Предварительно позвонив из автомата на углу Луису, она договорилась встретиться с ним в его библиотеке, а потом осмотрела выставку на первом этаже. На стеллажах и полках красовались для обзора наконечники стрел и каменные орудия труда, обломки глиняной посуды и куски дерева. По стенам были вывешены пространные выписки из трудов местных краеведов. Вывод напрашивался простой: у здешних мест не было никакой истории до прибытия первых европейских переселенцев.

Специалисту все это могло показаться весьма любопытным, но она специалистом не была. Ее привлекло движение в соседнем зале. Вход в него оказался перетянут веревкой, но это не могло помешать Диане встать в дверях и смотреть.

Помещение было обставлено мебелью второй половины восемнадцатого века, к которому, кстати, относился и сам дом. В интерьере красовались манекены, одетые по моде эпохи. Комната представляла собой гостиную, убранную к вечернему чаю. Одна из фигур, сидящая на изящной чиппендельской софе, протягивала руку к серебряному сервизу, поставленному перед нею на столике. На ней был напудренный парик и бледно-зеленое платье из тафты, сквозь разрез которого виднелся край кружевной нижней юбки. Еще более нежное, тонкое как паутина кружево покрывало плечи и ниспадало до локтя вдоль рукавов. Еще две женские фигуры стояли рядом.

Приглядевшись внимательно, Диана обнаружила, что платья тоже были старинными, вероятно, ровесниками обстановки. Среди этого великолепия хлопотала молодая женщина, выглядевшая здесь совершенно не к месту, в линялых джинсах и простой мужской рубахе. Она как раз пристраивала парик на голову четвертому манекену, изображавшему представительного джентльмена в сюртуке и башмаках с вычурными пряжками. Его жилетка была расшита яркими шелковыми нитями.

Подняв голову, женщина заметила Диану и широко ей улыбнулась.

— Заходите сюда, если хотите.

— Похоже, ваш зал еще закрыт?

— Ничего, все почти готово к открытию. Я должна была закончить здесь еще вчера вечером, но не успела, — она подняла веревку и привязала ее над дверью. — Вы интересуетесь старинным костюмом?

— Нет, но это так красиво.

— Лучшие вещи из нашей коллекции, — она поправила коротко постриженные волосы и оглядела комнату с гордостью. — Вообще-то им здесь не место. У провинциальных музеев, как наш, нет ни денег, ни специалистов, чтобы достойно хранить такие сокровища. Я ведь тоже доброволец, на самом деле мне нужно быть на работе. Пришлось взять пару дней за свой счет.

— Вы делаете благородное дело, — Диана улыбнулась ей.

Ответная улыбка получилась несколько грустной.

— Если у вас есть несколько часов свободного времени, я могу изложить вам все, что думаю об этих добровольно-благородных делах. Никакие добровольцы не могут заменить того, что здесь не хватает на самом деле: презренного металла, иными словами — денег. Ткани уже очень ветхие, их надо хранить при постоянных температурах и ровном освещении, а такое оборудование стоит очень дорого. Вероятно, сохранение исторических реликвий не самое важное из того, что нуждается в финансировании в наши дни — я даже в этом уверена. Но я иногда чувствую такое отчаяние, когда нужно сохранить что-то уникальное и не хватает какой-нибудь сотни… Впрочем, что это я тут плачусь!

— Мне у вас очень нравится, только я боюсь, что мешаю.

— У меня теперь есть время. Задавайте вопросы, если хотите. Меня зовут Мэрили Гарнер.

Диана тоже представилась, но говорила довольно рассеянно. Ее внимание целиком завладело одно из платьев. Это опять были розы! Разбросанные по всему наряду в самых невообразимых местах, они были тщательно вышиты, и их краски почти не поблекли от времени.

— Этот стиль называется «полонез», — пояснила ее добровольный экскурсовод. — Он был популярен в Англии семидесятых годов позапрошлого столетия. В Америке мода на него подержалась немного дольше: колонии всегда с этим запаздывали.

— Неужели платье такое старое? Оно прекрасно сохранилось.

— С ним музею немного повезло. Девушка, для которой оно было сшито, умерла накануне свадьбы. Это часть ее подвенечного убора. Убитые горем родители убрали одежду с глаз долой, и она пролежала в сундуке почти сто лет. Поскольку платье ни разу не надевали, на нем не осталось пятен пота, которые вредят сохранности материала, и оно не выцвело от солнечных лучей.

Ощущение, которое овладело Дианой, когда она услышала эти слова, было сильнее, чем просто внезапная догадка. Задавая вопрос, она уже знала, каким будет ответ на него:

— Имя этой девушки известно?

— Конечно. Марта — персонаж самой романтической легенды, известной местным историкам-энтузиастам. Здесь когда-то жила семья Фэйрвезеров. Кстати, дом их уцелел. Это одна из наших достопримечательностей, хотя потомки продали имение и уехали из наших мест. Так и получилось, что одежда попала в собрание Исторического общества. Сегодня на аукционе за нее можно было бы выручить большие деньги, а в прошлом веке на нее смотрели лишь как на старые тряпки, имеющие только историческую ценность. Подобным путем к нам попадают многие экспонаты, хотя по большей части это никому не нужная рухлядь. У многих рука не поднимается выбросить бабушкину цветочную вазу или дедушкин ночной горшок, но и в доме хранить их они не хотят.

Она продолжала бы болтать без умолку — говорливость в этих краях не была исключительной привилегией Николсонов, — но Диана перебила ее вопросом:

— Если я правильно поняла, у вас сохранилась и другая ее одежда?

— Да. Она у нас в запасниках, если у вас будет время в выходные дни, приезжайте, я все достану специально для вас. По субботам я бываю здесь всегда.

— Вы необычайно любезны. Невозможно представить себе, чтобы смотритель музея в Нью-Йорке или Филадельфии был так внимателен к совершенно постороннему человеку.

— Мне это не в тягость. Знаете, у нас бывает не так уж много образованных, заинтересованных посетителей. Вы ведь спрашиваете о Марте неспроста?

Диана объяснила ей причину в самых общих чертах. Глаза Мэрили засияли.

— Вот чудеса! Я ведь читала о супружеской паре, которая выиграла в лотерею кучу денег и купила тот дом. Здесь все просто умирают от желания посмотреть, что они там сделали.

— Я всего лишь у них в гостях, — повторила Диана.

— Конечно, я понимаю. Но все-таки замолвите там словечко за нас, безденежных, прошу вас! Каждый год, чтобы собрать пожертвования, мы устраиваем экскурсии по усадьбам, паркам и садам. Их дом наверняка привлечет состоятельную публику, — она взглянула на часы. — А теперь извините меня, я побегу перекусить. Я ведь еще не завтракала. Так мы договорились на субботу? Просто приезжайте и спросите меня.

Она взяла свою сумку и вышла.

Оставшись одна, Диана осмелилась провести пальцем по краю отороченного кружевами рукава. При этом у нее не возникло никаких мимолетных и смутных ощущений, только жалость к юному существу, угасшему так рано, что, впрочем, случалось часто в те времена. Энди наверняка заметил бы, что окружение оказалось неподходящим, он уже захлебывался бы словами от счастья, если бы знал, что подлинная одежда Марты сохранилась и что придуманная и романтическая сказка оказалась еще более приторно-сентиментальной, чем он предполагал. Он умолял бы ее сейчас украсть или выпросить эти наряды, примерить подвенечное платье, покрыться накидкой…

Помимо воли Диана скривилась в брезгливой гримасе. Давать новый материал для фантазий Энди не входило в ее планы. До чего же хороша старинная одежда! Эмили она наверняка понравилась бы. Как, наверное, и любому другому неравнодушному человеку.


Обед с бедняжкой-Луисом (так она теперь называла его про себя) оказался не таким занудным, как она опасалась. Его усилия принарядиться на свидание привели к катастрофе. В своей рабочей одежде он выглядел куда привлекательнее, чем в спортивной куртке, огромные накладные плечи которой только подчеркивали худобу и хрупкость фигуры, которая под ней скрывалась. Тем не менее, когда он преодолел робость, а Диана тактично направила разговор в знакомое ему русло, он оказался неплохим собеседником. Основная тема разговора оказалась до боли похожей на жалобы Мэрили: отсутствие денег и внимания властей и как результат — утрата драгоценных источников знаний и красоты. Диана даже почувствовала легкий укол угрызений совести, слушая его речи. Он и Мэрили были бойцами маленькой, но отважной армии, сражающейся с превосходящими силами противника. И в награду они не получали от общества ничего. Хотя бы элементарного уважения, но и того им недодавали. «Интересно, — думала она, — сколько раз Луису советовали заняться делом, за которое платят хорошие деньги? Теми же компьютерами, к примеру…»

Именно эти мысли заставили ее быть с ним почти ласковой, пробудив в нем (как она поняла чуть позже) ожидания, которым не суждено было сбыться при всем ее уважении к нему. Она сумела не назначить ему новой встречи, но предвидела, что с ним еще возникнут проблемы.

Интересная находка бедняжки-Луиса состояла в пачке писем, полученных мисс Массер от подруги и наставницы. Как полагал Луис, они сохранились, потому что подруга была писательницей, и мисс Массер хотела сохранить их переписку для потомства и литературных критиков. Диане никогда не приходилось слышать об «Эмили Дюпрэ, литераторе», да и Луис признался, что узнал о ней только, когда наткнулся на письма. Заглянув в «Кто есть кто», он узнал, что она была автором серии сентиментальных романов с названиями вроде «Девушка в розовом» или «Жалоба одинокого сердца».

— Боже! — усмехнулась Диана.

— Да, они наверняка так же банальны, как и их названия, — кивнул Луис, — хотя ее книжки были довольно-таки популярны в начале века, — мода на такую писанину выветрилась сразу после первой мировой войны. Сомневаюсь, чтобы ее письма заинтересовали миссис Николсон.