– Ладно… Пока… – растерянно проговорила Надя, всё ещё недоверчиво глядя на подругу.

У Вики всё внутри дрожало, но она внешне спокойно помахала рукой на прощание, позвала Керри и пошла к своему подъезду. «Удалось, повезло, пронесло», – стучало у неё в висках.

15.03.

«Счастье и несчастье – одно и то же. Есть такое слово «счастье», но где само счастье? Как и есть такое слово – «горе». Наиболее ясно это видно в любви. Счастье – несчастье, страдание – наслаждение, свобода – зависимость. Жизнь не настолько проста, чтобы можно было отделить одно от другого, классифицировать, разложить по полочкам, как старается это сделать Надя. Ей кажется всё просто: разложи, выбери себе то, что подходит, а остальное выкинь. Но так нельзя! Любая мысль, облечённая в слова, теряет свою цельность, форму – она однобока. Люди живут в двухмерной реальности. Это как если нарисовать человека, животное – лишь контур. А что включает в себя другая сторона, невидимая? Можно жить в трёх измерениях – изваять статую, скульптуру. А что внутри? Гипс? Чугун? А каков этот человек, это животное в движении? Какие они по характеру? Что они чувствуют? Выход в трёхмерность не выявляет суть, потому что под формой должно быть содержание. Так и мысль – сложный, многомерный, живой, постоянно меняющийся и самоусовершенствующийся организм. Выразив словами один её бок, можно ли домыслить, достроить и другие? Если я говорю «любовь», то что я имею в виду, что слышат остальные? Если человек говорит другому «ты мне нужен» – как понять его? Или, может, не надо его понимать, а надо почувствовать?»

Вика сидела в кресле с ногами и с дневником на коленях.

Мама уже приходила. Они посидели за столом, поели салатиков и попили чаю с тортом. На шее у Вики висел мамин подарок – тоненькая серебряная цепочка с кулончиком в виде мотоцикла. Папа не звонил, не торопился поздравить её с днём рождения. Но в семь должен был прийти Гена, и Вика всё равно была счастлива.

Делать было нечего: ведь глупо же заниматься повседневными делами – уроками, физическими упражнениями – в свой день рождения! А потому она сидела, глядя в пустоту, и думала, думала, думала обо всём сразу. Время от времени записывая мысли в дневник.

Пискнул домофон. Вика удивилась: времени было – четыре, но вдруг Гена не выдержал и прибежал раньше? Но это была Надя.

– С днюхой! И ничего не говори. Я не позволю тебе сидеть дома в дэрэ одной. Возражения не принимаются!

– Надя, я… – растерялась Вика.

– Доставай салатики из холодильника. Обожаю твой сырный салат. А это тебе – держи! – Надя, раздевшись, вручила имениннице огромный свёрток.

– Что это?

– Просто разверни.

Вика осторожно развернула свой подарок и обнаружила под пакетами и упаковками… настоящий мотоциклетный шлем. И тут же надела его.

– Круто, – оценила Надя.

А Вика смотрела на себя в зеркало и не верила своим глазами: у неё появился собственный шлем!

– Шлем у тебя уже есть. Желаю тебе, чтобы вскоре появился и мотоцикл. Пойдём срочно есть, я голодная.

– Спасибо… – всё ещё не могла прийти в себя Вика.

– Ты есть в шлеме собралась?

Пришлось его снять.

– Вичка, посмотри мне в глаза, ты что-то от меня скрываешь, – начала Надя, когда они поели.

– Я ничего от тебя не скрываю, – быстро ответила Вика, выпрыгивая из-за стола к чайнику.

– Мама ушла, а ты сидишь нарядная, и холодильник – полный всяких вкусностей. Ты не умеешь врать! Кого ты ждёшь?

– Никого.

– Не ври мне! Подруга я тебе или нет? Я ведь почти поверила тебе утром, что ты будешь сидеть в одиночестве. А сейчас что-то мне подсказывает, что это не так. Ты… Подожди, подожди… – Надя, озарённая какой-то мыслью, замолчала, а потом с утроенной силой накинулась на подругу: – Ты СНОВА ЖДЁШЬ ФРОЛОВА?!

– Ну… э-э…

– Точно, ты его ждёшь. Отцепись же, наконец, от чайника! Если за него держаться, он быстрее не вскипит. Ты ждёшь Фролова. Ты его сама позвала? Он проявился? И после того, как он поступил с тобой 8-го Марта, ты его простила?!

– Надя, он… Я… Он… он пришёл, извинился, сказал, что он – дурак и ему стыдно…

– Ну надо же! Он – дурак, и ему стыдно, – всплеснула руками Надя. – И ты ему поверила? Если парень один раз так поступил, то ему нельзя верить! Он ведь даже не позвонил, он просто выключил телефон! И отплясывал с Черемшиным в клубе. И это хорошо, если просто с Черемшиным! А если они там были с другими девчонками? Может, у твоего Фролова вообще есть кто-нибудь, а ты – так, запасной вариант?

– Никого у него нет… – Вика, не глядя подруге в глаза, разливала чай. – Что ты так… Ну… ошибся человек.

– Что же он, интересно, сказал тебе, кроме того, что он – дурак? Почему он не позвонил? Он же должен был как-то объяснить тебе свой поступок?

– Он сказал…

И тут Вика поняла, что в тот вечер, когда она забыла Керри на улице, а вернувшись за ней во двор, обнаружила там Фролова, он, конечно, что-то ей объяснял, но она так разволновалась, что ничего из его объяснений не запомнила.

– Я не помню, – призналась Вика подруге.

– Как это не помнишь? Он объяснил тебе, почему вместо того, чтобы быть у тебя, как обещал, он был в клубе, или нет?

– Объяснил, но я не помню, что он сказал.

– Как это вообще можно забыть?! Я тебя не понимаю. Это же важно!

– Важно. Но я не помню. Я правда не помню. Я волновалась.

– Боже, – Надя схватилась за голову, – я вообще не понимаю, что происходит. Парень тебя предаёт, потом что-то плетёт невразумительное, раз ты даже воспроизвести это не можешь, напрашивается снова в гости, а ты тут же таешь, прощаешь всё и снова на всё готова – так, что ли?

– Ну… Я не знаю. Я… Мне… мне захотелось его увидеть в день рождения. У меня никогда не было дня рождения с парнем.

– Опять двадцать пять! Пусть дурак и предатель – лишь бы был, что ли?!

– Надя, вот тортик, тебе сколько отрезать? – попыталась перевести разговор на другую тему Вика.

– Какой тортик?! Ты опять не хочешь со мной об этом говорить? А мне нужно, чтобы ты ответила: почему ты его простила?!

– Надейка, если ты поняла, что я не хочу об этом говорить, тогда зачем ты настаиваешь?..

Надя сверкнула глазами, но промолчала, взяла себе кусок торта и нервно принялась его поглощать. Вика же в задумчивости размешивала в кружке сахар, который туда не положила. Она чувствовала дискомфорт и раздражение. Ей хотелось, чтобы Надя ушла, хотелось остаться одной, взяться за дневник, ещё немного подумать, настроится на встречу с Геной. Но как попросить подругу оставить её, она не знала.

– Ты хочешь, чтобы я ушла? – вдруг напрямую спросила Надя.

Вика от неожиданности растерялась и брякнула правду:

– Да.

– Хорошо, я уйду. Я не буду мешать твоему счастью. Во сколько он там должен прийти? Только поверь моей интуиции: он не придёт. Не придёт он сегодня. Сегодня – снова суббота, а потому он как пить дать снова пойдёт с Черемшиным в клуб.

– Спасибо тебе ещё раз за шлем. Я так рада, так благодарна тебе, ты – настоящая подруга!

– Пожалуйста. Если он не придёт – позвони, я прибегу и утешу тебя.

– Он придёт.


Чтобы настроиться на нужный лад, Вика взяла дневник:

«Все люди могут передавать душевные порывы словами. Просто одни – ленивы, другие – глупы, третьи – не умеют, четвертые – не хотят. Но есть люди, в которых постоянно бьёт добро, как вода из ключа. Они облекают его в слова. И делятся с одними, другими, третьими, и доброта их, душевная мудрость, чуткость к чужой боли не иссякает. Отдавая живое, наболевшее, они мучаются не от того, что жалко, а боясь, что всем не хватит. Только им ведомы сильные страсти и страдания. Причём страдания – в большей степени. Но они не ропщут, не злятся, они ищут в себе хорошее и достойное и дальше делятся с другими. Они великодушны: их душа слишком велика для них одних».

А когда его отложила, на часах была половина восьмого. Керри сидела у входной двери, намекая, что пора бы прогуляться. «Встречу его на улице», – подумала Вика, одеваясь.

Но на улице были только слякоть и мокрый полуснег-полудождь. Побродив между своим домом и домом Гены, она вернулась восвояси. На часах было двадцать минут девятого. Вика набрала номер Гены. Длинные гудки шли один за одним, пока не высветилось «Соединение завершено» – Гена не взял трубку. И тут Вика испугалась: а вдруг Надя права, вдруг ОН НЕ ПРИДЁТ?!

Она нервно помыла посуду, сыграла на компьютере в «Тетрис», разложила пасьянс… Время шло, а Гены не было. НЕ БЫЛО. Она раз за разом набирала его номер, но из телефона доносились только длинные унылые гудки. Вика не могла ничем заниматься – всё валилось у неё из рук! – она только нервно ходила по квартире, как и в прошлую субботу.

Всё было точно так же: она ждала, а он не шёл. Ездил лифт, открывались двери, кто-то входил и выходил из квартир, но… Но никто не шёл к Вике. Гена не приходил.

Я буду ждать. Я просто буду ждать.

Не плакать, не надеяться, не верить.

И не любить. Лишь пол шагами мерить.

И с каждым шагом молча умирать, —

перечитала Вика строчки в своём дневнике.

И… вдруг опять что-то неуловимо изменилось, рука сама потянулась за ручкой…

А я одна, а я опять одна.

Что тревожиться из сил своих последних?

Мне одиночество – и друг, и собеседник.

Мой верный друг. И я ему верна.

Вика написала это и испугалась. Смотрела и не верила своим глазам: я снова сочиняю стихи, это я? Но слова рвались откуда-то изнутри, требовали продолжения. И страх отступил.

А я одна, но я не знаю скуки.

Ведь я внутри намного больше вне.

Сто пять галактик, тьма миров во мне.

Движенья, мысли, чувства, буквы, звуки.

Теперь Вика смотрела на строчки с удивлением. У неё было такое ощущение, что писала не она, а как будто кто-то другой через неё. «Это – не моё! Я не могла так сказать!» – скакали в голове мысли. – «Я вообще не умею писать стихи!» Но стихи упорно рвались изнутри наружу.