Виталий даже не знал, сколько времени прошло с тех пор… Если судить по тому, что он окончательно проснулся только сейчас — прошла всего одна ночь. Но, судя по зафиксированным памятью и сознанием голосам приходящих и уходящих людей, он находился в забытьи уже не первые сутки.

…И это видение… Оно тоже всплыло в сознании, но он так и не смог понять, что это было — болезненный сон или именно то, о чём говорят все, вернувшиеся о т т у д а… А эти слова: «За тебя попросили»… Что это — бред или посланное свыше откровение?.. Вряд ли когда–нибудь ему придётся это узнать. Ну, если только — т а м…

…Сегодня он уже мог открывать глаза, односложно отвечать на вопросы лечащего врача, дежурной медсестры… Он уже знал, что у него обширный инфаркт, и что звонила Изабелла, приезжал сын… А ещё — ему очень повезло, что водитель не растерялся и не стал ждать приезда скорой помощи — сам отвёз его в больницу, переполошив приёмный покой. Это рассказала ему медсестра, дежурившая при нём в последние двенадцать часов. Оказывается, он уже четвёртые сутки находится в отделении реанимации и интенсивной терапии кардиологического центра.

Четверо суток… и первые из них он провёл между жизнью и смертью. Но теперь состояние стабилизировалось, и сегодня его должны перевести в обычную палату. Его сонливость — результат действия сильнодействующих препаратов, ведь сон для него — лучшее лекарство.

Девушка была очень милой и доброжелательной, она говорила радостным тоном и сообщала только приятные новости. Она же сообщила, что, как только Виталия переведут в обычную палату, к нему обязательно пустят кого–нибудь из близких — все они в курсе его болезни, все желают ему скорейшего выздоровления и непременно хотят видеть!

…Виталий подумал, что такой жизнерадостный тон — часть постинфарктной терапии, ведь больному просто необходимы положительные эмоции… Если бы только эта девочка знала, какую душевную травму получил он четыре дня назад… В памяти всплыл вечер в квартире Морозовых: встреча с Дмитрием, с его детьми… чувство необыкновенного душевного подъёма, не покидавшее до той самой минуты, когда Анна привела его в квартиру сына…

…Всё перечеркнуло родимое пятно на плече маленькой девочки, которую он уже представлял своей внучкой. Светло–коричневое пятно продолговатой формы, размером с большой палец взрослого человека выглядело слишком знакомым, чтобы списать его наличие на простое совпадение… Пятно, которое он видел много лет на груди Михаила, и которое тот унаследовал от своего родного отца…

Да, маленькая Анюта оказалась Мишкиной родной племянницей. И совершенно чужой ему — Виталию Мясникову.

Из этого следовало только одно: Дмитрий Морозов не был его сыном. Напрасно он тешил себя надеждами. Им не суждено было сбыться…

…Сознание, притупленное действием сильных препаратов, восстанавливало информацию щадяще, без эмоций. Даже факт возвращения с «того света» воспринимался нейтрально, как что–то само собой разумеющееся, во всяком случае, пока он находился в палате интенсивной терапии. Однако уже на следующее утро после перевода в обычную палату Виталий проснулся с более ясным пониманием происходящего. На фоне случившегося инфаркта другая, не менее смертельная болезнь сейчас померкла… Он понимал, что бороться нужно с тем, что представляет смертельную опасность именно в данный момент, всё остальное оставляя на потом. На это нужны были силы и стимул к выздоровлению, а его больше не было.

…В новой, «пятизвёздочной» палате он находился совсем один, если не считать частых визитов медсестры. Та заходила регулярно, проверяла капельницу и датчики. При звуке её шагов Виталий не каждый раз открывал глаза — отвечать на вопросы не хотелось. Услышав очередной негромкий скрип двери, он нарочно сомкнул веки в надежде, что медсестра как можно скорее уйдёт. Однако та повела себя как–то странно — её шаги были неторопливы и застыли где–то на середине палаты. Прошла минута, другая, а она так и не двинулась с места. Виталий подумал, что это отнюдь не медсестра — та уже была бы рядом, проверяла показания приборов или поправляла манжету с датчиком… Ему даже стало не по себе, и он был готов открыть глаза, но внезапно человек сделал пару шагов в сторону кровати — в следующий момент Виталий услышал лёгкий однократный стук, как будто что–то положили на прикроватную тумбочку. Человек замер ещё на несколько секунд, и Мясникову показалось, что посетитель его рассматривает. Он даже уловил глубокий вздох… Всё–таки это была женщина.

Наконец, шаги стали удаляться — неведомая гостья направилась к выходу. В последний момент любопытство взяло верх… Чуть приоткрыв веки, Виталий сквозь ресницы всматривался в женскую фигурку, готовую вот–вот скрыться за дверью. Что–то до боли знакомое показалось в её силуэте… Догадка отозвалась обжигающей волной где–то глубоко внутри…

— Таня!..

…Услышав его оклик, женщина вздрогнула всем телом и на мгновение застыла… затем повернула голову… Она была такой же, как и на Мишкиных фотографиях… Волосы аккуратно уложены, из макияжа — лишь едва заметная на губах розовая помада… Платье простого покроя, но элегантное и не из дешёвых — он научился разбираться даже в женской одежде. Несмотря на прошедшие годы, Татьяна выглядела всё ещё моложаво и ухоженно, и лишь печальный, даже какой–то скорбный взгляд не вязался с её внешним видом.

…Она стояла вполоборота, молча вглядываясь в его изменившиеся с возрастом и болезнью черты.

— Здравствуй, Таня… — не дождавшись ответа, Виталий заговорил снова.

— Здравствуй… — повернувшись от двери, Татьяна как бы нехотя вновь шагнула в глубь палаты, но, немного не дойдя до его кровати, остановилась.

— Вот и свиделись… — Виталий был ещё очень слаб, попытка приподнять голову закончилась неудачей — он снова был вынужден откинуться на подушку.

— Как ты себя чувствуешь? — Таня и раньше говорила негромко, а сейчас её голос звучал как полушёпот.

— Нормально… — Мясников едва заметно усмехнулся дежурному вопросу. — Ну, что же ты?.. Пришла, и сразу уходишь…

— К тебе пока не пускают. Я зашла без разрешения. Думала, ты спишь…

— А если бы не спал? Не зашла бы?..

— Зашла бы, но позже. Когда врач бы разрешил, — Татьяна чуть повысила голос, заговорила ровно, спокойно. — Я ко всем захожу, такова моя миссия.

— Что за миссия?

— Благотворительная. Наш приход курирует многие больницы, и эту в том числе.

— Курирует?.. — на его лице отразилось искреннее удивление. — Что же может курировать приход? Качество лечения? Или финансовые потоки?..

— Нет… — Татьяна чуть заметно улыбнулась. — Мы оказываем помощь другого плана.

— Какую же?

— Духовную. Вот… — Татьяна приблизилась к тумбочке и взяла с неё небольшой предмет, тот самый, который положила туда минуту назад — Это — тебе…

— Что это? — Виталий сосредоточенно вглядывался в небольшой образок на серебристой цепочке.

— Это образ Богородицы.

— Я некрещённый… Ты же знаешь.

Видимо, от этого «ты же знаешь» женщину бросило в жар — Виталий заметил, как мгновенно вспыхнули её щёки… Быть спокойно–отстранённой не получилось… Взгляд увлажнился, лицо стало вдруг беспомощным — всего на один миг… Но этот миг выдал её с головой.

— Всё равно — возьми… — голос тоже предательски дрогнул. — Бог и некрещённых любит.

— Что мы с тобой — всё не о том… — Виталий вдруг почувствовал, как накатывает усталость. Он уже знал — эта усталость предвестник глубокого сна, и теперь торопился продолжить разговор. — Лучше скажи… Как ты живёшь?

— Хорошо… — Татьяна ответила односложно, видимо, не желая вдаваться в подробности. — А ты? Как живёшь, Виталий?

— Тоже неплохо… — он снова усмехнулся. — Приехал, понимаешь, Мишку поздравить, и — вот…

— А ему ведь даже никто не сообщил, что ты в реанимации…

— Как — не сообщил?.. — Мясников удивлённо приподнял брови. — Он уже звонил, он в курсе…

— Это я ему сказала… — Татьяна смотрела на него не отрываясь, как будто хотела прочитать по лицу сокровенные мысли. — Я узнала, что ты здесь, в первый же день. Наутро позвонила Мише, оказалось, что он ничего не знает.

— Ты…ты заходила в палату?..

— Да, ты был ещё без сознания, — Татьяна просто кивнула. — Мы приезжали в тот день с нашим священником. Его пускают в реанимацию… у меня тоже получилось пройти…

— Таня… — теперь его взгляд выражал крайнюю усталость. — Присядь…

Она с секунду колебалась, но, придвинув к его кровати стул, осторожно присела рядом.

— Мне уже пора идти… — взяв его ладонь, Татьяна вложила в неё образок и сомкнула пальцы. — Возьми…

…От прикосновения её рук по телу разлилось давно забытое тепло…

— Ты ещё придёшь? — он чуть сжал её ладонь.

— Нет.

…Виталий вдруг почувствовал, как глаза предательски наполняются горячей влагой… В последний раз он плакал на похоронах отца… От мысли, что Татьяна сейчас уйдёт, и они никогда больше не увидятся, внутри что–то сжалось… Он не ожидал этой встречи, он вообще не думал о Тане, но вот сейчас, увидев её у своей больничной кровати, неожиданно растрогался. Ни одна из его женщин никогда не была ему такой родной и близкой, как Таня… и ни с одной из них он не поступил так жестоко. Ему показалось, что он только сейчас окончательно осознал, насколько виноват перед этой когда–то дорогой ему женщиной… Женщиной, которая любила его самой искренней, жертвенной любовью.

Таня сидела рядом, он чувствовал исходящее от неё тепло. В её печальном взгляде не было ни обиды, ни осуждения. Казалось, что он полон сострадания… и любви… Виталий вдруг вспомнил взгляд Анны — чужой, полный холодной неприязни… А ведь по сравнению с Таней Анна — счастливица…

Внезапный порыв благодарности к Татьяне вылился в ощущение собственного бессилия — в очередной раз сомкнув в кисти её ладонь, Виталий с досадой скосил глаза на прикреплённые к телу датчики суточного мониторинга. Будь его воля, не лежал бы он сейчас здесь, на этой больничной кровати — слабый, обросший четырёхдневной щетиной…