Аласдеру еще никогда не приходилось видеть, чтобы человек был так поглощен своей работой.

Он наблюдал за Изабел, и довольно часто, но она, по-видимому, этого не замечала. Она была для Аласдера загадкой, которую ему очень хотелось разгадать.

Несмотря на то что она явно все еще испытывала боль, Изабел ни разу не пожаловалась. И ни разу не спросила, какая ее ждет участь. Молчание и покорность Изабел должны были бы радовать Аласдера, но он подозревал, что ее чувства часто не совпадали с тем, как она себя вела.

Возможно, ему следовало бы уделить больше внимания тому, как в глазах Изабел внезапно вспыхивает огонек, противоречащий ее внешней безмятежности. Потому что в глубине ее зеленых глаз можно было бы прочитать, что она не была ни покорной, ни безмятежной. Аласдер не раз видел в них раздражение, а порой даже гнев. Но эти эмоции, также как удивлявшая его печаль, никогда не получали словесного выражения.

Аласдер находил в Изабел что-то общее с теми женщинами, которых он знал всю свою жизнь. Но те пережили величайшие трудности. Их семьям пришлось основать колонию далеко от родины, и они стоически превозмогали тяготы, которые преподносила им жизнь. К тому же все эти женщины были старше и опытнее, чем Изабел.

А Изабел такой сделал Драммонд.

Аласдер вдруг вспомнил, как Изабел стояла и униженно молчала, пока ее отец превозносил достоинства дочери, словно она была не более чем бесчувственным куском камня.

Но ведь и он вел себя не слишком-то благородно, подумал Аласдер, и на память ему пришли другие воспоминания. Однако вспомнил он не тот первый вечер, когда Изабел предстала перед ним обнаженной – красивая, невинная, страдающая от боли, – а последующие вечера.

Каждый раз, занимаясь бандажом, он боролся с желанием погладить кожу Изабел, ощутить ее тепло на своих губах. А когда он помогал ей надеть ночную рубашку и его рука нечаянно касалась ее груди, он чувствовал, что и этого мало. Изабел в такие моменты вздрагивала, но не протестовала.

Аласдера мучила совесть. Странное это было ощущение, словно в нем боролись две части его самого. Разум настойчиво твердил, что он абсолютно не готов к браку, и более с незнакомой женщиной. А плоть напрягалась всякий раз, когда он смотрел на нее. Да и во сне он видел ее мягкую улыбку и талантливые пальцы.

Изабел была незнакомкой, к тому же испытывающей боль, и она была ему навязана. Но определенная часть его тела воспринимала ее только как женщину – теплую, благоухающую и в высшей степени привлекательную.

Ему бы следовало думать о ней как о своего рода женщине-монстре с шевелящимися в волосах змеями, а не как о женщине с чувственными розовыми губами, убаюкивающим голосом и длинными волосами, спрятанными сейчас под уродливой косынкой.

Аласдер отвернулся от кормы корабля, твердо решив больше не думать об Изабел. Некоторые из его матросов удовлетворяли свое желание без разбору в каждом порту, но Аласдер никогда не считал себя рабом похоти или человеком, подверженным сексуальным капризам. Тогда почему же ему так трудно заставить себя не смотреть на нее.

«Если бы об этом узнал Драммонд, он бы умер со смеху», – вдруг почему-то подумалось Аласдеру.

Место, которое выбрал для нее Макрей, находилось на корме за капитанской каютой, и вел к нему узкий проход. Здесь Изабел была защищена от нескромных взглядов матросов, а она, в свою очередь, не могла видеть их, ведущих себя довольно свободно. Так, многие из них снимали рубашки, обнажая загорелую волосатую грудь.

Ветер трепал косынку Изабел, словно хотел сорвать ее и поиграть волосами. Но она сердилась и нетерпеливым движением туже завязывала узел под подбородком.

Два поставленных друг на друга ящика служили ей столом, на третьем она сидела. Перед ней лежал кусок мрамора, и она все еще не решила, что это будет – статуэтка лошади или уменьшенная копия Фернли.

Взяв самый большой резец – шириной в три ее пальца, – она снова принялась скруглять углы камня. Изабел была готова делать что угодно, лишь бы забыть о том, что ее окружает, а главное – что ей предстоит.

То, что она сейчас делала, было самым легким в ее работе, однако требовало от нее предельного внимания и осторожности, потому что, если в каком-нибудь месте нажмешь слишком сильно, камень может пойти трещинами. Или вдруг откроется пустота там, где, казалось бы, должен быть твердый камень. Но пока все шло хорошо.

– Не хотите ли чаю? – Из-за угла выглянул Рори.

Изабел покачала головой. Чаепитие, очевидно, было еще одним обычаем, позаимствованным у китайцев, но в отличие от команды «Стойкого» Изабел чай не нравился—на ее вкус, он был слишком горьким.

– Вы уверены?

Изабел только улыбнулась в ответ. В последние дни антипатия юнги сменилась почти дружелюбием, и он даже иногда снисходил до улыбки. Возможно, с ним поговорил Макрей. А может быть, мальчик смягчился, узнав, что его капитан собирается аннулировать их брак?

Рори служил посредником между ними – задавал вопросы и передавал ответы. Не прошла ли боль? Не нужно ли ей чего-либо? Не голодна ли она? Чего бы ей хотелось на обед?

Изабел удивляло, каким уважением на корабле пользовался кок. Этот человек властвовал, словно он был королем. Короной ему служила огненно-рыжая копна волос, и скипетром – поварешка, которой он все время размахивал.

Во время трапезы Изабел не встречалась с Макреем, предпочитая есть в каюте в одиночестве. Чем реже она будет видеть своего мужа, тем лучше, решила она.

Ей все труднее становилось выносить те моменты, когда он поправлял ее бандаж. Любопытство, с одной строны, а с другой – странное одиночество, которого она никогда прежде не испытывала, заставляли Изабел отваживаться на смелые действия. Иногда она клала руку ему на грудь, иногда касалась ладонью его щеки или гладила его шею. Все это были запретные жесты, но они ее завораживали. В эти неловкие моменты оба молчали. Все другие их действия не выходили за рамки тех, которые были необходимы между врачом и пациентом.

Вечером Аласдер возвращался в каюту, устраивался на полу и тут же засыпал. А Изабел молча наблюдала за ним, насколько позволяла темнота, словно изучала его, пока он спал.

Однако в прошлую ночь Аласдер повел себя иначе. Он выдвинул стол и достал из одного из ящичков комода перевязанный веревкой пучок деревяшек и какой-то предмет, похожий на овальную чашу.

Молча поставив чашу на стол, из другого ящичка он достал набор инструментов, похожих на резцы Изабел, но поменьше. Затем к ним присоединились небольшой фонарь и стеклянный сосуд, наполненный какой-то желтоватой смесью. Поставив сосуд наверх фонаря, Аласдер зажег фитиль.

Все так же не говоря ни слова, он разложил на столе деревянные плашки и начал их обрабатывать.

Полускрытая клетчатой занавеской, Изабел удивленно наблюдала за его действиями.

Когда смесь в сосуде нагрелась, Аласдер начал капать ею на концы более коротких плашек, которые затем прикреплял к овальной чаше. И Изабел наконец поняла, что это было. Вся деревянная конструкция постепенно принимала вид корпуса корабля.

Аласдер сидел, опустив голову, и был настолько поглощен работой, что казалось, будто он забыл о присутствии Изабел. Точно так же она чувствовала себя, когда занималась своей резьбой по камню.

Молчание начало угнетать Изабел. Подстегиваемая любопытством, она наконец спросила:

– Это будет корабль?

Аласдер медленно повернул голову. Прядь волос упала ему на лоб.

– Да. Я хочу придумать новый корпус для корабля, который собираюсь построить.

– Вы строите корабли?

– Строил. – Строил, мысленно повторил он, до того как отдал целое состояние, чтобы выкупить Гилмур и получить жену, которая ему не нужна.

– И «Стойкого» вы построили? – спросила она, уловив сходство между моделью и кораблем, на котором они плыли.

– Да, но я хотел бы строить более быстроходные Корабли. Чтобы они были как птицы, летающие над водой.

– А это какой-то клей? – Изабел показала на сосуд.

– Это смесь льняного масла, парафина и еще кое-каких добавок. Воск склеивает дерево, но он достаточно мягкий и пластичный, так что позволяет, если нужно, сдвигать плашки.

– Вы именно так строите корабли? Сначала делаете уменьшенную копию?

– Да. А к чертежам приступаю лишь после того, как провел испытания на модели. Настоящая работа начинается с чертежей.

Изабел представила Аласдера мальчиком – вот он лежит на животе на берегу ручья и пускает по воде разные листья, чтобы определить, какой из них поплывет быстрее.

Изабел отложила инструменты и пошевелила пальцами, все еще ощущая в них вибрацию.

Место для работы было выбрано прекрасно. Спокойные воды моря освещались солнцем, над ними – голубое небо. «Стойкий» разрезал своим корпусом волны, ветер надувал паруса. Полным ходом они шли к берегам Англии.

Какой-то звук привлек внимание Изабел, и она подняла голову, прикрыв глаза ладонью от слепящего солнца. Наверху, высоко над палубой, упершись босыми ступнями в канаты, стоял Рори, а рядом – Макрей. Его правая рука указывала куда-то вверх, а левой он держался за мачту. Он явно не думал об опасности, и это испугало Изабел.

Он снова напомнил ей воина былых времен. Полуобнаженный, Аласдер выглядел столь же естественно, как и в своей обычной одежде. Казалось, он чувствовал себя в полном согласии с природой и пренебрегал опасностью.

Их голоса были хорошо слышны.

– Подожди, пока ты наберешься немного больше опыта, Рори, – строго сказал Макрей, качая головой.

– Но я все время практикуюсь, сэр, – умоляющим тоном ответил мальчик. – Разве вам было не столько же лет, когда вы в первый раз взобрались на мачту?

Аласдер внимательно посмотрел на Рори. Тот не отвел взгляда, и Макрей улыбнулся и, жестом ободрив его, сказал:

– Только внимательно следи за ногами. И не спеши, а то не заметишь опасностей, даже явных.

– Да, сэр, – возбужденно ответил Рори и поставил ногу на железную перекладину, встроенную в просмоленную мачту.