На том конце прозвучал тихий грустный смех:

– Я бы очень хотел обнять тебя.

– Знаю.

После каникул в Нью-Буффало расстояние действовало отрезвляюще: только сейчас я осознала, что могло бы произойти, не живи мы в разных мирах. Чжэ Ён тоже знал – это чувствовалось в тишине, повисшей в нашем разговоре. Но мы больше не вспоминали о нашем прозрении, и я была рада, что могу на время об этом забыть.

– И чем же вы занимались целый день? – направила я разговор в безопасное русло. – Все еще работаете над программой?

– Все так же, – ответил Чжэ Ён, – но прежде всего над песнями, которые нужны для нового альбома. – На мгновение он замолчал. – Еще не рассказывал, но я дописал ту песню, которую начал в Нью-Буффало.

– И ты говоришь это только сейчас? – Я убрала карандаш в сторону и подтянула ноги на стул. – Можно послушать?

– Ну, если хочешь. – Он звучал немного застенчиво.

Я услышала, как он что-то печатает на компьютере.

– Разумеется! У нее есть название? У песни…

– Пока нет, – ответил Чжэ Ён. – Скажи, если что-нибудь придет в голову.

И вот зазвучала песня. Разбирайся я в музыке получше, мне хватило бы слов описать, какие чувства пробудила во мне эта мелодия. Но сейчас я просто прислушивалась к пульсации басов, повторявших ритм биения сердца. Постепенно присоединялись другие инструменты, которые я уже не могла назвать, звуков становилось все больше. Будто каждая нота – как новый мазок кистью на черном полотне. Резкие точки, протяжные штрихи. Вспышка цвета и вновь приглушенный тон. Голос Чжэ Ёна сплетался с переливами инструментов. Такой нежный и вместе с тем вкрадчивый, я даже не сразу поняла, кто именно поет, настолько по-новому он звучал. Мелодия тут же врезалась в память.

– Вау! – произнесла я, когда стихли последние ноты. – Она такая…

– Депрессивная?

– Я хотела сказать «мрачная», но да, это тоже подходит. – До чего странно, что такая песня родилась в Нью-Буффало. Для меня проведенные там дни были наполнены безмятежностью, яркими красками и мягкими переливами гитары.

– Элла? – снова заговорил Чжэ Ён. Я даже не успела спросить, о чем эта песня.

– Да?

– Мне так жаль, – повторил он. – Я… даже не знаю. Не думал, что это так трудно – не быть всегда рядом.

– Ты сейчас рядом.

– Опоздав на несколько часов.

Я хотела ответить, но промолчала, слова не шли… Пока сестер не было дома, я так ждала его звонка. А ведь знала, что он ужасно занят. Но иногда так тяжело смириться с этой мыслью. Мне хотелось занимать не менее важное место в его жизни, чем музыка или группа. Даже думать об этом больно. Чжэ Ён и я – мы оба старались изо всех сил. Нельзя требовать друг от друга большего.

– Если бы я могла – написала бы счастливый конец для нашей истории, – сказала я, – или нарисовала бы. Я ведь еще ничего в своей жизни не написала.

– Уверен, что все произойдет само собой, – заметил Чжэ Ён. Похоже, он не допускал и мысли, что может быть по-другому. – Думаю, что перед счастливым концом каждый человек должен пройти через некоторые трудности. Тем ярче финал.

Странно, но его слова меня успокоили. Последнее время я так хочу верить, что после бури из-за туч непременно выглянет солнце.

– Обещаешь? – спросила я. Будто Чжэ Ён в силах на это повлиять.

– Обещаю.

Глава 27

На следующий день, проснувшись, я первым делом отправилась на кухню завтракать. Лив уже была там: замерев с ложкой, полной кукурузных хлопьев, на полпути ко рту, она пожелала мне доброго утра, а потом продолжила свою трапезу.

– Доброе, – зевая, произнесла я. Выспаться мне не удалось – я предпочла бы вернуться в кровать, завернуться в одеяло и снова уснуть. Усталость, несомненно, вызвана вчерашними переживаниями: такие эмоциональные качели всегда выжимали из меня все соки. Поэтому я гордилась собой, что, преодолев сон, смогла встать с кровати. Задача упростилась, стоило вспомнить о курсе по искусству. Достав тарелку из шкафа, я насыпала в нее хлопья, налила молоко и присоединилась к сестре.

Со скрипом отодвинув стул, Лив встала и убрала свою тарелку в раковину.

– Уже придумала, что будешь дарить Мэл?

– С прошлого раза ответ не изменился.

– Просто интересуюсь. – Лив пожала плечами. – Сегодня уже вторник.

– Значит, у меня еще четыре дня, чтобы найти подарок, – ответила я немного раздраженно. Не так уж и много времени у меня на поиски. – Я все равно собираюсь завтра в центр за новыми линерами. Что-нибудь да найду.

– Ладно, – Лив открыла холодильник, – хочешь еще кусок торта или я могу забрать?

– Конечно, забирай. – У меня все еще болит живот после половины торта, которую мы съели позавчера.

Лив упаковала оставшиеся куски торта в контейнеры, уложила их в рюкзак и отправилась в школу.

Позавтракав, я вернулась в комнату и откопала из-под горы подушек телефон.


Чжэ Ён: Как дела сегодня, Элла?


Хороший вопрос. Присев на краешек кровати, я поразмыслила над ответом.


Я: Худшее уже позади. С нетерпением жду нового дня, так что все в порядке.

Чжэ Ён: Не знаю почему, но мне кажется, что нет, не в порядке.

Я: Просто все еще уставшая. Но боюсь, что усну беспробудным сном, если прилягу отдохнуть.

Я: Если не считать усталости, все хорошо. Просто… этот день всегда немного выбивает меня из колеи.

Я: А ты как?

Чжэ Ён: Эд сильно не в духе, с тех пор как пообщался по телефону с мамой. Не знаю почему. Он не часто говорит о семье, но если оставить его в таком состоянии одного, он долго будет дуться, что никто не хочет проводить с ним время.

Чжэ Ён: (Что, кстати, правда. Только не говори ему.)

Я: А что остальные?

Чжэ Ён: Мин Хо не вылезает из студии, Хён У безумствует с уборкой, а Ву Сок следит за тем, чтобы тот не выбросил все, что у нас есть.

Я: Звучит… захватывающе. Похоже, у вас тоже напряженные деньки.

Чжэ Ён: Мы все немного на взводе.

Я:☺ Надеюсь, скоро все наладится.

Чжэ Ён: Когда-нибудь все обязательно будет хорошо.

Чжэ Ён: Да, и по поводу курса – я буду держать за тебя кулачки. Уверен, все пройдет замечательно.

Я: Спасибо, мне это пригодится.

Я: Кстати, мне пора. А то опоздаю на первую лекцию.

Чжэ Ён: Напиши потом, как все прошло.

Я: Есть, сэр!


Вскоре я вышла из дома. Чуточку нервная и усталая, но главное – с чувством легкости в груди.

Курс проводился на кафедре изобразительных искусств, располагавшейся в нескольких кварталах от большого университетского комплекса, где я посещала лекции по бизнесу и экономике. Вытянутое приземистое здание кафедры искусств снаружи немного напоминало спортивный зал. Вход украшали изображения, как будто яркие цветные веснушки. Пришлось обойти половину окаймленной деревьями территории, чтобы оказаться перед Мидуэй-Плезанс – большим парком, делившим университет на две части.

Я зашла внутрь, изумленно оглядываясь, и едва не столкнулась с проходившей мимо женщиной. До сих пор у меня не было причин посещать этот корпус, поэтому сейчас я чувствовала себя ребенком, впервые попавшим в музей. Рассмотреть хотелось все и сразу: картины на стенах, встречавшиеся на каждом шагу скульптуры. Я как будто оказалась в ином мире. Сам воздух, казалось, здесь пропитан духом творчества, у меня даже руки зачесались, так захотелось прямо здесь и сейчас достать скетчбук.

Но вместо этого я отправилась искать аудиторию. Дверь была открыта, и я смогла рассмотреть кабинет, оказавшийся в два раза меньше лекционных залов, в которых мне приходилось бывать.

На стене доска, вся увешанная рисунками. По диагонали от нее стоял маленький столик с вазой, полной цветов. Нерешительно я вошла в аудиторию. Вдруг кто-нибудь скажет, что мне здесь не место? Страх следовал за мной по пятам. Но… ничего не произошло. Людей собралось немного, мое появление почти никого не заинтересовало.

Я выбрала место в конце кабинета: мне хотелось затеряться на заднем плане и впитать все, что будет происходить в течение следующих полутора часов. До начала занятия оставалось почти пятнадцать минут. Я не могла придумать, чем бы себя занять, поэтому откопала на дне рюкзака альбом и карандаш. Пролистывая альбом в поисках пустой страницы, я наткнулась на портрет Чжэ Ёна, который нарисовала в Нью-Буффало.

На карандашном рисунке я изобразила Чжэ Ёна в профиль, но и этого хватило, чтобы мое сердце забилось от счастья. Я погладила картинку и перевернула лист. Не успела я придумать сюжет для новой зарисовки, как в аудиторию зашел преподаватель и попросил тишины.

Профессор Вега оказался старше, чем я представляла. По рассказам Мэтта, в моей голове сложился образ довольно молодого и энергичного преподавателя искусств. Белая борода и поредевшие волосы – я бы сказала, что профессору давно за пятьдесят. Его толстенький живот и ярко-красные подтяжки привели меня в полное замешательство.

Уперев руки в бедра, Вега замер перед доской. Он обвел взглядом аудиторию, словно поприветствовав каждого из собравшихся по отдельности, и в конце хлопнул в ладоши. От внезапного громкого звука я вздрогнула.

– Хорошо, – начал профессор. – Поздравляю с началом семестра. Мое имя Вега, и, если никто не заблудился, вы все находитесь на занятии по изобразительному искусству. – Некоторые студенты тихонько засмеялись. – Полагаю, вам не терпится взять карандаш и приняться за работу – мы непременно до этого дойдем. Но для начала обсудим организационные мелочи, чтобы вы знали, чего ждать. На первых уроках займемся теорией, затем перейдем к натюрмортам и, наконец, к портретам. В плане также обнаженная натура, на нее отведено несколько занятий, но до этого нужно еще дожить.