И к Люку она питала слабость, И она не станет лгать себе самой, отрицая, будто его слова не произвели на нее оглушающего действия. Да, она ничего так не желала. Мечтала об этом еще шестнадцатилетней девчонкой. Быть женой Люка.

— Дурачишься, да?

— Нет. Я совершенно серьезно, — с невозмутимым спокойствием подтвердил Люк.

Именно это спокойствие сразу ее отрезвило. О чем она думает? О том, что между ними было? Было и сплыло. И если Люк полагает, что отпустил милую шутку, то ей не смешно.

— Ты, верно, спятил! Мы четыре года в глаза друг друга не видели.

— Точно четыре года? Значит, ты считала? — сказал он, поддразнивая ее. Этим тоном все было сказано.

— Если ты не собираешься говорить о деле всерьез, я прекращаю разговор, — заявила Хиллари, разъяренная его бесцеремонностью. Как он посмел! Неужели она впрямь когда-то страдала по этому наглецу? Должно быть, была не в своем уме.

Но не успела она сделать и двух шагов к двери, как его ладонь, опустившись на плечо, задержала ее.

— Не спеши. Ты еще не сказала мне, какой у тебя план. Как-никак я человек разумный. — И, пропустив мимо ушей ее сердитые доказательства обратного, заключил: — Выкладывай свои соображения. — И удерживающая ее ладонь мягко соскользнула к локтю.

Резко высвободив руку, Хиллари смерила собеседника недоверчивым взглядом. Что он задумал? Чего добивается?

— Садись, — пригласил Люк и, отступив, подхватил стоявший в стороне стул для себя. Развернув его спинкой вперед, он ловко оседлал его.

Люк в своем репертуаре, отметила про себя Хиллари, — даже если всего-то надо принять сидячее положение, он сделает это по-своему.

— Валяй. Что ты там придумала? — сказал он, положив руки на спинку стула.

Убедившись, что он на самом деле готов ее слушать, Хиллари опустилась на край стоящего рядом стула и принялась излагать свой план:

— Прежде всего нам, по-моему, нужно собрать как можно больше информации — выяснить, с чего. это у них началось. Ты об этом хоть что-нибудь знаешь?

— Почти ничего, — пожал плечами Люк. Широкими, мощными плечами. Студентом он занимался плаванием, входил в команду, которая была чемпионом штата, и тренировки не прошли даром для верхней части его торса. О нижней Хиллари и думать боялась, благо спинка стула скрывала от нее расставленные под углом ноги, оседлавшие сиденье. Ей и без того хватает, незачем еще любоваться, как обтягивают Люка джинсы. Она отвела взгляд и сказала:

— Я тоже почти ничего. И в этом вся беда. Прежде чем решать проблему, необходимо о ней как можно больше знать. Я пыталась говорить с папой, но ничего не добилась. Он уходит от разговора. Пошла поговорить с твоим отцом, но он даже . не вышел ко мне. Одна я ничего не добьюсь, но если мы объединим усилия — сможем кое-что раскопать и выяснить точно, что послужило причиной этой нелепой вражды.

Придав лицу глубокомысленное выражение. Люк секунду-другую сосредоточенно смотрел на Хиллари, словно вникая в сказанное, но затем резко покачал головой.

— Не-ет. Мой план мне больше нравится.

Хиллари гневно сверкнула глазами.

— А ты с самого начала был настроен против моего. Скажешь, нет? Не трудись отвечать. Это ведь, насколько мне помнится, главная твоя черта. Уж ты такой! — с сердцем проговорила она. — Ты принял решение, а там хоть потоп, хоть светопреставление, но быть но сему. Ты не отступишься, даже если то, что надумал, бред собачий.

— Похоже, мы ушли в сторону от предложения, которое я тебе сделал. А?

— Ты сделал мне предложение? Ты отдал приказ. К тому же неосуществимый.

— Вполне осуществимый, — возразил он. — На редкость практичный. Мы у наших родителей единственные дети. Мы женимся, и вражда прекращается сама собой.

— К твоему сведению, брак не прекращает вражды. Напротив. Вражда уничтожает родственные связи. Ты никогда не слышал о Ромео и Джульетте?

— Литература, — хмыкнул Люк, отклоняя этот довод взмахом руки. — А в жизни специально заключают браки, чтобы прекратить вражду, даже войны. Этим пользовались коронованные особы, главы государств на протяжении всей истории.

— Учитывая твое стремление быть главой, я думаю: подражание коронованным особам тебе по нраву, — отвечала она. — А вот мне — нет. Он на ее шпильку не отреагировал.

— Раз мы поженимся, моему предку и твоему придется воленс-ноленс, прекратить грызню, хотя бы ради благополучия внуков…

— Внуков!

— Чтобы выглядеть пристойно, — продолжал он как ни в чем не бывало, — твой папаша и мой пожмут друг другу руки и покончат с этим вздором, переключатся на другие занятия. На гольф, может быть.

— У тебя богатое воображение! К твоему сведению, в жизни браки, как правило, только разжигают семейные распри, а не наоборот.

Люк нахмурился.

— Откуда ты взяла? Замуж собиралась? За кого?

— Тебя это не касается.

— Очень даже касается: ты не сегодня-завтра будешь моей женой.

— Не буду. Ни сегодня, ни завтра, ни во веки веков.

— Значит, ты вовсе не хочешь прекратить эту вражду?

— Нет, хочу. Очень хочу, — возмутилась она. — Не смей клепать на меня.

— Ты заявляешь: хочу покончить с враждой. Прекрасно. Я предлагаю тебе, как это сделать. Выйти за меня замуж. Если ты отказываешься, я снимаю с себя ответственность за дальнейшее. Учти, вражда эта вполне может разгореться еще сильнее, — предостерег он резко и прямо.

Ну нет, на такой явный шантаж Хиллари не станет поддаваться.

— Учту.

— Что ты ломаешься? — почти с горечью спросил Люк.

— Ломаюсь?

— Словно мы совсем чужие, только сегодня встретились. Кажется, знали друг друга во всех подробностях, — проговорил он голосом, от которого растаяли бы и полярные льды.

— Когда это было… — вздохнула Хиллари.

— Тяга друг к другу осталась. Будто сама сейчас не почувствовала. И я почувствовал.

— Тяга еще не причина, чтобы жениться.

— Причина не хуже другой, — возразил он, вставая с той изящной экономностью движений, которая и прежде всегда его отличала.

— А о том, что женятся по любви, ты не слыхал? — парировала она и тоже встала. Не хотелось, чтобы его высокая могучая фигура нависала над ней.

— По любви? — Люк покачал головой. — Браки по любви редко бывают удачными.

— О да! Ты тут, полагаю, большой знаток.

— Не знаток, но знаю, на чем споткнулись другие. И поберегусь повторять их ошибки.

— Вот-вот. И я поберегусь от ошибки выйти за тебя замуж.

— Никакой тут не будет ошибки. Разреши, я тебе докажу…

И, схватив ее в охапку, поцеловал прежде, чем она успела набрать воздуху для решительного протеста.

При желании Люк двигался с необычайным проворством. При желании целовал так, как никто другой на свете. Он совсем по-особенному накрывал ее рот своим и щекотал языком уголки губ, касаясь их так нежно и настойчиво, что не было сил противиться.

Несмотря на годы врозь, не возникло и тени неловкости, и носами они не стукнулись, и не понадобилось приспосабливаться друг к другу, познавая заново. Напротив, его рот все крепче прижимался к ее губам, откровенно сладострастно и до ярости жадно. Их языки переплетались, сливаясь в сладостном единстве. Вихрь желания, такого сильного, что лишал рассудка, понес ее за собой.

Все ее чувства, столь давно не воспринимавшие его тепла, прикосновений, запаха, всего того, что когда-то было любимым ею человеком, пришли в смятение. Она не могла разобраться в своих ощущениях. Они путались, перемешивались, сотрясая все ее существо, и она покорно отдавалась переполнявшему ее наслаждению.

Они с Люком подходили друг к другу, как перчатка к руке, как две половинки яблока, словно природа изначально задумала соединить их. Фигура его была как раз впору, чтобы ее груди уютно улеглись в колыбели его объятий, а бедра — меж его чресел. Никогда еще она так остро не нуждалась в нем, никогда еще не желала его так сильно.

Но все же чувство самосохранения не совсем дремало в ней, худо-бедно, но ей удалось стряхнуть с себя опасное наваждение. Нет! Она не пойдет на это снова! Сейчас ей хорошо, зато потом придется горько расплачиваться. Вспомни, как он поступил с тобой. Не теряй голову, блаженство имеет свойство молниеносно улетучиваться, как, впрочем, и сам Люк.

Она прислушалась к призывам разума. В прошлом Хиллари всегда размякала в его объятиях. Но не на этот раз. На этот раз она собралась с силам и оттолкнула его.

Легкость, с какой ей это удалось, означала, что он не ожидал отпора с ее стороны. Ее такая самоуверенность еще больше взбесила.

— Если ты думаешь, что можешь подобрать меня там же, где бросил, когда сбежал погулять по азиям-африкам, то ошибаешься! — Для большего эффекта она в ярости забарабанила кулаками по его груди. — Я уже не та слепая, преданная тебе девчонка, какой была тогда. У меня свой путь, своя жизнь, и тебе в ней места не отведено. По твоей команде я замуж не выйду. Я тебе не игрушка. Не знаю, во что ты задумал поиграть, но на меня не рассчитывай. Я за тебя не пойду. Никогда.

— Никогда не говори «никогда», — успел сказать ей вдогонку Люк; повернувшись, она пулей вылетела из бытовки, чуть не сбив с ног поднимавшегося по лесенке мужчину.

Люк широко улыбнулся, встретив вопросительный взгляд своего прораба, Эйба Вашингтона.

— С ума по мне сходит девчонка! — бросил он.

— Оно и видно, — иронически подтвердил Эйб с бесцеремонностью человека, знающего Люка не один год. — Кто такая?

— Моя будущая жена. Я женюсь на ней.

— И это ты ей как раз сообщил?

Люк кивнул.

— То-то она рванула отсюда, — покачал головой Эйб, — будто ей пятки салом смазали.

— Ладно, Эйб, ближе к сути. Есть способ выкрутиться, — сказал Люк. — Помнишь, утром мне позвонил тот чудак шотландец? Инвестор.

— Тот самый, который заявил, что вкладывает деньги только в дела, которые затевают женатые мужчины? Женатые, мол, надежнее. О нем речь?

— Вот-вот. Об Энгусе Робертсоне. Он для нас последний шанс спасти проект. Без него на муниципальном приюте для престарелых можно будет ставить крест.