Я: Звучит отстойно…

Чжэ Ён: Не волнуйся, в целом он чувствует себя неплохо. Просто старается не переносить вес на больную ногу. Не знаю, заметно ли было со стороны, но мы-то сразу обратили внимание. Последние несколько минут, кажется, ему было трудно стоять.

Я: А почему врач так и не сообщил вам, чем это может закончиться?

Чжэ Ён: Эд отказался от обследования. Цитата: «Не так уж и плохо».

Я: И… он может вот так просто отказаться?


Я-то думала, в таких вещах они ничего не решают. В конце концов, врачи и менеджеры должны из кожи вон лезть, чтобы все пятеро участников оставались здоровы.


Чжэ Ён: Вообще-то нет.

Чжэ Ён: Но Эд в курсе, что если проблема серьезная, то придется пропустить следующий концерт. Он, наверное, сейчас бродит по своей комнате, весь зеленый от злости и ругает себя за ошибку.

Я: Вы говорили с ним?

Чжэ Ён: Ву Сок пытался. Но Эд ведь из тех людей, кому нужно сначала с самим собой разобраться.

Я:☹

Я: Буду держать кулачки, чтобы вы завтра не получили плохие новости.


Странно, что Лив об этом ничего не рассказывала. Обычно она первая узнает новости об NXT. С другой стороны, она же весь вечер не проверяла сообщения в телефоне. Видимо, просто не заметила.

Я встала, натянула пижаму, быстренько умылась и отправилась обратно в постель. Ужин действительно получился выматывающим. И все-таки у меня гора с плеч упала благодаря разговору с Мэл. Это были маленькие шажки, подчас даже удручающе крошечные. Но каждый такой шаг, каждое слово и разговор помогали мне лучше понять Мэл, а значит, стоили того.

Я не заметила, как заснула, и утром мне понадобилось время, чтобы сориентироваться после пробуждения. Усталость вчера безжалостно раскатала меня катком. Я повернулась на бок, чтобы взглянуть на будильник. 6:02. Давненько я не вставала так рано. Никогда не была жаворонком. Но сегодня я чувствовала себя свежей и отдохнувшей, как будто непросто выспалась, а еще успела отдохнуть в спа-салоне.

Я хорошенько потянулась, взяла книгу с тумбочки и впервые за долгое время провалилась в историю. Это без сомнений лучший способ начать день.

Чуть позже я услышала, как в соседней комнате завозилась Лив. Что-то грохнуло по стене, разделявшей наши спальни. Судя по звукам, она пыталась пройти через комнату с закрытыми глазами. И я очень хорошо могла это представить: мы обе вели совиный образ жизни. Я тихо засмеялась и продолжила чтение. Потом заболели запястья, и пришлось перевернуться на живот. Через пятьдесят страниц я отложила книгу и нащупала под одеялом телефон.


Эрин: Итак, вот тебе факт: только побывав в австралийской глухомани в полвторого ночи, можно увидеть настоящее звездное небо.


Эрин написала это совсем недавно, а еще отправила фотографию. Но, к сожалению, ничего, кроме нескольких маленьких светящихся пятен во мгле, я разглядеть не смогла: камера у нее на телефоне была далека от идеала.


Я: Зачем ты среди ночи отправилась куда-то в глушь?

Эрин: …спонтанное путешествие.

Я: В одиночку?

Эрин: …нет…

Эрин: Эрик предложил.

Я: Подожди.

Я: Сколько я всего пропустила за последние дни?

Эрин: Немного. У меня все по-старому, ничего не меняется. Эрик с друзьями планировал поездку, но один из его приятелей соскочил, и позвали меня. Я и подумала, мало ли что случится, если он один уедет… Да и это всего на одну ночь.


Совершенно случайно отвалившийся друг – больше похоже на спланированное совпадение. Но я решила держать подозрения при себе.


Я: Если тебя там сожрет разъяренный кенгуру, мне придется приехать в Австралию и оторвать Эрику голову.

Я: И тогда я разорюсь, потому что билет туда стоит, как вся моя жизнь.

Эрин: Но ты унаследуешь все накопленные мною богатства.

Я: Почту за честь.

Я: Да, кстати…

Я: Вчера рассказала Мэл, что снова общаюсь с Чжэ Ёном.

Эрин: Ух ты, и как прошло?

Эрин: Не могу позвонить: связь здесь совсем уж фиговая. Надеюсь, апокалипсиса не случилось.


Я расписала ей все вчерашние события, и рассказ вышел таким длинным, что напоминал небольшой роман. Но мне так отчаянно хотелось скинуть этот груз с плеч. Меня накрыло чувство, что я наконец-то веду жизнь более-менее нормального человека.


Я: Надеюсь только, что Мэл не перенервничает.

Эрин: Будет она волноваться или нет – этому ты никак помешать не сможешь. Я знаю, мы уже обсуждали это, но ситуация снова может полететь ко всем чертям.

Эрин: Если уж совсем начистоту, я тоже с удовольствием держала бы тебя под стеклянным колпаком. Но так нельзя.

Я: Я и не собиралась лезть в чувства Мэл. Просто хочу, чтобы она… не знаю. Поменьше боялась за меня, что ли.

Эрин: Она твоя семья, Элла. А желать близкому человеку счастья и значит быть семьей.

Эрин: Я уже полгода в Австралии, а мама все еще постоянно интересуется, уверена ли я в своем решении.

Я: Даже не знала об этом.

Эрин: Полагаю, так она пытается сказать, что скучает.


Не она одна, Эрин. Не она одна.

Час спустя я наконец выбралась из дома и отправилась в библиотеку. Мэтт сообщил, что он уже на месте и, если хочу, я могу присоединиться. До библиотеки я добралась быстро: походка стала не такой вялой, какой была последнее время. Даже идти было легче. И не только из-за того, что я, наконец, набралась смелости поговорить с Мэл до того, как меня окончательно сгрызла совесть. Я предвкушала бессчетные ряды книг, которые только и ждут, когда их откроют.

На контрасте с приподнятым расположением духа я еще отчетливее осознала, как же скверно мне было последние недели. Никогда не думала оказаться настолько зависимой от других людей. И все же. Но что важнее: я справилась.

Черпать гордость и силу из своего достижения оказалось легче, чем я предполагала. Они мне еще пригодятся, когда придет пора вооружиться против всего, что встанет на моем пути в ближайшем будущем. А учитывая статус Чжэ Ёна, есть к чему готовиться.

Мэтта я нашла в дальнем закутке библиотеки и, притащив стул, села напротив. На столе перед Мэттом возвышалась гора книг, и его самого было едва за ними видно.

Вероятно, он занял это место сразу после открытия библиотеки и с тех пор даже не сдвинулся. Мэтт любитель создавать впечатление, что ему плевать на учебу, но, когда доходит до дела, зарывается в книжки почище меня.

– Доброе утро, – поздоровалась я, поставив рюкзак на колени.

Мэтт драматично выронил ручку.

– Она жива! Глазам не верю! Тебе лучше? Учиться в одиночестве гораздо скучнее, чем ты можешь себе представить.

В ответ на его представление я засмеялась и закатила глаза:

– Да, мне уже лучше. Сочувствую, что тебе пришлось пройти через все это в одиночку, но, надеюсь, это как-то компенсирует мое отсутствие, – с этими словами я протянула ему шоколадный батончик и принялась раскладывать вещи. – Давно ты здесь?

Мэтт схватил шоколад и развернул.

– Где-то с семи, – промямлил он, откусывая батончик.

– Уже обедал?

Мэтт покачал в воздухе шоколадкой:

– Прямо сейчас. Закончил две домашние работы и доработал текст для профессора Кавано. В библиотеке особо не пообедаешь.

Я улыбнулась:

– Повезло же, что у тебя есть приятель по учебе вроде меня, который таскает еду.

Мэтт дожевал шоколад и вернулся к записям. Я достала учебник и вскоре тоже углубилась в изучение материала. Дома я даже не открывала задание, чем и объясняется длина моего списка дел. Мне удалось его чуть-чуть уменьшить, но тексты, которые нужно прочитать за каникулы, оказались значительно больше, чем я смогла бы осилить. Скоро я поймала себя на том, что мысли плывут куда-то вдаль. Через полчаса я сдалась и полезла за телефоном, чтобы написать Чжэ Ёну.


Чжэ Ён: Эд все еще хромает и, кажется, выглядит хуже, чем вчера.

Чжэ Ён: Его только что обследовали. Без понятия, как доктор его уговорил, но Эду придется отсидеть весь следующий концерт.

Я: Как он с этим справляется?

Чжэ Ён: Эд ни с кем не разговаривает, хотя обычно он самый болтливый. Наверняка он сейчас кипит от злости, но вряд ли мы что-то можем с этим поделать.

Я: И как планируете выходить из положения? Эд просто… останется в отеле? Или будет стоять за кулисами и глазеть на вас?

Чжэ Ён: Он не будет танцевать, но петь все равно придется. Не представляю, как это будет смотреться со стороны. Сегодня решили устроить кризисное собрание.

Я: И часто у вас так? Случаются какие-нибудь травмы?

Чжэ Ён: Это не редкость, но обычно не до такой степени, что даже выступать нельзя.