Он не мог не отдать Наташе браслет. Просто не выдержал бы. Хоть так сообщая ей свои чувства. Пусть и собирался сделать их расставание как можно более грубым.

Быть может, когда-нибудь, через какое-то время, она сможет носить это украшение, не вспоминая о том, что он сейчас ей скажет.

Когда-нибудь, Наташа будет счастливой. Не с ним, с кем-то другим.

А Слава… может быть, хоть раз в жизни, ему повезет достаточно, чтобы этого не увидеть.

В этот вечер он уже несколько раз задумывался о подобной «удаче».

Вероятно, он просто был слишком гордым, чтобы увидеть жалость в глазах той единственной, которая приняла его таким, каков он есть. А может быть — трусом.

Слишком мало времени, чтобы понять все причины и следствия и некогда размышлять. Он не мог позволить себе привязать Наташу еще сильнее к себе и причинить большую боль, когда придется ее отпускать.

Крепче сжав пальцы на коробочке, и положив ту в карман пальто, Святослав наконец-то вышел из машины, которая так и осталась стоять под ее окнами.

И ощущая себя так, словно выпил разом десяток таблеток аналгетика, отчего не только не ощущал боль, но и вообще не чувствовал ничего, только пустоту внутри, пошел к дверям подъезда.


Наташа открыла дверь едва ли не сразу, и так улыбнулась, что не возникало сомнений — она не просто не сердилась из-за его исчезновения, но ждала. И безумно рада тому, что Слава приехал этим вечером.

Спасительное опустошение, которое помогало ему сосредоточенно и последовательно идти к поставленной цели — начало рассыпаться по кусочкам. Как те мелкие крошки льда, которые сыпались с неба два последних дня.

Но ни одна черта на его лице не дрогнула.

— Привет, — словно не видя, что он не ответил на ее улыбку, Ната отступила на шаг, пропуская Славу внутрь коридора.

Он переступил порог, сосредоточенный только на том, чтобы не поддаться искушению послать все к бесу и, улыбнувшись в ответ, не обнять ее.

Слава осознал, что даже не может ничего сказать ей.

Он просто застыл на пороге, глядя на Наташу. Казалось, что все его существо тянулось к ее свету, который она так легко отдавала. Словно бы каждой клеточкой своей кожи, всей поверхностью своего тела Святослав пытался впитать это тепло, понимая, что видит ее так близко в последний раз, и так старательно пытался держать себя руках.

Наташа, наверное, удивленная его молчанием и странной неподвижностью, немного нахмурилась, и потянулась к нему.

— Слав, что такое? — она поднялась на носочки, в попытке дотянуться до его губ, чтобы поцеловать их. — Ты где вчера пропадал?

Он отшатнулся.

Просто отступил назад, но из-за его хромоты, шаг получился более дерганным и резким, чем он хотел бы. Более жестоким по отторжению.

Святослав не вынес бы ее касания. Поддался бы дикому, неистовому желанию поцеловать Наташу. И не смог бы сказать того, что был должен.

— Слава? — Наташа растерялась, и так, будто это вышло непроизвольно, обхватила себя руками, словно бы ей стало зябко. — Что происходит?

— Я пришел сказать, что больше мы не будем встречаться, Наташа, — пустым и лишенным всякого выражения голосом, проговорил он, уставившись куда-то, поверх ее плеча.

Он не мог смотреть Нате в глаза. Не мог, будь оно все проклято. Не тогда, когда так откровенно и жестоко лгал, причиняя ей боль.

— Что? — она задохнулась и отступила на один шаг вглубь коридора.

А у него свело пальцы, когда Слава увидел, как она, в том же беззащитном и каком-то отчаянном жесте, как и той ночью, когда он принес таблетки, закрыла руками шею.

— Почему? Что случилось, Слава? — Наташа не понимала его слов, это было заметно.

Но Святослав не собирался объяснять.

— Ничего, — все еще не встречаясь с ней глазами, он медленно покачал головой. И едва заставив себя сглотнуть, произнес слова, за которые уже ненавидел себя. — Я никогда не встречаюсь с женщинами больше двух-трех раз, — он пожал плечами, словно бы не сказал ничего особенного.

Но даже так, краем глаза, он увидел, как Ната побледнела и вздрогнула.

Этими словами он сравнял ее со всеми другими. Причинил ей боль.

«Ложь!», кричало все у него внутри, «ты — не они, ты — несоизмеримо большее. Единственная, ради которой стоит жить». Однако сжав зубы, Слава проглотил эти слова, ощущая во рту вяжущую горечь.

— Но…, - она открыла рот, потом резко замолчала, и набрала воздуха в легкие. — Я не понимаю, — честно призналась Ната, заставив его чувствовать себя последней сволочью. — Ведь все было так…, - наверное, не найдя слов, она просто развела руками.

«Нереально, волшебно, великолепно, по-настоящему… и как в сказке, одновременно», он мог бы продолжить то, что она не досказала. Но не имел права.

Вместо этого, Святослав в очередной раз пожал плечами.

— Я просил у тебя ночь, — его тон оставался небрежным и пустым. Он умел прятать свои чувства. — Ты дала мне больше. Я благодарен. Это действительно оказалось здорово. Но не думаю, что нам стоит продолжать и портить впечатления.

Она отступила еще на шаг, и он не выдержал.

Его глаза метнулись к лицу Наташи, и утонули в опустошенном, потерянном, полном непонимания, синем взгляде.

Слава задохнулся. От ее боли. От своей. От того, что он творил. Но разве можно было поступить иначе?

Почему-то, в его разуме всплыло утро, когда он впервые осознал, сколько Наташа для него значит, и его собственные слова: «кто, в здравом рассудке, от такого откажется?».

Ради ее счастья он мог отказаться от всего. Вот только, здравым ли все еще был его разум?

Словно увидев эти сомнения, эту боль в его взгляде, Наташа глубоко вздохнула и осторожно ступила вперед, не позволяя ему отвести глаза.

— Слава, что происходит? Объясни, пожалуйста…

Он заставил себя собраться и стер любое выражение в глазах.

— Ничего. Просто, мне — достаточно, — ровным голосом ответил он, опять упираясь глазами в какой-то дурацкий цветочек на обоях.

Наташа мотнула головой, будто это могло бы помочь разобраться.

Но такой способ не действовал. Он пробовал.

— Спасибо, мне было хорошо с тобой, — окаменевшие пальцы никак не желали разгибаться на этой чертовой коробке, которую он пытался оставить на полочке, куда когда-то клал лекарство.

— Что это? — голос Наты стал подозрительно спокойным. Почти таким же отстраненным, как и его.

Он снова посмотрел на нее.

Наташа стояла на том же месте, гордо выпрямив спину и прищурившись, едва ли не брезгливо, словно перед ней лежала жаба, смотрела на синюю бархатную коробочку.

— Моя благодарность… за все, — Слав смог произнести это легко, и даже небрежно приподнял бровь, как будто предлагая ей вспомнить их ночи.

Она вздрогнула так, словно бы он ударил ее этими словами.

Резко взмахнув рукой, будто собираясь его ударить в ответ, Наташа смела ладонью коробочку на пол. Та с глухим стуком упала и откатилась в угол у входной двери. Святославу показалось, что он даже слышал, как звякнули колокольчики.

Он мог предвидеть это. Заслужил.

Но лучше бы она действительно его ударила.

— Я не проститутка, чтобы расплачиваться со мной за ночь, — презрительно и холодно бросила Наташа.

Однако Слава видел, с какой силой ее пальцы вцепились в угол стены.

Он только пожал плечами.

— Как распорядиться этим подарком, решать тебе, — небрежно, словно бы тот для него ничего не значил, Слава отвернулся и открыл дверь. — Я больше не буду тебя беспокоить. Прощай.

И не оборачиваясь, он вышел, прикрыв за собой дверь.

Хотя, мог бы поклясться, что и после того, что только что учинил, он слышал тихий, сдавленный шепот: «стой, Слава, подожди…».

Но не остановился.

Он дошел до лифта, нажал на вызов. Дождался пока, скрипя и повизгивая несмазанным механизмом, тот не приехал на ее этаж. Проследил за тем, как разъехались двери.

Протянув руку, Святослав нажал на кнопку первого этажа. И пока двери с тем же скрипом закрывались, а механизм лифта перестукивал, сообщая о передвижениях кабинки по этажам, он тихо вернулся к ее дверям, расположенным у самой лестницы. Спустился на три ступеньки и, облокотившись о стену — замер, вслушиваясь. Святослав не собирался уходить, пока не убедится, что Наташа закрыла замки на двери.


Он простоял там пять часов, размышляя над тем, можно ли ненавидеть себя сильнее?

Он прислушивался к любому шороху, любому звуку за ее дверью, и с каждой уходящей секундой презирал себя все больше.

Все в его жизни определяли секунды.

Несколько минут неправильного хода родов у матери — сделали его таким, каким он был. Несколько мгновений в квартире Катьки — уверили Святослава, что большего такой инвалид, как он и не заслужил. Несколько дней, сложенных из мгновений счастья — оказались сказкой в его памяти. И лишь миг на том бордюре — оборвал их.

Но не это оказалось самым страшным.

Не были в его памяти более ужасных секунд, чем те, которые потребовались, чтобы обидеть единственную женщину, которую Слава любил.

Замок в ее двери щелкнул только около двух часов ночи.

Слава не знал, отчего Наташа только теперь об этом вспомнила. То ли ей оказалось не до того, то ли… могла ли она надеяться, что он вернется?

Запрещая себе даже думать о подобном, Святослав наклонился, разминая затекшие ноги и, дождавшись знакомого покалывания в мышцах, сделал первый шаг.

И вдруг, замер, чувствуя себя хуже, чем за все время до этого.

Из-за уже замкнутой двери Наты послышался тихий всхлип, переросший, в надрывный, словно придушиваемый плач.

За это время он слышал всякие звуки. Она что-то тихо бормотала, разговаривала с кем-то по телефону. Слава даже слышал, странный стук и грохот, словно бы Наташа что-то с размаху бросила в стену. Но отсутствие ее слез — успокаивало. Возможно, несмотря на обиду и злость, она все же не успела сильно к нему привязаться.