— О да, — воскликнула Бет, вспомнив крошечную деревушку к югу от Бристоля, на которую она как-то наткнулась, когда свернула не на том повороте, возвращаясь из Бата. Это была типично сельская местность, хотя всего в пяти милях от Бристоля. — Она такая милая. Вам повезло, что вы сумели найти там себе подходящее жилье.

— Да, это сыграло свою роль, — согласился Рой. — А ваши родители? Где они живут?

— В Сассексе, но мать уже умерла, а отец в доме для престарелых. В том же районе живут и мои брат с сестрой.

— И что же в таком случае вынудило вас переехать в Бристоль? — Он нахмурился, словно сама мысль об этом показалась ему странной.

— Чтобы удрать от них, — легкомысленно проговорила она.

— Вы меня удивляете. — Он повернулся на стуле и устремил на нее пристальный взгляд, заставив покраснеть. — У вас такая самоуверенная манера поведения, в основе которой обычно лежат крепкие семейные узы.

— Я уехала из дома в восемнадцатилетнем возрасте, — сказала она. — Уверенность вызвана привычкой самой заботиться о себе.

— И поэтому вы мечтаете о доме в георгианском стиле с экономкой и садовником, а не с мужчиной?

Бет ощетинилась.

— Бога ради, прекратите свои потуги на психоанализ.

— Не сердитесь, мне просто стало интересно, — сказал он. — Мой отец был жалким неудачником. Он превратил нашу жизнь в ад. Так что я научился разбираться в семейных привязанностях и знаю, что семья способна сделать с человеком.

Бет никогда не рассказывала никому о том, каким был ее отец, она спрятала свои чувства глубоко внутрь себя, как поступала всегда с тем, что ей не нравилось. Но сейчас ей вдруг захотелось излить душу.

— Мне тоже не нравится мой отец, — выдавила она. — Он просто невыносимый сноб. Полагаю, что именно из-за него я никогда не хотела выйти замуж.

— Мой отец оказал на меня обратное действие. — Рой ухмыльнулся. — Думаю, я намеревался доказать, что могу быть прекрасным мужем. Мне был всего двадцать один год, когда я встретил Мег, и я сразу же женился на ней.

— Вы были счастливы?

Несколько мгновений Рой размышлял, прежде чем ответить.

— Мы были счастливы хотя бы потому, что вместе нам было лучше, чем с нашими семьями, — наконец произнес он. — Оглядываясь назад, я вижу, что у нас было мало общего. У меня была моя работа, она занималась домом, но так жили многие пары в то время. Мы были женаты уже девять лет, когда родился Марк, и к тому времени мы почти потеряли надежду, что у нас появятся дети. Он стал стержнем нашего брака, так что когда он умер, семья просто распалась.

— Простите меня, — сказала она, накрыв ладонью его руку. — Вы все еще видитесь с Мег?

Он покачал головой.

— Она снова вышла замуж. Надеюсь, что теперь она счастлива.

— А вы? Вы счастливы? — спросила Бет, неожиданно для себя отказавшись от своей привычной холодности. Работа вынуждала ее все время расспрашивать людей, но в частной жизни она, как правило, не испытывала ни к кому любопытства. Рой заинтриговал ее, в нем чувствовалось необычное сочетание жесткости и нежности. Она решила, что последнее качество он привык скрывать из-за своего происхождения, к тому же в его профессии оно могло мешать ему и даже стать источником неприятностей. Ей казалось, что он, подобно ей самой, нечасто дает волю чувствам, постоянно пребывая настороже.

— По большей части. — Он весело, по-мальчишески, улыбнулся. — В браке у меня было мало веселья, в основном тоска смертная. С тех пор как мы развелись, у меня появилось достаточно много поводов для того, чтобы радоваться. Я обнаружил, что мне нравится быть одному. Хотя не уверен, что так же буду относиться к этому в старости.

— И я тоже. — Она широко улыбнулась. — Но будь я проклята, если свяжусь с кем-нибудь только ради того, чтобы иметь сомнительное удовольствие разделить с ним компанию в отдаленном будущем.

— А сейчас вы когда-нибудь испытываете чувство одиночества? — с любопытством спросил он.

Какое-то время Бет раздумывала. Чувство одиночества — это было то, в чем она никогда не призналась бы. В конце концов, она совсем не походила на некоторых знакомых ей людей, которые не могли провести и вечера в одиночестве, чтобы не снять трубку телефона и не нарушить его. Но она научилась устраивать свою жизнь так, чтобы у нее не было свободного времени, с которым она не знала бы, что делать.

— Только иногда, особенно в дождливые выходные дни, — ответила она. — Полагаю, я слишком занята, чтобы поддаться ему.

— Получается, я должен сделать вам приглашение в дождливый и пасмурный выходной день? — спросил он, улыбаясь.

Бет ощутила, как в ней нарастает отвращение, как бывало всегда, когда на нее начинали давить. Ей был симпатичен Рой, нравились его интеллигентность, его чувство юмора и цельность, но она вовсе не желала, чтобы он питал к ней какие-либо романтические чувства.

Должно быть, он понял, о чем она думает, потому что рассмеялся, когда она не ответила.

— Я чувствую, что вы готовы вылить на меня ушат холодной воды, — сказал он. — Все в порядке, Бет, я думал всего лишь о том, чтобы сходить в кино или пообедать вместе, и вовсе не собирался превращать вас в свою наложницу, заставляя заниматься со мной сексом или стирать мои носки.

— Ну что же, рада это слышать, — весело откликнулась она, пытаясь скрыть свою растерянность оттого, что он так легко прочитал ее мысли. — А сейчас я умираю с голоду, так что как насчет того, чтобы съесть чего-нибудь? Я плачу.

Вечером, уже лежа в постели, Бет размышляла о том, почему она не может быть такой, как все остальные одинокие женщины, и с энтузиазмом относиться к каждому подходящему новому мужчине в своей жизни. С этой точки зрения Рой подходил по всем статьям: он был привлекателен, высок, мил, у него была хорошая работа, и ей нравилось его общество. Он даже оказался настолько джентльменом, что позволил ей заплатить за пиццу. Ну почему она всегда так подозрительна?

Впрочем, ответ был ей известен, даже слишком хорошо.

Она страшилась интимности. И дело было даже не в том, что ей никто не нравился. Десятки раз она получала все необходимые сигналы, чувствовала, как между ней и мужчиной пробегает электрический ток, даже ощущала непреодолимое желание заняться любовью. Но стоило ей оказаться с ним в постели, как она превращалась в статую.

Еще совсем недавно, встретив очередного мужчину, она искренне надеялась, что уж на этот-то раз все будет по-другому. И когда у них ничего не получалось, она во всем обвиняла мужчину, считая, что тот оказался плохим любовником. Он был слишком грубым, настойчивым, быстрым, он был недостаточно чистым или же слишком чистым. Она была чересчур пьяна либо же пьяна недостаточно. Она выискивала всевозможные причины вместо того, чтобы взглянуть правде в глаза — ведь это в ней самой что-то было не так. Она не могла признаться в этом никому из своих мужчин, так что ей приходилось притворяться, делать вид, что все получилось просто замечательно, и, вопреки всему, надеяться, что в следующий раз так и случится.

Она больше не могла заставить себя сделать это снова. Лучше уж соблюдать целомудрие, чем вновь унижаться, притворяясь и страдая от горечи.

Книжки о самопомощи — она прочла их все. Разумеется, они научили ее понимать, в чем причина, но ведь она знала это и сама. Однако проблема не решалась оттого, что становился ясен ее источник.

Бет любила своих брата и сестру, но каждый раз, когда она видела их в окружении своих детей и супругов, чувствовала себя уязвленной. Она ощущала наслаждение, которое доставлял им секс, оно словно сочилось из них. Каждая беременность сестры и невестки вызывала в ней смешанное чувство зависти и отвращения. Она испытывала неловкость, когда они кормили детей грудью, для нее этот процесс был слишком животным.

Поэтому Бет соблюдала дистанцию. Ее визиты были краткими и редкими, и она избегала таких торжественных событий, как Рождество, которые представлялись ей чересчур опасными — минными полями — для тех чувств, которые они вызывали. Вместо родственной связи, которую она с радостью установила бы со своими племянниками и племянницами, ей приходилось ограничиваться дорогими подарками. Она сама лишила себя их любви и привязанности.

Слеза медленно скатилась у нее по щеке, и она лежала, не в силах заснуть. Бет знала, что другие видели в ней женщину, у которой есть все: успешная карьера, много денег, красивая одежда и славный дом. Их нельзя было винить в том, что они полагали, будто ей никогда не хотелось иметь мужа и детей.

И она ни за что и никогда не призналась бы ни одной живой душе в том, что с радостью отдала бы все, что имела, за мужчину, который заставил бы ее почувствовать себя настоящей женщиной.

Глава шестая

Сюзанна несла свой поднос по столовой, не поднимая глаз, чтобы не встретиться взглядом с кем-нибудь из заключенных. Она пробыла здесь всего девять дней, но они показались ей девятью месяцами. Увидев два незанятых места за крайним столом, она устремилась туда, но внезапно споткнулась обо что-то, и, когда она попыталась удержать равновесие, чтобы не растянуться во весь рост на полу, поднос выпал у нее из рук.

Раздался взрыв громкого смеха. Поднос со звоном покатился по полу, и обед, состоящий из мясной запеканки с картофелем, капусты и пирога с ревенем, разлетелся во все стороны. Теперь он напоминал следы рвоты на зеленой плитке.

Сюзанна мгновенно поняла, что ей подставили подножку, и испугалась столь неприкрытой злобы. Ее первой мыслью было убежать и спрятаться, но бежать было некуда — мисс Хайнс, одна из тюремных надзирательниц, уже надвигалась на нее, сурово сдвинув брови.

— Подними его, Феллоуз, — надсадно заорала она, словно Сюзанна была глухой.

Кругом слышались хихиканье и сдавленные смешки, и Сюзанна поняла, что жаловаться бесполезно. Она опустилась на колени и принялась сгребать пищу обратно на поднос, стараясь не расплакаться. Сюзанна нисколько не удивилась бы, если бы Хайнс заставила ее съесть это месиво. Она уже убедилась, что в тюрьме понятия человечности не существовало, так что ожидать ее проявления было бессмысленно как от тюремщиков, так и от других заключенных.