Бонни Вэнак - Кобра и наложница

Ее размышления прервал голос Масуда:

— Это прелестное дитя, и за нее можно будет выручить большие деньги.

— Я прошу тебя, отпусти ее, — попросила Бадра.

— Никогда. Она слишком дорого стоит.

Надеясь на чудо, Бадра хотела что-нибудь придумать, чтобы спасти свою девочку.

— У меня есть деньги. Я могу купить ее свободу.

Оценивающие глазки Масуда сощурились:

— Нет. Цена ее свободы не деньги. Цена ее — это ты сама.

От неожиданных слов евнуха голова Бадры закружилась, она едва не лишилась сознания.

— Я? — переспросила она, чуть не задохнувшись.

— Да, — спокойно пояснил Масуд. — Если ты займешь ее место, она будет свободна. Омар хочет, чтобы ты возвратилась сюда.

Бадра мысленно вернулась к тому моменту в своей жизни, когда родители продали ее сюда — им было нечем и не на что ее кормить. Омар, хозяин, вожделел ее, но продал одиннадцатилетнюю Бадру жестокому Фарику.

— Ты сейчас слишком молода, но я еще верну тебя, Бадра. Когда ты станешь старше, я еще уложу тебя в свою постель, ты всегда будешь моей рабыней, — И Омар потрепал ее по щеке своими грубыми, жесткими пальцами.

Самое ценное, что было у Бадры в жизни, — ее крошку, ее ребенка, — Фарик продал Омару, дав тому орудие воздействия на Бадру. Но Бадра не уступит. Она должна найти другой выход из положения.

— Нет. Я не могу! — Она упрямо вздернула подбородок.

— Почему бы тебе не провести с ней некоторое время и не обдумать все хорошенько? Ты ведь совсем не знаешь свою дочь, — хитро прищурился Масуд.

Она не верила ему, но ей так хотелось обнять свою маленькую дочку. Когда служанка закончила красить ноги Жасмин и ушла, Бадра кинулась к дочери. Масуд видел, как она гладила волосы девочки.

— Меня зовут Бадра. Я твоя… сестра, малютка, — шептала она.

Жасмин застенчиво улыбнулась и стала задавать вопросы. Бадра крепко обняла ее и постаралась ответить на все:

— Я из племени Хамсинов. Это племя известно с очень давних времен, со времени фараона Эхнатона. Наш шейх — мужественный и благородный человек. Наши воины скачут на лошадях быстро, как ветер.

— Лошади? — лицо Жасмин загорелось. — Ты возьмешь меня отсюда посмотреть их?

«О, ничего другого я не могла бы желать больше, чем этого», — подумала Бадра. А вслух сказала:

— Я постараюсь.

От благодарной улыбки девочки тоской и болью сжалось сердце Бадры. Материнский инстинкт подсказывал ей схватить Жасмин и бежать отсюда без оглядки. Бадра смотрела на дверь, ведущую к свободе. Она захлопнулась за нею, прочная и непроницаемая, охраняемая двумя сильными евнухами с кривыми саблями у пояса.

Она с удивлением смотрела на Жасмин. У девочки были приятные манеры, острый ум, как у отца, но не было его садистских наклонностей. Когда Жасмин попросила рассказать ей какую-нибудь историю, Бадра рассказала ей о мужественном воине по имени Хепри, который однажды спас ее, не побоявшись рискнуть своей жизнью.

— Ты вышла за него замуж? — неожиданно спросила Жасмин.

— Хепри живет в Англии. Он могущественный английский лорд. — Она попыталась переменить тему. — В Англии живет много знатных и благородных людей. Рамзес, воин нашего племени, его жена и его дети-близнецы скоро поедут в Англию в гости. Они повезут ее отцу в подарок древние ценности. Лорд Смитфилд — английский аристократ.

— Ты поедешь с ними?

— Нет. Лорд Смитфилд оплатил только их поездку.

— Но ты должна. Ты должна поехать, чтобы увидеть Хепри, выйти за него замуж и иметь детей. Вот как должна закончиться эта история, — сказала Жасмин.

Внезапная боль сжала сердце Бадры. Она тщательно подбирала слова:

— Я не думаю, что он захочет видеть меня.

— Но это любовная история, а все любовные истории имеют счастливый конец. Он захочет увидеть тебя, потому что он тебя любит, — настаивала девочка.

Как она может разрушить светлую веру своей невинной дочери в счастливый конец? Если бы в настоящей жизни было так! Но именно у этой истории не будет счастливого конца.

— Возможно, — сказала ласково Бадра, перебирая шелковые волосы дочери.

Масуд наклонился над ними, его глазки хитро блестели.

— Довольно. Жасмин пора идти на занятия.

О, Бадра знала, какие занятия он имел в виду. Недолгая радость покинула ее, когда она подумала об этом. Бадра опять, вкрадчивым голосом, попросила продать девочку.

— Она не продается, — отрезал Масуд.

Надежда завяла, как трава под иссушающими лучами жгучего солнца.

«Не продается». Он говорил о ее драгоценной дочери, как Хамсины говорят о покупке дорогого коня.

Может быть, ей удастся уговорить Омара?

— Пожалуйста, — прошептала Бадра, — позволь мне поговорить с Омаром.

Казалось, Масуд размышлял.

— Омара здесь нет. Сейчас он живет за границей. Но если ты сделаешь для него что-нибудь, то, возможно, он освободит девочку. Ты слышала о раскопках в Дашуре?

По дороге в Каир Элизабет настояла на остановке именно там. Раскопки производились на средства Хепри, теперь Кеннета. Ее интересовало, почему он это делает, если уехал отсюда с тяжелым сердцем, полным гнева и ярости.

— Я была там, когда они нашли бесценное ожерелье.

— Ты знаешь легенду, связанную с этим ожерельем?

Бадра кивнула, и у нее снова зародилась надежда. Два ожерелья были погребены в песке. Легенда гласила: кто носит ожерелье с изображением фараона Сенусерта III, та становится его рабыней в гораздо большей степени, нежели его дочь Мерет была связана волей своего отца. Той же, кто наденет ожерелье с изображением Аменемхета III, будет дана власть подчинять себе сердца мужчин, подобно тому как Мерет царила в сердце своего мужа.

Из маленького бархатного мешочка Масуд достал сверкающее золотом украшение и положил его на ладонь Бадры.

— Вот оно. Ты говоришь, что Рамзес отправляется в Англию. Поезжай с ним, провези эту пектораль в Туманный Альбион, покажи лондонскому антиквару, которому она нужна, чтобы сделать копии. Взамен он даст тебе деньги.

Ворованная вещь тяжело лежала на ее руке и, казалось, излучала злую силу, как невидимый туман. В какой-то момент Бадра явственно ощутила это. У нее похолодели пальцы.

— Какая это пектораль?

— Та, которая дает власть над людьми.

— Я не могу красть, — запротестовала она.

Если Хепри обнаружит ее участие в этом деле, он будет мстить. За старые обиды и за эту, новую. Ожерелье обжигало ее ладонь, как огнем. Наверное, был и другой путь спасти Жасмин. Шейх Хамсинов мог бы напасть со своими воинами на вооруженных стражников, чтобы спасти ее дочь. Но такое нападение осуществить было очень трудно, и она не могла рисковать жизнью своей дочери.

Золото блестело в лучах солнца, проникшего в гарем. Дурные предчувствия охватили ее: «Что, если Хепри поймает ее с этим древним ожерельем Мерет и захочет использовать его силу, чтобы подчинить ее?»

— Нет. Я не могу. — Бадра положила ожерелье на диван.

Жирное лицо евнуха исказилось гневом. Он резко повернулся к Жасмин:

— Ты несносна, Жасмин. Тебе было велено оставить лошадей наших гостей в покое, а ты крутилась около них целую неделю. Подойди ко мне, сейчас ты будешь наказана.

Девочка вынырнула из-за шелковой занавески. Ее большие темные глаза стали еще больше.

— Простите меня, — закричала она. — Я обещала больше так не делать. Вы сказали, что не будете бить меня. Вы обещали!

Масуд взял курбаш — плетку из крокодиловой кожи, которая висела рядом, и со свистом рассек им воздух. Жасмин сжалась в клубочек. Бадра закрыла рот рукой, чтобы не закричать. Не надо шума. Если она поднимет шум, Масуд будет жестоко бить девочку.

— Нет! Пожалуйста! — умоляла Жасмин.

Бадра забыла о своих страхах и перехватила толстую руку Масуда. Он швырнул ее на пол. Она обхватила руками его ногу. Масуд сделал шаг к плачущей девочке, волоча Бадру за собой по полу.

— Я прошу тебя, пожалуйста, не бей ее! — умоляла она.

— Только одна вещь спасет ее.

Бадра снизу посмотрела в непреклонное лицо Масуда. Затем перевела заплаканные глаза на дрожавшую на диване Жасмин. Она сделала свой выбор.

Через несколько минут, вернувшись в гостиную, она заставила себя улыбаться Рашиду. Она сказала ему, что хочет купить свободу одной рабыни, чтобы по крайней мере одна девочка не страдала так, как страдала она в детстве.

Ее друг внимательно посмотрел на нее:

— Бадра, с тобою все в порядке?

— Нет, Рашид. Нет.

Подавленная, она покидала бордель шаркающей походкой. Ум ее был в смятении. Она чувствовала себя проклятой.

Новые брюки были слишком тесны в бедрах.

Он даже застонал от боли, когда портной стал одергивать на нем новый костюм из тонкого сукна. Кеннет Тристан, герцог Колдуэлл не смог сдержать крика, когда брюки стиснули ему пах. Он пробормотал арабское проклятие своему портному, уподобившемуся кровожадной самке шакала из пустыни.

— О, я боялся этого, милорд. Мой новый помощник снял неточные мерки. Просто вы крупнее, чем он определил, — в смущении объяснил седоволосый портной. Он опустился на колени и стал смотреть на нижнюю часть торса Кеннета с таким интересом, с каким его повар-француз изучает кусок мяса.

— Проклятье, заберите их, пока они не сделали меня евнухом!

Портной сконфуженно взглянул на него:

— Извините, милорд, я не понимаю, что вы сказали…

Английский Кеннета был почти безупречен, но его арабский акцент заставлял многих в недоумении поднимать брови.

Хепри скрипнул зубами и произнес фразу так отчетливо, как только мог:

— Снимите их. Брюки мне тесны.