«Я и не скрываю».

«Да это понятно… Только с Аней у вас какой–то разлад. Я уж грешным делом подумал…»

«Да ты чего, Валер?! — Саша от души рассмеялся. — Ты про Мишкину мать?! Да мы с ней и виделись–то один раз! Ну, придумаешь ведь!..»

«Да это Света… — Валерий с нескрываемым облегчением улыбнулся и махнул рукой. — Она любительница версии строить. Ну, если так, то… и слава Богу. А то детей учим, ругаем… А сами порой как отчудим чего».

«А что с детьми? — Александр внезапно нахмурился, тревожно взглянул на своего собеседника. — У Наташи с Димкой что–то не так?..»

«Да нет… — лицо Валерия тоже вдруг стало серьёзным. — Это я так, к слову. Я ж всегда на вас с Аней смотрел и завидовал по–хорошему. Всё у вас как–то по уму».

«А то у тебя не по уму! — Морозов шутливо махнул рукой в сторону пруда. — Пойдём–пойдём, дед, нечего отлынивать, лето впереди. Кто кроме нас с тобой о внуках позаботится?»

«По уму–то по уму… — шагнув следом, Валерий с сомнением качнул головой. — Слушай, сват… А как Аня–то отнеслась?»

«К Мише? — Александр оглянулся на гостя. — Хорошо отнеслась».

«Молодец она у тебя…»

«Молодец… — Морозов чуть приглушил голос и, поджав губы, уставился на дорожку. — Да и что теперь руками–то махать?.. До неё всё было».

«Моя Светлана Петровна бы помаха–а–ала!.. — усмехнувшись, Валерий произнёс последнее слово нараспев. — Ей палец в рот не клади… Это если бы Надюшка была жива…»

Мужчины уже подошли к небольшому искусственному водоёму, находящемуся позади дома. Глядя на безмятежную водную поверхность, Валерий неожиданно вздохнул. Бросив на него взгляд, Александр отметил, как при упоминании имени первой жены изменилось лицо гостя — по нему пробежала тень глубокой печали.

«Сколько уже лет прошло?» — Морозов задал этот вопрос потому, что чувствовал — нужно что–то спросить.

«Тринадцать… А веришь, сват, до сих пор не отпускает…»

«Верю…»

«И к Свете есть чувства… А Надю всё равно забыть не могу. Мучаюсь… а — не могу. Уже и в церковь ходил… И на могилку — просил отпустить…»

«Не отпустила, выходит?»

«Отпустила… Это уж я потом понял, что сам её не отпускаю. Просто — не хочу…»

«Так мучаешься же…»

«А вот такая ерунда, сват. Мучаюсь, а забыть — боюсь. Со Светой ругаемся, а я Надю представляю, как бы она сказала… как бы сделала… Она же слова грубого мне никогда не сказала, вот как Анна Сергеевна твоя. Только характером помягче. Столько лет прошло, а помню… Посмотрю на Наташу — копия Надюшкина. Иногда думаю — лучше бы она меня бросила, изменила, к другому ушла… Всё бы простил, лишь бы была жива…»

После этого визита Александр долго вспоминал слова Валерия. Тот, сам того не ведая, зацепил болезненную струну — вместо серебряного звука та издала хриплый стон и затихла где–то в глубинах подсознания.

«Лишь бы была жива… А ведь Аня, слава Богу, жива!» — с этой истиной не пытался спорить даже разум… Но сердце проявляло несвойственное ему упрямство, всё больше и больше погрязая во внутренних противоречиях.

…На заграничный курорт они так и не поехали. Свой пятидесятый день рождения Анна встретила в кругу семьи. Она не согласилась ни на ресторан, как предлагали Дима с Наташей, ни на представление в творческом центре. Всё прошло дома, довольно скромно, среди родных и близких… Александр в этот день остался дома, но ни огромный букет цветов, ни подаренное им украшение не развеселили именинницу… Ей было достаточно взглянуть ему в глаза, чтобы понять: в них всё то же разочарование.

К себе на родину Саша жену уже не звал, и она сама как будто забыла, как всего полгода назад весело обсуждала с мужем это путешествие. Ехать одному на машине не было никакого смысла, и он купил билет на самолёт…

* * *

Двадцать два часа двадцать две минуты — почему–то эти цифры так и крутились в голове, хотя с тех пор, как он смотрел на часы, прошло уже несколько минут. Вещи были собраны, ужин съеден, посуда вымыта… Однако, спать не хотелось.

Включив большой фонарь, Александр неторопливо вышел из дома на улицу. Июльская ночь была поистине хороша… В такую ночь только сидеть в беседке возле дома, смотреть на звёзды и разговаривать… Он вдруг вспомнил, как неделю назад в это же время они все сидели в беседке — он, Анна и Валерий со Светланой. Маленькая Анечка спала в доме, и Анюта то и дело бегала её проверять. Это было двадцать девятое июня, день рождения Валерки… Сам именинник вместе с родителями улетел на гастроли, поэтому его шестилетие бабушки и дедушки отмечали сами, на даче Морозовых. Александр помнил, как Анна всё пыталась поговорить с ним, когда их гости, наконец, ушли спать.

«Саша, так жить невыносимо… — она смотрела на него и печально, и решительно одновременно. — Больше я так не могу… Мы и вместе, и не вместе… Я не умею так жить, Саша».

«Я тоже не умею… — Морозов положил на стол сложенные руки и уставился куда–то в темноту. Выпитая на четверых бутылка коньяка только обострила чувства. — Я что–нибудь придумаю, Аня…»

«Например?..»

«Я, пожалуй, уеду через недельку. К Петру поеду…»

«А потом?»

«И там что–нибудь решу».

«Ну, тогда… — Лицо Анны вдруг стало отрешённым. Устремив взгляд в том же направлении, она вылила в свою стопку остатки коньяка и залпом выпила. Не закусывая, сделала глубокий вдох, затем шумно выдохнула. — Тогда, чтобы тебе было легче что–то решить, слушай… Только не перебивай, слушай до конца…»

…Свою историю любви с Виталием Мясниковым Анна уже когда–то рассказывала тогда ещё совсем молодому Саше Морозову. Это был короткий рассказ, без подробностей и эмоций. Теперь же Анна не утаивала ничего… Ни своих чувств, ни своих слёз, ни разочарований, ни ошибок… Она не пощадила себя ни на секунду, рассказав о той роковой ночи, когда Мясников так неожиданно появился у неё на пороге. Она рассказала всё — и о его предательстве, и о предложении стать его любовницей, и своём отказе, и хозяйке, спасшей её от мыслей о самоубийстве. Она рассказала и о другой встрече с Виталием, когда он стал свидетелем накатившего на неё приступа токсикоза… Всё время её рассказа Саша сидел молча, не перебивая и ни о чём не спрашивая. Только по ходящим желвакам можно было судить о том, что творится в его душе…

«Вы больше не встречались?..» — это был первый вопрос после того, как она закончила свой рассказ.

«Как любовники — нет… — Анна говорила жёстко, со стороны могло показаться, что она нарочно дерзит мужу, но это был лишь способ не разреветься у него на глазах. — Та встреча была единственной. Потом он приходил в институт, но я с ним почти не разговаривала. Если тебе интересно, был ли у меня ещё кто–то за эти годы…»

«Не надо, Аня…»

«Нет уж, давай я тебе сразу во всём признаюсь… — слёзы уже были близко, и, чтобы не выпустить их наружу, Анна сделала над собой невероятное усилие — резко повысив голос, она неожиданно с силой опустила на столешницу сжатый кулак. — Сразу, оптом!.. Во всех грехах!..»

«Перестань, Аня… — судя по тону, которым он произнёс эти слова, Александр принял откровения жены за истерику. — И успокойся…»

«Нет уж!.. — Анна и в самом деле была близка к истерике. — Давай я тебе ещё чего–нибудь расскажу!.. А потом — казни, только сразу! Не мучай меня, Саша, и себя не утруждай… Сильнее, чем я сама себя мучила все эти годы, у тебя всё равно не получится!»

…Рассказ Анны принёс и новую боль, и неожиданное облегчение. На фоне её откровений признание в том, что любовное свидание с Виталием было единственным, избавило от навязчиво пробивающихся мыслей о неоднократности измены — сознательной и вероломной, и до, и после свадьбы. Он чувствовал — Анна не обманывает, и всё было в действительности именно так, как она говорит. Да, она изменила ему сама, добровольно… но неожиданно для самой себя, не предполагая эту измену даже в мыслях. Сути дела этот факт не менял, однако смягчал обстоятельства — если это словосочетание было здесь вообще уместным.

Всю прошедшую неделю Александр вновь испытывал внутреннюю борьбу. Ему хотелось то уехать, то остаться в городе. Временами нестерпимо тянуло домой, но, оказавшись дома, он вновь чувствовал дискомфорт рядом с Анютой. Дело осложнялось тем, что Дмитрий, Наталья и Валерка отсутствовали, и должны были вернуться только через две недели. Александру казалось, что в обычной семейной суматохе им обоим было бы легче…

Откровения Анны всё ещё занозой сидели в душе. В конце концов, она оказалась права: в какой–то момент Саша подумал, что теперь ему гораздо легче принять какое–то решение. Тем более, что скоро — поездка на родину…

…За мыслями он даже не заметил, как оказался в беседке. Сколько раз они сидели здесь всей семьёй… Сколько раз собирались с друзьями… Разве мог он предполагать, что однажды всё рухнет так окончательно и бесповоротно.

Неожиданный звук мотора и осветившие снаружи ворота фары автомобиля отвлекли его от тяжких дум. Александр пригляделся — за светом фар было невозможно различить марку подъехавшего автомобиля. Решив пока не выходить из своего убежища, он наблюдал за происходящим из темноты беседки. Хлопнула дверь, через полминуты раздался звук клаксона. Видимо, выйдя из машины, человек попробовал толкнуть калитку, а когда та не поддалась, решил посигналить хозяину дачи.

— Миша?! — пройдя к воротам, Александр радостно–удивлённо уставился на позднего гостя. — Ты откуда?!

— Из дома… — Михаил усмехнулся, затем кивнул на всё ещё закрытую калитку. — Войти можно?

…Морозову казалось, что так он не радовался ещё никогда и никому… Визит старшего сына был неожиданным и невероятно приятным, несмотря на позднее время. В дом Миша проходить отказался, но с удовольствием устроился в беседке.

— Злата случайно услышала ваш разговор с матерью… — Михаил говорил чуть извиняющимся тоном. — Она не стала вмешиваться, но потом всё рассказала мне. Вы простите маму…