— Сейчас вода закипит, я тебе чай заварю, — присев напротив, Мария Гавриловна посмотрела на Аню у же более участливо, — что ж ты так? В женихах запуталась?

— Это не жених…

— А кто? Может, он тебя снасильничал? Ты говори, не бойся, от меня никуда не уйдёт.

— Нет… я сама…


Аня говорила еле слышно, едва шевеля бледными, пересохшими губами. Она как будто потерялась в пространстве и во времени… Не было сил ни мыслить, ни говорить.


— Что ж ты теперь Саше-то своему скажешь? Как оправдываться будешь? — в тоне хозяйки слышались и строгость, и сочувствие одновременно.

— У меня нет больше Саши…

— На гулящую ты не похожа… я ж так и думала — хорошая пара…

— Я не гулящая… я сама не знаю… как всё вышло…

— Зачем же ты его звала?! Этого, который утром уехал?

— Я не звала… он сам пришёл. А я… его люблю…

— Любишь?! — Мария Гавриловна вскинула удивлённо густые брови, — Вот так раз… а зачем же замуж-то за нелюбимого идёшь?!

— Саша… он хороший… он меня любит… И Виталик любит…

— Так чего ж вы с Виталиком-то не поженились?

— Он уже женат…

— Ах, ты, Господи!.. — хозяйка схватилась руками за лицо, — Женат!.. Да что ж ты, девка, натворила-то?! Перед самой свадьбой, да ещё и с женатым!..

— Я не знаю… я не хотела… я убраться пришла… я его не ждала…

— Так зачем ты его впустила? Женатый, да ещё и вечером… кто ж пускает?! Ты сама и виновата.

— Я знаю… Я всё расскажу Саше.

— Ты замуж-то за него зачем собралась, если не любишь?

— Он мне нравится… — Аня так и сидела, глядя отрешённым взглядом куда-то в стену, — Мы встречались полтора года… мне с ним было спокойно… А Виталик… я его давно люблю…

— А ну, погодь… я сейчас…


Услышав бряканье крышки кипящего чайника, Мария Гавриловна сделала рукой жест и торопливо вышла на кухню. Заварив в кружке принесённый чай, накрыла её сверху маленьким блюдцем и укутала чистым кухонным полотенцем. Вернувшись, снова уселась напротив Анюты.


— Я чай заварила. Пока суть да дело, и попьём… а ты говори… выговаривайся…


Говорить желания не было… но Анюта, с паузами, нехотя, всё же рассказала хозяйке всю историю их отношений с Виталиком — от начала до конца. Слушая её, та то понимающе кивала, то осуждающе качала головой…


— Выходит, ты сама нечестно с подругой-то поступила, — Мария Гавриловна поправила на шее шерстяной платок, — и в тот раз не поняла, как всё произошло… и в этот… Эх, девка… вот и хорошая ты вроде… строгая на вид… А поступки неправильные совершаешь. Ну, да ладно, пойдём на кухню, чай уж заварился. Я там оладышков принесла, вчера пекла, но как свежие…


От принесённых хозяйкой оладий Аня отказалась. Кусок не лез в горло. До приезда Елены Ивановны оставалось всего три часа, а у неё не было сил ни собраться, ни поехать на вокзал. Она взяла лишь налитый Марией Гавриловной чай и пила его маленькими глоточками, как будто боясь обжечься.


— Саша приедет, я ему всё расскажу…

— Если замуж передумала выходить, то расскажи. Чтобы не мучился, не думал, чем тебе не угодил.

— Я не знаю… я теперь ничего не знаю…

— Да только этот твой, Виталик… он теперь тебе проходу не даст. Развязал узелочек… хорошего не жди.

— Я не буду больше с ним встречаться.

— Это ты так себе думаешь. А у него, может, другие планы. Если жену бросит, то ещё один грех на тебя ляжет. Да и нельзя за мужиков выходить, у которых дети уже есть. Ох, нельзя…

— Он не бросит её… ему нельзя её бросать. У них второй ребёнок скоро будет…

— Значит, кобель он. И с ней играет, и с тобой играет. Ох, девка… неладный он парень… ох, неладный. Тебе бы от него подальше… да ведь любишь.

— Что же мне делать… я не знаю… — Анюта говорила почти беззвучно, одними губами, но, на удивление, собеседница понимала её речь, — Мне перед Саше стыдно… как я ему всё скажу…

— То, что ты наделала, плохо… только хуже ещё бывает…

— Не бывает… — Аня медленно покачала головой, — Хуже не может быть.

— Может, — усмехнулась Мария Гавриловна, — если ребёночек будет.

— Какой ребёночек?.. — Анечка впервые подняла на свою хозяйку округлившиеся от испуга глаза, — У кого?!

— Так не у меня же.

— У меня?!

— А что ты думала? Детки, они именно таким путём и появляются.

— Нет… — Аня отчаянно замотала головой, — нет…нет…

— Хоть тысячу раз скажи… а, если червячок завёлся, то никуда не денешься.

— Ужас… что я наделала…

— Вот тебе мой совет… — женщина снова строго посмотрела на девушку, — Причешись, умойся… прибери тут всё… и езжай мать встречать. Всё ей расскажи, пока те родители не приехали. А уж что она тебе посоветует, то и делай.

— Мама… как я ей скажу… — представив, как она сможет признаться Елене Ивановне в своём поступке, Аня закрыла глаза, — Я не знаю… нет, я не смогу… и Саше… не смогу…

— Ну, тогда и не говори, — откинувшись чуть назад, Мария Гавриловна удовлетворённо скрестила на груди руки, — оставь всё как есть. Схорони в себе.

— Но тогда я обману Сашу. Он не заслужил…

— Вчера надо было думать, что он не заслужил. А сегодня уже поздно.

— Я должна ему рассказать… если не простит, то…

— Нет уж, девка, — Мария Гавриловка пристукнула ладонью по столу, — если говорить, то свадьбу расстраивать наверняка. Если всё же решилась замуж — молчи! Как рыба молчи!

— Но это же нечестно…

— Нечестно жениху изменять. А молчать — это семью хранить. Ты только подумай — он сейчас только о тебе и думает! Только тобой живёт, службу несёт! У него радость такая на душе, он друзьям про тебя рассказывает… А ты ему — на-ка подарочек! Заслужил он это, как думаешь?

— Нет…

— Вот то-то и оно. Пусть эта боль при тебе и останется. Неси её, как наказание. А Саша твой хороший, я сразу заметила. Ты за ним не пропадёшь. О родителях подумай — они в такую даль едут, столько денег потратили, подарки, небось, накупили!

— Ой, мамочки… — уронив голову в ладони, Анюта всхлипнула, — Что я наделала… мне жить не хочется… Лучше утопиться!

— А за это больше ни слова! — женщина сердито поджала губы, — Ишь, какая… жить ей не хочется! Натворите делов, а потом жить вам не хочется! А родителям каково?.. — Матери — каково?! А ты знаешь, что такое своё дитя в гробу увидеть?! Как на могиле выть да волосы на себе рвать!..


Отняв руки от лица, Анечка удивлённо смотрела на неожиданно расплакавшуюся Марию Гавриловну. Она никак не ожидала, что строгая, даже суровая хозяйка может давать волю слезам.


— Не плачьте… — девушка осторожно дотронулась до морщинистой, в тёмных пятнышках, натруженной руки, — Мария Гавриловна… ну, пожалуйста… не плачьте… извините меня…

— Я ж вот дочку так схоронила… — вытирая заплаканные глаза кончиком платка, женщина шмыгнула носом и громко сглотнула слёзы, — Уж третий год, как в сырой земле лежит…

— Простите… — от услышанного Анюта переменилась в лице, — Я не знала…

— Понятное дело, что не знала… — Мария Гавриловна судорожно вздохнула, — Только как думаешь, откуда у меня, шестидесятидвухлетней старухи, пятилетний ребёнок?.. Не сама ж я его родила…

— Это же ваш внук, Дениска… я знаю…

— То-то, что внук… сирота горькая.

— А где его папа?

— Папа… — женщина горько усмехнулась, — Папа от него отказался… Я ж Розочку поздно родила… аж в сорок лет. После войны женихов-то не было… Те, что вернулись, молоденьких выбирали, а мне-то уж двадцать три года тогда исполнилось…

— Это же мало…

— Это сейчас кажется, что мало. А тогда… — чуть успокоившись, Мария Гавриловна положила на стол локти и чуть подалась вперёд, — Жених-то у меня был, до войны ещё… мать не дала нам пожениться, говорила, вдруг его убьют, и останусь я вдовой. А его осенью сорок первого призвали… так и ушёл, женихом…

— Он погиб?.. — Аня снова взяла в руки кружку и, не сводя с хозяйки взгляда, осторожно отпила несколько глотков.

— Нет, — глядя куда-то вперёд, Мария Гавриловна чуть наклонила голову набок, — вернулся. Только не один, а с невестой. Санитарочка, вытащила его с поля боя… так и женился там на ней, прямо на фронте. А мне что делать?.. Так и осталась одна. Парни-то на шестнадцатилетних заглядываются, а мне год за годиком счёт идёт… Так до тридцати лет и прокуковала в своей деревне. Пахала в колхозе, от зари и до зари. А ночами дома воем выла, да так, чтоб мать не слышала… На танцы, или посиделки какие соберусь — мать в дверях стоит… Куда, мол, кобыла, собралась? Не стыдно? А мне и правда, стыдно… там же молодёжь одна… а мне уже считай скоро четвёртый десяток пойдёт… ну, и вот… — вздохнув, женщина чуть поёрзала, устраиваясь поудобнее на табуретке, — Приехала подруга из города, говорит, чего ты тут, в колхозе, сидишь? Так и помрёшь в девках. И сманила меня сюда, в город… Пошла я на завод… общежитие получила. Потом своего первого мужчину встретила… он инвалид был, без ноги. Да я и этому рада, природа ж своё требует, подруга скоро внуков нянчить начнёт, а у меня ещё и деток не было. Да я и не ждала… к тридцати девяти бесплодной себя считала, а в сорок-то и родила… И так я радовалась доченьке своей… Розой назвала, думала, будет она у меня цвести, как розочка…

— И что потом?.. — слушая горестный рассказ, Аня даже затаила дыхание, казалось, что она на какое-то время забыла о собственной беде.

— Муж мой быстро умер, Розочке ещё и года не было. Раны дали о себе знать… И остались мы с дочкой вдвоём. Я вот этот домик купила, одна его обустраивала. Нарочно на две половины разделила, думала, выйдет Роза замуж, будем рядом жить… Так и вышло. Только не совсем по-моему…