— Парусная шлюпка?

— Нет, настоящая яхта, можно сказать, крейсер в миниатюре.

— Я не могу оставаться, не могу идти…

— Надо идти.

— Вам не следует ничего ждать от меня…

— Договорились.

— Ничего… Ничего-ничего-ничего!

— Идемте сию же минуту.

— Я выпила слишком много вина… Я пьяна. Эта жизнь — гадкая, ужасная шутка. Кажется, я презираю вас… Я не знаю… Ну ладно… Да-да, я иду с вами…

Глава седьмая

Я вручил Кристин сумму, которой должно было хватить, чтобы заплатить за квартиру, купленную одежду и еду, и она оставила деньги на обеденном столе вместе с запиской к Канелли. Я быстро прочитал записку, пока Кристин находилась в спальне. Почерк у нее был симметричный и округлый, как в учебнике Пальмера.


Мой дорогой Дуг.

Очень сожалею, но я должна уйти и сделать это без всяких объяснений. Прочность дружбы не зависит от ее стажа; ты навсегда останешься для меня другом, сыгравшим совершенно особую роль в моей жизни. Ты спас мне жизнь, но это было скорее всего лишь делом случая; главное, что ты добротой своих намерений также спас мое нутро, мою сущность. Я не могу сейчас сказать большего — незнакомец прочтет это до тебя. Не беспокойся обо мне, со мной все хорошо.

С любовью Кристин.


Слова «незнакомец прочтет это до тебя» царапнули меня, и мне вдруг захотелось оказаться человеком, который не подтвердил бы этих грязных ожиданий.

Мы навели порядок в квартире, собрали нехитрые пожитки Кристин и поехали к дому, который я снимал в восточной части острова. Это было небольшое современное бунгало, меблированное в стиле, который один мой приятель назвал «люмпен-пролетарской эклектикой». Но бунгало было уединенным и удобным, с двориком, заросшим деревьями и кустами и живущим среди этой чащи пересмешником, который подражал крикам кошек и детей.

— Вы, наверное, обессилели, — сказал я. — В спальню ведет вон та дверь.

— Я недостаточно обессилела, чтобы заснуть. Мне неприятно видеть картину, которая встает у меня перед глазами, когда я их закрываю.

— Может, что-нибудь выпьете? Кофе?

Она покачала головой.

— Я расскажу вам об этом. Не для печати.

— Вы не обязаны это делать.

— Я знаю.

Небольшая семья Кристин погибла в авиакатастрофе в Германии; внезапно у нее не стало дома и обязанностей, не стало будущего, за исключением того, которое она сама могла для себя создать; после окончания колледжа она обратилась в ряд фирм, которые предлагали работу иностранцам. Измени образ жизни, сказала она себе, затеряйся на другом континенте, среди чужой культуры.

В ответ на дюжину своих обращений она получила два предложения. Согласно первому, более выгодному в финансовом отношении, ей предлагалось заключить контракт на обучение американских детей в Саудовской Аравии. Но ей не хотелось менять не столь уж пуританское американское общество на фанатично-строгое мусульманское. Она мечтала оказаться в Риме, Париже или Буэнос-Айресе. Второе предложение исходило от английской фирмы «Бритек ЛТД», которой требовался секретарь офиса в столице Колумбии Боготе. Она ничего не знала о Колумбии, жалованье было меньше того, на которое она могла рассчитывать в Соединенных Штатах, и, похоже, место не сулило никаких перспектив. Все же она приняла предложение.

Кристин полюбила Колумбию, эту удивительную землю, полюбила ее людей. Она получала удовольствие от работы и исполняла ее настолько добросовестно, что через месяц ее повысили и сделали личным секретарем молодого инженера, которого звали Мартин Терри. Это был стройный, приятной внешности и весьма деятельный мужчина — энергия в нем прямо-таки бурлила. Он обладал жизнеспособностью абсолютно здорового человека; он не знал мучительных сомнений, которые сводят на нет усилия многих людей. Мартин был лишен каких-либо комплексов в лучшем смысле этого слова. Он был цельным и гармоничным, как кошка. Его мысль и слово, импульс и действие, как и все прочее, были в высшей степени спонтанны, и казалось, он все делал по наитию. Он был свободен во всем, свободен настолько, что Кристин не могла это не только объяснить, но и до конца понять. Они отправились в постель в первый же день знакомства и поженились сразу же, как только это стало возможным в соответствии с законами Колумбии. Они прожили почти три года, которые пролетели как мгновение, как сон.

— Я столкнула его с плота, как только убедилась, что он мертв.

Одной лишь работы — а Мартин работал очень много — было недостаточно, чтобы погасить его неуемную энергию; во время уик-эндов и в праздники он карабкался на Анды, плавал по бурным рекам на самодельном каяке или организовывал любительские археологические раскопки. Кристин сопровождала его во всех экспедициях, если они не были слишком уж рискованными.

И к тому же он был моряком. Еще мальчиком в Ванкувере, что в Британской Колумбии, Мартин построил маленький шлюп, на котором выходил в пролив Джорджия в любую погоду. В последний год своего пребывания в Колумбии они нередко проводили свободное время в Барранкилье или Картахене, любуясь маленькими парусниками. Зачем лететь три часа до Северной Америки в комфортабельном самолете, сказал Мартин, если можно целых три недели с риском и лишениями плыть туда под парусами? Как ты считаешь, Крис? Да. Ты будешь все время промокшей и перепутанной, тебя будет тошнить, и будет так ужасно!.. Мы поплывем к Майами — отчаянный маршрут, — а там продадим судно, а может, черт возьми! — нам удастся пересечь даже Атлантический океан. Как ты думаешь, любимая? Да.

Они купили «Буревестник» у американской пары, которая пришла к выводу, что плавать под парусами гораздо менее романтично, чем мечтать об этом.

Судно затонуло на шестой день путешествия. Кристин упала внизу, и от удара ее выбросило из койки. Это был какой-то кошмар. По каюте носились сорвавшиеся с мест предметы. Керосиновый фонарь лег почти горизонтально, затем внезапно выровнялся и с такой же силой качнулся в противоположную сторону. Каюта наполнилась какими-то леденящими душу звуками — она не в силах их описать. Шпангоуты и обшивка судна скрежетали и лопались. Киль врезался в риф.

Каюта быстро заполнялась водой, отвратительно пахнувшей нефтью; Кристин боролась с подступающей тошнотой, с мощным водоворотом — казалось, ее затягивает в наполовину заполненную бутылку, которая к тому же раскачивается во всех направлениях. Вначале вода достигала бедер, затем шеи, затем снова бедер. Фонарь погас, она оказалась одна в этой адской тьме. Она закричала… и рядом с ней оказался Мартин.

Затем у нее провал в памяти. Таких провалов памяти в эту ночь и в последующие дни и ночи было немало, а трое последних суток — это фактически полное отсутствие каких-либо чувств, ощущений и воспоминаний.

Она оказалась на палубе, увидела вокруг бушующее, вспененное море. Мачта рухнула, накрыв палубу парусом. Мартин что-то кричал ей, но она не могла разобрать слов. Затем он стал быстро передвигаться, делать нечто, что показалось ей бессмысленным и абсурдным. Казалось, он исполняет какой-то замысловатый ритуальный танец, в котором соединялись движения и гневные призывы к неведомым силам. Он двигался вперед, бешено дергал за парус (позже она поняла, что он разрезал мешающий его продвижению парус), затем стал тащить к себе какой-то массивный предмет. Он что-то кричал ей. А потом она оказалась в воде и стала тонуть, но вскоре почувствовала себя в его крепких объятиях. И наконец оказалась в каком-то темном кармане, где пахло резиной и тальком и который двигался рывками с непредсказуемой скоростью. Это был, разумеется, плот. Конечно же, Мартин спас ее, и они проживут вместе еще шестьдесят лет, и у них будут внуки, и они будут счастливы.

Мартин оставался находчивым, ироничным, бодрым в течение всех этих ночных часов — Мартин есть Мартин. Он заснул очень поздно в эту ночь и так и не проснулся. С наступлением зари она увидела, что из его левого уха вытекает кровь. Он перестал дышать где-то в полдень, и вскоре она столкнула его тело в море.

Что еще можно рассказать об этих восемнадцати днях полного одиночества? В памяти они все спрессовались в один день и одну ночь. Временами море было спокойным, временами бурным. Порой шел дождь, порой его не было. Иногда она имела возможность сделать глоток воды и пососать кусок пищи, иногда нет. Было или светло, или темно, жарко или холодно, сыро или сухо. Был один бесконечно долгий день.

Она не рыдала и не заикалась, рассказывая свою историю. Кристин Терри не сломалась в море, и было мало вероятно, чтобы она сломалась в моей гостиной.

Некоторое время мы сидели молча, затем я сказал:

— Вы никогда не думали о самоубийстве?

Похоже, она была искренне удивлена.

— Нет. Мартин спас мне жизнь вовсе не для того, чтобы я так ею распорядилась.

— Есть кое-что еще, — сказал я.

— Разве?

— Вы не все рассказали.

— Правда?

— Зачем вы улизнули из больницы?

— Я снова проголодалась, — проговорила она. — Вы не возражаете, если я сделаю себе омлет?

— Расскажите мне, — не отступал я. — Воспользуйтесь возможностью.

— Возможно, что я вам и расскажу. Я приму решение, пока буду есть омлет.

Войдя в кухню, она достала из холодильника масло, яйца, сыр и грибы. Пока разогревалась сковорода, она сняла висевший на стене блокнот для записей, что-то написала на первом листе, оторвала его и вручила мне.

— Это то, что я не рассказала, — сказала она.

Я увидел на листке:

Алюмобериллиевый силикат

Al2 Be3 (SO3)6

твердость − 7.5−8

удельный вес − 2.70