Джемма и Луиза обменялись понимающими взглядами. Вильерс никогда не был женат и понятия не имел, о чем толкует.

— Дождемся, пока Вильерс женится, — сказала Джемма маркизе, проигнорировав его наивный вопрос.

— Да, — кивнула маркиза. Ее улыбка стала шире. — Достойная месть! Может, он повстречает кого-то подходящего на свадьбе Козуэя, если она вообще состоится. Мой кузен по уши влюбится!

— В таком случае этой женщине, увы, придется меня дождаться, — сказал Вильерс.

Джемма приподняла бровь.

— Я только что вспомнил, что у меня свидание в Лондоне, — промолвил герцог.

— Как это на вас похоже, Вильерс, — сказала Джемма. — Вы вспомнили об этом свидании только сейчас?

— Он боится, — улыбнулась маркиза, помешивая чай. — Боится того, что его захлестнут чувства во время этого трогательного обряда и дело кончится тем, что он и сам женится.

— Боюсь, для того, чтобы напугать герцога, нужно нечто большее, чем пустая угроза, — вымолвила Джемма. — Ну скажите мне, Вильерс! О каком это невероятно важном свидании вы напрочь забыли до этого момента?

Леопольд Дотри, герцог Вильерс, должен был первым сказать, что пустой угрозой его не испугаешь. Но, к собственной досаде, он только что понял, что страх — это неотъемлемая часть человеческой натуры.

Если Джемма едет навестить свою родственницу, то Элайджа будет вечером дома один. А это показалось Вильерсу невыносимым. Глупо, конечно, что он стал таким чувствительным, однако отогнать от себя эти переживания он не мог. Элайджа не умрет в одиночестве, пока его лучший друг может помешать этому.

— Ничего особенно важного, — ответил он, аккуратно положив ложечку на блюдце рядом с чашкой. — По-просту я забыл о партии в шахматы, которую обещал сыграть с вашим мужем, моя дорогая.

— С Элайджей?! — изумилась Джемма.

— Именно.

— Вы возвращаетесь в Лондон и игнорируете письмо, которое прислал вам герцог Козуэй, опасаясь, что пропустите партию в шахматы с моим мужем?

— Видите ли, Бомона я знаю почти всю свою жизнь, а Козуэя — лет десять или около того, — сказал он. — Я понятия не имел о том, что вы уехали из дома, а Бомон остался в одиночестве. Вот я и решил, что должен выполнить свое обещание.

— Это не из-за того, что вы так долго избегали друг друга? — поинтересовалась Джемма. Она повернулась к маркизе. — Не думаю, что это секрет: мой муж и Вильерс были друзьями с детства, но потом из-за какой-то глупости их пути разошлись.

— Из-за собаки, — пояснил Вильерс.

— Точно! Глупость мужчин не перестает меня удивлять, — сказала Джемма. — Как бы там ни было, они лишь недавно снова наладили отношения.

— Именно из-за этого мне не хотелось бы хоть чем-то обидеть его, — медленно проговорил герцог. — Ваш муж такой ранимый.

— Элайджа? Что за ерунда! Я ни на мгновение не поверила в вашу болтовню, Вильерс. Думаю, есть еще что-то…

— Вильерс внезапно вспомнил о свидании после моего вопроса о детях, — приподнимая бровь, заметила маркиза.

— Больше меня в Лондон не гонит ничего, — уверенно сказал Вильерс. — Хотя…

— Я так и знала! — воскликнула Джемма. — Так что хватит болтать чепуху! Так как же обстоят дела с этими несчастными, забытыми вами детьми, Вильерс?

— Я пообещал молодой женщине, которая ухаживала за мной во время болезни, что буду не только содержать их, но и не забуду о своей отцовской роли, — ответил Вильерс в надежде, что эта история послужит для Джеммы наживкой и отвлечет ее.

— Боже мой! — вздохнула маркиза. — Должно быть, она была пуританкой. Чего она от тебя ожидала? Что ты сам их вырастишь?

— Полагаю, — отозвался Вильерс, допив последний глоток чаю, — что так оно и есть.

— Что за чушь, — равнодушно проговорила маркиза. — Если бы ты собрался поселить своих бастардов под собственной крышей, Вильерс, тебе было бы очень непросто заключить союз с уважаемой женщиной.

Герцог посмотрел на нее с улыбкой в глазах.

— Ты правда так считаешь? — спросил он.

— Вы провоцируете его, — засмеялась Джемма. — Так вперед же, Вильерс! Откройте собственный приют, а затем объявите, что собираетесь жениться и что вам нужна жена.

— Между прочим, люди с голубой кровью могут быть особенно вульгарными, — заметила маркиза, и по ее тону было понятно, что она думает о собственном муже.

— Полагаю, сам факт существования детей свидетельствует о моей вульгарности, — сказал Вильерс. — Но я серьезно обдумаю этот вопрос. Чрезмерное внимание общества никак не вяжется с моим ощущением собственного «я».

— Понятно, что о детях должны хорошо заботиться, — сказала маркиза. — Если этого не произойдет, ты будешь достоин морального порицания. Однако я не вижу причины, которая обязывала бы тебя принимать этих детей.

Вильерс просто улыбнулся в ответ.

— Мне пора в путь, — вставая, сказала маркиза. — Я надеюсь, что до вечера мне удастся проехать еще часа четыре.

Они расстались у входной двери. Хозяин гостиницы предусмотрительно сделал настил из досок, чтобы по нему можно было пройти к экипажам, не ступая в грязь.

— Моим сапогам этим уже не поможешь, — сказал Вильерс. Дождавшись, пока маркиза взберется в свою карету, он наклонился к Джемме. — Извините меня также за эту деревянную дорожку, да и за все остальное.

Его дыхание коснулось ее уха, и Вильерс заметил, что Джемма слегка порозовела.

— До свидания, — сказала она, отворачиваясь. — Передайте Элайдже привет.

— Непременно, — сказал герцог. И повторил: — Непременно.

Вильерс смотрел Джемме вслед, пока она пробиралась к своей карете, но она так и не оглянулась на него.

Глава 38

Ревелс-Хаус 5 марта 1784 года

Избавление Ревелс-Хауса от зловония казалось почти чудом. Войдя в переднюю дома, Симеон глубоко вздохнул, а потом даже приоткрыл дверь в уборную на первом этаже. От выгребной ямы запаха не было.

— Стражники мертвых ушли? — спросил Симеон у мистера Меркина. — Надеюсь, мистер Бартлеби вновь обрел возможность ходить?

— Это будет для него уроком, — заметил мистер Меркин. — Между прочим, я сделал очень приятное открытие, ваша светлость.

Симеон вопросительно приподнял брови.

— Я говорю о течении реки, — объяснил Меркин. — Полагаю, мы можем устроить так, чтобы часть воды затекала по трубам в ваш дом и постоянно промывала центральную выгребную яму. Ни у кого не будет такой дренажной системы, как в Ревелс-Хаусе! Никакого запаха, даже в самый дождливый день!

— А куда будет выливаться вода? — осторожно спросил Симеон.

— Мы выроем яму у дальнего склона холма. И уже через десять лет там будут самые плодородные земли герцогства, — пообещал мистер Меркин, снимая сюртук. — Мы заменяем прогнившие трубы новыми, самыми лучшими, но мне известно, что вы с герцогиней придерживаетесь единой точки зрения на эти вещи, ваша светлость. «Не думайте о тратах», — сказала мне герцогиня. Да, денег понадобится немало, но ваш дом будет абсолютно чист и лишен неприятного запаха!

Говорил он, конечно, витиевато, но Симеон отлично понял, что Меркин имеет в виду.

Хонейдью вошел в кабинет со стопкой бумаг для Симеона; следовавший за ним лакей тоже нес документы. Но Симеон замер в дверях. В комнате не было мебели, кроме полупустых книжных полок. Хонейдью разложил стопки бумаг на пустых местах книжных полок.

— Где мои книги? — спросил Симеон, слыша резкие нотки в собственном голосе. — Где стол моего отца?

— Герцогиня велела мне отправить в Лондон письменный стол аккурат в тот день, когда вы переехали во вдовий дом, — ответил Хонейдью. — Мы ожидаем, что мебель привезут назад буквально в считанные дни. Герцогиня абсолютно права: предложение двойной оплаты наличными творит чудеса.

Переварив это сообщение, Симеон воскликнул:

— А книги?! Их тоже отправили в Лондон?

— Лишь те, что уже рассыпались, — кивнул дворецкий. Он указал на потолок. Подняв голову, Симеон увидел грязное пятно, которое растеклось из угла примерно на треть потолка. — Боюсь, что когда канализационные трубы текли, кабинет залило, книги намокли, и многие из них начали гнить. По распоряжению герцогини…

Симеон перебил его:

— Я все понял! — Он почувствовал знакомый приступ ярости против своего отца. Некоторые из книг представляли собой образцы первой печатной продукции в Англии. Он вспомнил издание поэм Джона Донна с авторским автографом… Теперь книга, должно быть, напоминает заплесневелую кучу сгнивших страниц.

— Герцогиня считает, что книги можно отреставрировать, — сказал Хонейдью. Успокаивающие нотки в его голосе еще больше разозлили Симеона.

— Само собой! — рявкнул он.

В кабинет вошел лакей, который принес из вдовьего дома маленький письменный стол и установил его ровно посередине комнаты. Хонейдью немедленно вынул из книжного шкафа пачку документов и переложил их на стол.

— Вот, ваша светлость, — сказал он спокойно. — Питерс сейчас принесет стул, и вам будет удобно, насколько это возможно в сложившейся ситуации. К тому же зловония больше нет!

Судя по всему, исчезновение удушающей вони приводило Хонейдью в полный восторг.

Как только появился стул, Симеон уселся на него и взялся за бумаги, которые не успел разобрать накануне. Принесли еще четыре новых счета, выписанных за расходы герцогства в последние десять лет. Доставили Симеону и письмо от очередной женщины, которой его отец пообещал богатства в обмен за любовные утехи.

И почему только его отец давал всем этим женщинам немыслимые обещания — обещания, которые он и не собирался сдерживать? Было в этом что-то невыносимо жалкое. Наверняка отец клялся, что был сражен любовью с первого взгляда. Потом он обещал поддерживать «любимую» материально до конца жизни, щедро предлагал ей маленький коттедж и денежное содержание. Получив желаемое он, надо полагать, возвращался домой и избегал дальнейших встреч.