– Мальвина, Мальвина! – требовательно заговорила она. – Послушайте меня.

– Я умираю, Эммелин. Я этого не вынесу. Скажите Роулинзу, что я его любила. Я была счастлива стать его графиней.

Эммелин поняла, чем отвлечь Мальвину, и усмехнулась.

– Мальвина, вы не можете себе позволить умереть. Вы оставите ребёнка на воспитание своей свекрови? Леди Тоттли?

Упоминание о матери Роулинза привлекло внимание Мальвины быстрее, чем демонстрация новых шляп на Бонд-стрит, и, как и просила акушерка, разозлило её, как не могло бы разозлить ничто другое.

– Леди Тоттли? – удалось ей выдавить.

– Кому же ещё нанимать няню и воспитателей, как не леди Тоттли?

– Нет, – прищурившись, прохрипела Мальвина, – никогда.

– То-то же. Не забывайте о наследнике. А если у вас будет девочка? Вы хотите, чтобы эта старая карга воспитывала вашу дочь? Выбирала для неё пансион? Представляла её королеве?

– Ни за что! – Упёршись локтями в матрац, Мальвина приподнялась на кровати.

Но Эммелин не собиралась останавливаться на этом.

– И вы понимаете, что графиня не успокоится, пока Роулинз снова не женится – на этот раз по её воле.

Это было уже слишком. Мальвина прищурилась, наморщила лоб и, взглянув на акушерку, спросила:

– Что я должна делать?

Молчание лишало Алекса присутствия духа больше, чем крики, а оно продолжалось уже несколько часов. Виконт и барон бодрствовали, но каждый погрузился в свои думы, и лишь редкие приглушённые крики и звуки движения наверху выводили их из этого состояния.

Когда первые рассветные лучи коснулись крыш Ганновер-сквер, дверь в библиотеку наконец отворилась, и в комнату вошёл дворецкий Тоттли:

– Милорд, вас хотят видеть наверху.

Роулинз бросился к двери, а потом так же резко остановился.

– Седжуик… мне кажется, я не смогу… Может быть, вы не сочтёте за труд пойти со мной?

Алекс был готов покачать головой и отказаться от жуткого зрелища, которое вполне могло ожидать их. Но там оставалась Эммелин, и ему хотелось знать, как она… в общем, ему хотелось её увидеть. Возможно, она даже нуждалась в нём – как ни странно, обнаружил Алекс, он очень надеялся на то, что Эммелин, сильная и решительная Эммелин, могла нуждаться в его поддержке.

И, выпрямившись, он кивнул Роулинзу и последовал за ним в утреннем полумраке.

Ещё тёмный дом, казалось, затаил дыхание точно так же, как это делает земля, когда первые проблески света постепенно охватывают горизонт, прогоняя ночь и возвещая торжество солнца.

В это замершее словно в ожидании время они поднимались по лестнице, чтобы увидеть, что приготовила им за ночь судьба.

Они не успели дойти до двери нескольких шагов, когда их ушей коснулся незнакомый звук. Но это был не крик женщины, мучающейся от боли, а плач ребёнка. Громкий и настойчивый, он оповестил всех и каждого, что бесконечные ночные страдания не были бесплодными.

– Ребёнок, – с безмерным удивлением произнёс Роулинз.

– Ваш ребёнок, – сказал ему Алекс, почувствовав радость за виконта и… зависть к нему.

У двери стояла экономка, и у неё по лицу текли слезы.

– Чудесный малыш, милорд. – Она открыла дверь, и перед мужчинами предстала сцена, от которой у них обоих по щекам тоже побежали слёзы.

В комнате на большой кровати по-королевски возлежала леди Роулинз, держа на руках пищащий свёрток.

– Входите, Роулинз, и посмотрите на свою дочь.

– Моя дочь? – прошептал он, медленно и с опаской входя в собственную спальню, словно прежде никогда не бывал в этой комнате.

– Простите, что это не сын, – усмехнулась Мальвина и похлопала по кровати рядом с собой.

– У неё ваш характер, – взглянув на ребёнка, пошутил Роулинз, радостно улыбаясь. – Что ещё мог бы я пожелать? – Он нежно поцеловал жену в лоб и глубоко вздохнул, как будто всю ночь сдерживал дыхание.

Алекс отвернулся, чтобы не мешать им, и его взгляд немедленно остановился насидевшей в кресле Эммелин. Её глаза были остекленевшими и безжизненными, она была бледной и зыглядела так, словно стала свидетелем того, что было недоступно её пониманию.

– Эммелин, – склонившись к ней, Алекс похлопал её по эуке, – Эммелин, вы в порядке?

– О, Седжуик, вы бы видели её. Было очень трудно, но ей удалось это сделать. С ребёнком все хорошо, и с ней тоже. Спасибо, что разрешили мне прийти сюда.

– Её милость должна благодарить вас, мадам, – вмешалась акушерка, не давая Алексу ничего сказать. – Думаю, если бы вас здесь не было, она с этим не справилась бы. Я приняла не одну дюжину родов, милорд, – обратилась она к Алексу, – и утверждаю, что счастливым финалом, который вы здесь видите, мы обязаны вашей жене. Благодаря ей у роженицы появилось желание жить и силы преодолеть трудности, – заключила акушерка, вытирая руки.

– Я ничего не сделала, – возразила Эммелин, – у меня нет опыта в таких делах.

– Не скромничайте, – сказала акушерка, – вы дали ей силу и желание жить, когда она уже почти сдалась. Я разбираюсь в таких вещах, и если женщина сдаётся, она, как правило, погибает.

– Мальвина все сделала сама, – покачала головой Эммелин.

– Можете настаивать на своём, но я знаю правду. – Акушерка снова посмотрела на Алекса. – Когда настанет очередь вашей супруги, пошлите за мной. Для меня это будет честь. – Женщина закончила собирать инструменты, аккуратно сложила их в кожаную сумку и, прежде чем уйти, обратилась к Эммелин: – Позвольте спросить вас, миледи, что такого сказали вы леди Роулинз, что помогло ей выжить? Это профессиональный интерес.

Эммелин покраснела, а с кровати послышался смех Мальвины, которая, должно быть, услышала вопрос акушерки.

– Не смейте повторять ни слова, Эммелин Денфорд, ни единого слова!

– Никогда, Мальвина, – усмехнулась Эммелин, – обещаю.

– Во всяком случае, полагаю, это были хорошие слова. – Роулинз взглянул на Алекса.

– Безусловно. – Алекс понимал, о чём говорил виконт: то, что было сказано этой ночью, решило её исход.

Все четверо весело рассмеялись.

– Как мы её назовём? – спросил жену виконт Роулинз, приподняв уголок одеяла, чтобы взглянуть на дочь.

– Лусинда. – К Мальвине снова вернулась её прежняя привычка командовать. – Лусинда Эммелин Уитерспун.

Глава 10

Домой Алекс и Эммелин возвращались под руку. Когда они вошли в особняк, там было так же тихо и пусто, как и на всей Ганновер-сквер. Весь дом ещё спал, и только Симмонс, верный и всегда терпеливый, ожидал в холле их возвращения.

– Милорд, миледи, как дела у леди Роулинз?

– Прекрасно, – ответил Алекс. – Сегодня утром она родила чудесную дочку, леди Лусинду Эммелин Уитерспун.

Это обрадовало Симмонса, он приветливо кивнул Эммелин, полностью осознавая честь, выпавшую ей и в определённой степени этому новейшему пополнению высшего света.

– А как себя чувствует леди Роулинз?

– Неплохо. Когда мы уходили, она составляла заявление от имени леди Лусинды о приёме в пансион благородных девиц, который принадлежит мисс Эмери. – Седжуик засмеялся. – По-видимому, выбор хорошего пансиона нельзя откладывать или пускать на самотёк.

– Очень рад это слышать, – усмехнулся Симмонс.

Алекс обернулся, чтобы узнать мнение Эммелин, но её рядом не было. Окинув взглядом холл, он увидел, что она медленно, устало поднимается по лестнице, всем своим видом напоминая осуждённого, идущего на казнь.

– Миледи, могу я чем-либо помочь вам? – опередил Алекса Симмонс.

– Нет, – тихо ответила она с площадки лестницы. – Я не задержусь надолго, только уложу свои вещи.

Симмонс бросил на Алекса взгляд, полный тревоги, в точности отразивший то, о чём подумал сам Алекс:

«Уложит свои вещи?»

– Милорд… – недовольно начал Симмонс.

Алекс не стал слушать того, что скажет дворецкий. Со всей мыслимой поспешностью он бросился вслед за Эммелин, перешагивая через две ступеньки. Алекс догнал её уже в спальне, когда она открывала шкаф, чтобы достать саквояж.

– Что вы делаете?

– Собираю свои вещи, – ответила она, даже не взглянув на Седжуика.

Значит, Эммелин решила, что провалилась, проиграла пари! Конечно, со своими далеко зашедшими историями она его проиграла, но во многих других отношениях она одержала победу. Алекс даже не знал, с чего начать перечисление, но сегодня вечером Эммелин была больше леди, чем любая из женщин в зале: она пришла на помощь мисс Мебберли, когда все остальные удовольствовались тем, что предоставили бедной девушке смириться со своей судьбой, а о том, как она помогла леди Роулинз, и говорить нечего.

Эммелин не проиграла их пари, она с блеском выиграла его.

Выиграла? Ну и ну, что за мысль? Теперь ему нужно искать какой-то выход, способ выпутаться из этой неразберихи. Он должен вернуть себе свою прежнюю жизнь, его существование должно быть упорядоченным, размеренным и стабильным, каким было всегда. Почему-то эта перспектива вдруг перестала казаться Алексу такой блистательной и золотой, как прежде. Но разве мог он быть уверен, что ему ещё представится такой случай?

Так, возможно, есть другой способ разобраться с этой путаницей… хотя бы на время. Конечно, если придётся разрешить Эммелин остаться, необходимо установить строгие правила, ведь он, в конце концов, хозяин этого дома.

– Не помню, чтобы давал вам разрешение упаковывать вещи, – промолвил он исключительно надменным тоном.

– Что такое? – Эммелин вскинула голову. – Мне не позволено забрать своё имущество? Если вы считаете меня воровкой, то знайте, что я никогда не брала ничего, что…

– Сядьте, – приказал Алекс, указывая на стул.

Эммелин хотела не подчиниться, но он не зря был двадцать вторым носителем титула Седжуик. Пронзив её пристальным взглядом, он снова указал ей на стул. Семейная легенда гласила, что первый барон Седжуик служил Ричарду Львиное Сердце и мог взглядом обращать неверных в бегство.

У Эммелин, очевидно, были более крепкие нервы, чем у сарацинов, потому что она несколько мгновений оскорблённо смотрела на Алекса, а потом всё-таки села. Иногда репутация «правильного», строгого человека давала Седжуику преимущества.