– Нет, пока нет. У нее взяли анализ крови и сделали КТ. Оказывается, она ударилась головой, когда падала. А я даже не заметил, пока меня носом не ткнули. И да, даже это мне рассказали, только потому что я назвался родственником.

– И что теперь? – спросила я, неосознанно сжимая и разжимая кулаки, снова и снова, не в силах справиться с накопившимся напряжением.

– Ждать, – ответил Джош и опустился на стул.

В приемном покое почти пусто. Кроме нас здесь сидело всего лишь четверо посетителей, но их занимали свои беды. Я несколько секунд постояла, не зная, куда себя деть. Потом села рядом с Лив.

Я хотела было взять сестру за руку, успокаивая то ли ее, то ли себя – не уверена. Но она отодвинулась, скрестив руки на груди, точно не в силах сейчас выносить прикосновения. Все ее внимание было сосредоточено на Чарли, которая что-то негромко рассказывала. Глаза Лив покраснели, но она не плакала, цепляясь за слова подруги как за спасательный круг.

Я наблюдала за ними и Джошем, который пытался отвлечься на что-то в телефоне, но продолжал нервно поглядывать на двери. Медленно утекали минуты.

В какой-то момент к нам подошла хмурая медсестра с поджатыми губами. Мое сердце так сильно колотилось в груди, что я, кроме этого стука, почти ничего не слышала.

Она, едва обращая на нас внимание, обратилась к Джошу:

– Мисс Арчер хочет вас видеть.

Джош, ни секунды не медля, подскочил. Я тоже поспешно поднялась и в несколько шагов оказалась рядом с ним.

– Я тоже иду.

Медсестра повернулась и с жалостью посмотрела на меня.

– Простите, но мисс Арчер зовет только его. Пожалуйста, ждите здесь.

Прежде чем я успела возразить, она удалилась. Джош, не сказав ни слова, последовал за ней. Ее слова безжалостно отдавались у меня в голове.

Она хочет видеть только его. Только Джоша.

Сердце болезненно сжалось. Я просто упала на ближайший стул и посмотрела на Лив, которая продолжала разговаривать с Чарли. Впилась ногтями в собственное бедро, но так и не почувствовала боль.

Только Джоша.

Дрожащими пальцами я вытащила из кармана телефон. И не задумываясь, написала Чжэ Ёну.


Я: Ты очень занят?


Несколько секунд ожидания. Моя нога нервно дергалась вверх-вниз.


Я: Можно позвонить?


Ничего, ничего, совсем ничего. Как бы я про себя ни молилась – ничего.


Я: Мэл потеряла сознание. Мы в больнице.


Минуты шли, но ничего не происходило. Я покосилась в сторону коридора.

Мэл ударилась головой. Что… что это значит? Везде вокруг были осколки, да? Кровь и правда шла только из руки или все же?

Я резко встала. Стул царапнул по полу.

– Сейчас вернусь, – бросила я в сторону Лив и, не дожидаясь ответа, метнулась в один из коридоров. В груди было тесно, так тесно, что я едва могла дышать. Рука, сжимавшая телефон, задрожала. Нет. Меня всю била дрожь. Ноги сами несли меня куда-то. Я толкнула дверь и оказалась на лестничной клетке. Стоило этой двери захлопнуться, как… внезапно все посыпалось.

Я сползла на пол, свернулась калачиком. Уткнувшись лбом в колени, одной рукой рванула ворот рубашки. Дыхание сбилось, по щекам потекли обжигающие слезы. Меня бросало то в жар, то в холод. А трясло так сильно, что я едва держала телефон. Но мне нужно было проверить, не ответил ли Чжэ Ён. Однако в чате высвечивались лишь мои непрочитанные сообщения.

Я набрала номер Эрин, но и она не ответила. А стоило мне опустить телефон, выскочило уведомление из «Твиттера». Я открыла его, и на экране выскочила фотография Чжэ Ёна, Мин Хо и Эда. Эд скривил рожицу, а Чжэ Ён и Мин Хо беззаботно смеялись. Короткая подпись: «Эд радуется нашему хорошему настроению. Мы тоже тебя любим, Эдди».

Ниже шли тысячи комментариев, и их число с каждой секундой продолжало расти.

Тысячи комментариев, и ни одного сообщения в нашем чате.

Я с трудом сдержала порыв швырнуть телефон с лестницы. Меня снедал страх, приправленный злостью и разочарованием. Мысли носились в голове на такой скорости, что меня замутило. И чем дольше я сидела, тем громче становились голоса у меня в голове. Я чувствовала себя все более одинокой и беспомощной. Без родителей, без Мэл, без Чжэ Ёна. Даже моя младшая сестра там в приемном покое лучше контролирует ситуацию, чем я.

У меня вырвался резкий всхлип. Я зажала рот рукой, чтобы приглушить звук. Обняла себя за ноги и позволила страху накрыть меня с головой.


Понятия не имею, сколько прошло времени. Единственное, что заставило меня в какой-то момент подняться на ноги, – мысль о том, что меня ждет Лив, а медсестра в любую минуту может вернуться с новостями. Слабая улыбка Лив, когда я вернулась в приемный покой, легла бальзамом на душу. Думаю, за последние несколько минут я выплакала все слезы, что у меня были, глаза горели и опухли. Однако Лив никак это не прокомментировала, за что я была ей очень благодарна.

Она отстранилась от Чарли и, встав с жесткого стула, схватила меня за руку.

– Медсестра сказала, что нам можно к Мэл. Правда, я решила дождаться тебя.

Меня скрутило от напряжения, я чувствовала себя совершенно разбитой. Но, нацепив маску спокойствия, сжала ее ладонь и подождала, пока подойдет Чарли. Все казалось смазанным, тусклым, каждый шаг отдавался болью. Но я продолжала идти. И каким-то образом все же добралась до отделения неотложной помощи.

Лив зашла первой. За ней Чарли. Я бросила еще один взгляд на телефон – ничего. Отправив еще одно сообщение, я убрала телефон в карман и вошла в отделение.

Вдоль стены стояла дюжина больничных коек, большинство пустовало. Мэл лежала прямо у входа. Синяя занавеска у кровати была наполовину отдернута, Джош сидел на маленьком стульчике рядом с Мэл. Когда мы зашли, он поднял глаза.

Усталость на его лице уступила место улыбке.

– Она уснула.

Лив тут же подлетела к ним.

– Она в порядке? Тебе объяснили, что случилось?

Я остановилась у кровати, и стоило мне увидеть Мэл, сердце провалилось в желудок. Она выглядела такой маленькой на этой жуткой больничной койке. Кроме капельницы, ведущей прямо к руке Мэл, ничто не указывало на ее болезнь.

– У нее сотрясение мозга и несколько порезов на руке из-за осколков. – Он нежно погладил повязку на руке Мэл. – Нужно несколько дней отдохнуть, в остальном все хорошо.

Я с облегчением вздохнула:

– И… почему она упала?

– Скорее всего от истощения.

В груди снова все сжалось. Меня накрыло чувство вины. Я видела, как ей тяжело на работе. Знала, насколько сильно она устает. Понимала, как она нервничает из-за репортеров и переживает за нас с Чжэ Ёном. И я продолжала нагружать ее, внезапно решила записаться на дополнительный курс по искусству. Потом эта вечеринка…

У меня скрутило живот. Сколько раз я замечала темные круги у нее под глазами? А сколько раз, заметив, отбрасывала угрызения совести?

Лив с Чарли на буксире обошли койку, чтобы пробраться поближе к Мэл. Я продолжала стоять как прикованная. Не могла ни двигаться, ни говорить. Все это время я смотрела на старшую сестру, голоса вокруг доносились до меня, как сквозь вату.

Не знаю, как долго мы там пробыли. Уже поздно и становилось все позднее. Джош предложил отвезти Лив и Чарли домой, я кивнула. Они, все трое, обняли меня и вышли из отделения. Я осталась наедине с Мэл.

Руки заживут, Элла. Она проснется. Все будет хорошо.

Я повторяла это про себя снова и снова. Хваталась за эту мантру, как за якорь, хотя образ Мэл в моем воображении продолжал сливаться с образом родителей. Эти слова звучали у меня в голове все громче, заглушая и страхи, и мысли.

Я осторожно взяла Мэл за руку, наклонилась и прижалась к ней лицом. Мое тело потяжелело, больше всего на свете мне хотелось просто заснуть, но я боялась потерять из виду Мэл. Я, не отрывая взгляда, смотрела, как ее грудь поднимается и опускается. В этом было что-то успокаивающее. Мэл жива. Она дышит. Она здесь.

Эпилог

Чжэ Ён

– Ваши песни и дня не продержатся в чарте.

Эти слова непрерывно отдавались у меня в голове. Разве мы не вложили в эти песни самих себя? А они парой слов растоптали все наши мечты, бросив нам под ноги осколки. Разговор с руководством прошел отвратительно. Только вспомню их надменные лица… Я сжал кулаки. Мы стояли перед ними, как сопливые новички, ни дня не проработавшие в музыкальной индустрии.

– Ничего другого мы и не ждали. – Эд попытался развеять атмосферу чистейшей ярости в комнате. Он разлегся на диване и зарылся в телефон. Так уж Эд устроен: он все проглатывает и двигается дальше. Меня всегда поражало, как сложно ему говорить о чувствах, учитывая, сколько эмоций он вкладывает в музыку.

– От этого не легче, – буркнул сидящий рядом со мной Мин Хо и скрестил руки на груди. Последний час он оставался непривычно тихим, давая говорить остальным. Для Мин Хо контракт – и сама группа – стали когда-то спасением. Даже думать не хочу, как сильно его задели слова менеджеров.

Эд вздохнул. По лицу видно, что ему не хочется продолжать этот разговор. Но вместо того, чтобы, как обычно, срулить с темы, он отключил телефон и сел, свесив ноги с дивана.

– У нас связаны руки, – сказал он. – Что вы предлагаете? Ползти на коленях к офису и умолять: «Разрешите нам писать собственную музыку»? По-моему, они однозначно дали понять, что вопрос закрыт.

Я заметил, как напрягся Мин Хо.

– То есть ты хочешь просто на все забить после того, как мы работали годы напролет? Выступать дальше с дешевым шлаком, который максимум подержится пару часов в топе? А ничего, что есть люди, которые сейчас в одиночку проходят через весь тот ужас, который мы одолевали вместе? Люди, которым мы могли бы помочь, если бы нам просто позволили?

Последние слова он уже почти прокричал Эду в лицо. Тот безрадостно засмеялся: