— А вот вас, видимо, вообще никто не воспитывал! — от напрасных обвинений Анюта чуть не плакала, — Что вы такое говорите, да вы права не имеете так говорить!


Выросшая в интеллигентной семье, девушка никак не могла взять в толк, как можно быть такой двуличной — ведь только вчера та же Михална гостеприимно принимала их с Виталиком у себя дома, всё расспрашивала про родителей, про учёбу… выведывала все секреты… сушила их одежду, давала тёплые носки и тапки… А сегодня утром при всех откровенно пыталась опозорить её, Анюту, обвиняя в том, чего она вовсе не делала.


— Марьмихална, — преподавательница решительно встала и начала одеваться, — раз такое дело, то я согласна пойти и убраться в вашей бане. Я несу ответственность за своих девочек, и уверена в том, что они тут совершенно ни при чём, но, раз такое дело… то идёмте.

— И не стыдно тебе?! — бригадирша снова бросила сердитый взгляд на Анюту, — Человек, учительница, пойдёт твои грехи убирать?!

— Ну, хорошо, — Аня сняла с вешалки свою рабочую курточку, — я тоже пойду… но только чтобы доказать, что я там не была!


Всю дорогу до двора Михалны Анюта проделала молча, всем своим видом показывая, что крайне оскорблена, но, шагнув за калитку, удивлённо уставилась на дощатый сарай — вопреки словам бригадирши, мотоцикла там не было.


— Когда уехал Виталик? — девушка обернулась к женщине, — Вы же сказали, что не собираетесь караулить его мотоцикл…

— Какой Виталик?! — та недоумённо уставилась на Анюту.

— То есть… Вадик. Когда он уехал?

— Вадик-то с самого ранья уехал… — бригадирша сверлила Аню подозрительным взглядом, — ушёл на автобус… А вот кто на мотоцикле уехал, не знаю… Может, и Виталик…

— Но ведь он куда-то делся?! Мотоцикл…

— Смотрите, Марьмихална… — преподавательница двумя пальцами достала из висевшего на калитке почтового ящика сложенный вдвое тетрадный листок, — По-моему, чья-то записка.

— А ну, дай… — взяв листок пухлой ладонью, женщина развернула его и внимательно прочитала, затем снова подняла на Анюту глаза, — Вернулся твой Вадик… Пока я у вас была, приходил. Пишет, что автобус отменили, забирает мотоцикл и поедет на нём. Спасибо говорит, за всё…

— Как же он теперь, в такую грязь… — Аня беспомощно развела руками и посмотрела вокруг, — Даже автобус отменили…

— Этот доедет! — со знанием дела констатировала бригадирша, — Этот парень сквозь стену пройдёт, сквозь игольное ушко пролезет. Я всяких повидала… И соврёт — недорого возьмёт.

— С чего вы взяли, что он врёт?!

— А что, правду говорит? — Михална недоверчиво усмехнулась, — и мать у него прачка, и отец — шОфер… А сам одет как артист, и мотоцикл — вона какой… как во вчерашнем кине.


…Придя вместе с руководительницей в баню, Аня брезгливо осмотрелась вокруг — царивший беспорядок явно свидетельствовал о том, что ночью здесь кто-то был, уже после того, как мылись студентки. Она вдруг вспомнила, как, сидя вместе с Виталиком на веранде, вдруг услышала с улицы сквозь шум дождя какой-то шорох, как будто кто-то шёл по двору. Она хотела выглянуть наружу, и уже потянулась к занавеске, но парень перехватил её руку, и потянул к себе…

Через какое-то время шорох повторился, но она снова была в объятиях Виталика, и ей совсем не хотелось их покидать.


Она только сейчас подумала, что это могли быть люди, проникшие в баню к Михалне…


Аня повесила на место все тазы и веники, поправила широкую деревянную лавку… подсохшие за ночь капельки крови ярко выделялись на светлом дереве, и она не знала, как их замыть — было противно и обидно…

Оглянувшись в поисках какой-нибудь тряпки, девушка краем глаза зацепила что-то блестящее, жёлтого цвета. Нагнувшись, подняла неизвестно как попавший сюда предмет: латунная пуговица с выбитой звездой легла на ладонь…

Аня совсем не разбиралась в атрибутике, но сразу догадалась, что пуговица эта с военной формы. Решив пока не говорить о своей находке, торопливо сунула пуговицу в карман.


— Аня, — войдя в помывочную из предбанника, преподавательница окликнула девушку, — ты только не обманывай… Ты и вправду не была здесь ночью?

— Вера Андреевна, честное слово! — Анюта произнесла эти слова с таким достоинством, что не оставалось сомнений — она не обманывает.

— Я ведь отвечаю за вас, — Вера Андреевна всё же решила продолжить разговор, — вы ещё не совершеннолетние, и, если что, мне первой попадёт.

— Это — не моё, — показывая пальцем на кровь, Аня пристально смотрела женщине в глаза, — я же дала вам честное слово!

— Я верю тебе, верю… Но на будущее, очень прошу — не уходи ночью одна… Хорошо?

— А мне некуда идти, — Анюта пожала плечиком, — Вадик уехал, и мы скоро уедем…


…Она всё-таки замыла лавку и вместе с преподавательницей вышла во двор. Ане казалось, что её унизили — грубо и несправедливо. Проходя мимо Михалны, копающейся в грядках, девушка не смогла смолчать.


— Вот, что я нашла! — вытащив из кармана пуговицу, она показала её бригадирше, — Откуда это у вас в бане?!

— Чегойто? — прищурившись, та издалека разглядывала блестящий предмет фурнитуры.

— Пуговица! Армейская, между прочим!

— Так, кто там был, тому и лучше знать, — Михална перевела взгляд на Анюту, — Ты ж сама запуталась, с кем была — то ли с Вадиком, то ли с Виталиком… Вот и выдала сама себя!

— Между прочим, вы оскорбили мою честь и достоинство! — гордо подняв подбородок, Анюта отчеканила эту фразу.

— Это какую честь? — бригадирша упёрлась руками в круглые бока, — Ту, что по лавке размазана?

— Ну, что вы такое говорите?! — Вера Андреевна возмущённо уставилась на Михалну, — Марьмихална, мы с вами две недели бок о бок, ни разу не поссорились… А тут — такое!..

— Так и в баню я вас в первый раз за две недели пустила. А тут — такое!..


…К себе Анюта возвращалась, чувствуя, как всё внутри кипит и клокочет. Она думала, что, если Сандра сейчас скажет ей что-то обидное, то она не сдержится, и выдаст всё, что о ней думает…


А что, собственно, она о ней думает?.. Ничего, кроме того, что, по сути, увела её жениха…

Или ещё — не увела?..

Всё произошло так внезапно, совершенно неожиданно, и сама Анюта ещё не осознала всех перемен…

…Мир перевернулся. Он стал совершенно другим… не таким, каким был раньше.

Ведь раньше в нём не было его — Виталия…

* * *

Войдя в клуб, Анюта сразу ощутила на себе восемь пар любопытных глаз. Вернее, семь. Восьмая пара смотрела на неё с неприкрытой враждой, даже с ненавистью, и Аня впервые за все дни пожалела, что их с Сандрой раскладушки стоят рядом.

Единственное, чего она никак не могла понять — откуда та узнала, что Виталик вчера приезжал… Неужели кто-то из местных, с кем общался парень перед тем, как вызвать Аню из клуба, проговорился?

Вряд ли… Откуда им знать, кто — он, кто — Сандра…


Но Сандра точно была в курсе их тайны — это Анюта прочла в её глазах вчера ночью, вернувшись от Виталика… Или она узнала их, когда они обгоняли её на мотоцикле?..


Стоп!.. Сандра была не одна!.. Аня заметила рядом с подругой мужскую фигуру, и, кажется, фигура эта была одета в военную форму…

Ну, конечно!.. Сандра шла в деревню не одна, а с курсантом… Уж не с тем ли, который пригласил её танцевать?..


— Ну, как там Вадик?.. — подруга смотрела с нескрываемой злобой, — Уехал?..

— Вадик?.. Да, уехал… — Аня лихорадочно соображала, что бы ответить, — Зато я кое-что нашла там, в бане…

— Что же ты там такого нашла?

— А вот что…


…Остаток дня Александра провела так же, в постели. Ночные воспоминания накатывали то и дело… они отзывались в душе болью и раскаянием, осознанием непоправимости, а, самое главное, абсолютной абсурдности произошедшего.

Закутавшись в одеяло с головой, девушка сквозь небольшую щёлку смотрела не отрываясь на стоявшую рядом с раскладушкой тумбочку — на крашеной белой краской поверхности одиноко лежала немая латунная свидетельница её неудачной мести… Наверное, чтобы сильнее задеть её, Сандру, Анютка нарочно оставила пуговицу здесь, на виду.

Борясь с желанием схватить и закинуть куда-нибудь подальше. Аля продолжала смотреть на маленький жёлтый предмет, как будто наказывая себя за бессмысленный, дурацкий поступок.

Наконец, не выдержав, протянула руку… какое-то время подержала злополучную пуговицу в зажатом кулаке… затем села на постели и, придвинув к себе свой чемодан, открыла его и бросила пуговицу внутрь.

Глава 7

К вечеру воскресенья Александре стало совсем плохо. Температура поползла дальше вверх, начался сильный кашель, от которого содрогалось и болело всё тело. Аспирин явно не помогал, и Вера Андреевна вызвала местного фельдшера. Ни о каком выходе на работу в понедельник не могло быть и речи, и, решив, что будет лучше известить Алькиных родителей о её болезни, преподавательница отправила им телефонограмму из сельсовета.

Кроме обычных писем у Александры была телефонная связь с домом — её мать регулярно заказывала междугородние переговоры на номер деревенского клуба, и в назначенное время Аля ожидала звонка. Сегодня же звонок от Вероники Григорьевны прозвучал вне расписания — получив телефонограмму, та немедленно заказала разговор. Узнав о том, что дочь сильно простыла, женщина пообещала завтра же прислать за ней транспорт, и ещё минут десять инструктировала Веру Андреевну, как лечить простуду, если под рукой нет лекарств.


…Уколы, сделанные фельдшером, сбили жар и, проснувшись ночью в холодном поту, Аля почувствовала некоторое облегчение, сопряжённое с сильной слабостью. Но душевную рану лекарства излечить не смогли, и девушка какое-то время лежала на своей раскладушке, с ненавистью глядя на свою соседку. Это ведь она… она во всём виновата!.. Это она увела у неё парня… увела подло, исподтишка, до последнего притворяясь подругой… Это из-за неё Аля вчера сделала непоправимую ошибку!.. Это она — причина всех её бед!..