Майя проклинала портниху, которая сделала такую длинную корсетную линию. Каждый раз, втягивая ленту в отверстие, все те же руки касались обнаженной кожи спины. Девушку било как молнией. Каждый раз, как бы она ни пыталась справиться с собой, это не помогало. Дрожь проходила по коже, она опять покрывалась мурашками, а в голове мелькали образы. Чем выше поднималась шнуровка, тем больше Майя дрожала.

Когда лента была вдета в последнюю петлю, Майя смогла наконец-то выдохнуть облегченно. Но только сделала это рано. Тяжелая рука легла ей на живот, Дэррек потянул ее назад, остановившись лишь тогда, когда девушка не уткнулась спиной в мужскую грудь. Шею вновь защекотало дыхание:

— Все было настолько ужасно? — вкрадчивый шепот и легкое прикосновение губ к ямочке за ушком, предательское тело опять отозвалось на нежеланную ласку. Вот только в отличие от ночи, сейчас чувство стыда и хоть и потерпевшего крах, но еще живого собственного достоинства, одержали победу. Майя высвободилась из объятий, развернулась лицом к собеседнику:

— Нет. Не нужно больше… — она опять не смогла договорить, неужели так будет всегда? — Я не хочу. Свою часть уговора я выполнила. Теперь дело за вами.

Часть уговора… Ночь, как часть уговора. Ну что ж, в конце концов, именно так он это ей и преподносил. Пусть думает так. Скорее успокаивает себя так. Ей нужно успокоиться.

— Я сдержу слово. Вашей сестре с моей стороны ничего не угрожает, будьте спокойны.

— Нет. Я хочу быть уверена в этом. Мне недостаточно слова, — такое недоверие укололо его, но возражение, так и норовящее сорваться с губ, он сдержал. Сегодня она имеет право говорить все, что вздумается. Полная амнистия.

— А чего же вы хотите? Расписки?

— Скажите Соне о своем решении. Скажите, что она неправильно все поняла, что вы всего лишь ее друг. Не больше. Что ей не стоит рассчитывать на вашу благосклонность.

Он смотрел на нее дольше, чем требуется для размышления над этим вопросом. И, что не могло его не радовать, она отвечала на взгляд, не потупилась, не отвела глаза. Вот только причина такой уверенности его совсем не воодушевляла. Она считала его недостойным своей идеальной сестры. И себя, тоже недостойной.

— Хорошо. Я сделаю это.

— Сегодня, — не оставляла пути для отступления, возможности для последующего шантажа. Вот только он и не собирался больше к нему прибегать.

— Сегодня.

Майя развернулась, направляясь к двери.

— Ваша сестра подходила ко мне за завтраком, спрашивала, не знаю ли я, куда вы пропали. Я сказал, что вы отправились за какими-то травами.

Майя застыла, слушая, но не повернулась. Собранной в кулак силы воли хватило лишь на то, чтоб отстоять безопасность сестры.

— Спасибо, — Майя взялась за ручку, стоит ли выглядывать? Вдруг кто-то забрел сюда и сейчас станет свидетелем любопытной картины. Из раздумий ее выдернул все тот же низкий чуть хрипловатый голос:

— Майя… — что он хотел сказать, она не узнала. Как боязливый заяц, который убегает, прижав уши, не заботясь о безопасности, распахнула дверь.

Ей повезло. Свидетелей ее бегства не было. По дороге в свою комнату она не встретила ни души, фортуна иногда улыбается и таким «везунчикам», как она.

Закрыв дверь на ключ, пройдя от двери до кровати по большому кругу, Майя рухнула лицом в подушку. Слез не было. Лишь всепоглощающая апатия. А еще желание мстить самой себе, делать больно, рвать свою душу. Встав с кровати, Майя направилась к шкафу. На верхней полке она держала коробку со своими работами. Девушка достала их, села на пол.

В открытое окно врывался легкий ветерок, он поднимал в воздух мелкие обрывки бумаги, носил их по комнате. У снега есть летний брат близнец — тополиный пух. Но теперь Майя знала, что есть у них и третий брат. Предав всех своим поступком, она утратила право рисовать. Черная душа не должна касаться белых, даже через рисунки, как и анибальт не имеет права унижать общество своим присутствием.