— Леди Стенсон-Хайнс, — представилась она. — Мой муж, сэр Уолтер Стенсон-Хайнс. А это мои дочери — Айрис, Роза и Гиацинта.

Кеннет не поднялся, просто удостоил женщину и ее английский цветник вежливым кивком. Леди Стенсон-Хайнс затараторила:

— Как замечательно видеть вас здесь, в Египте! На днях я говорила Уолтеру, что не могу дождаться приезда в этот отель, чтобы пообщаться здесь с цивилизованными людьми. Эти аборигены… — Она сморщила свой нос-луковку. — Отвратительно, как они живут. Жадные, нечестные, трусливые. Хитрые, ленивые варвары. С ними постоянно нужно быть настороже.

Сэр Уолтер многозначительно кашлянул, ему было не по себе.

— Фелисия, дорогая, я думаю, герцог был воспитан…

Кеннет тонко улыбнулся:

— Не смею задерживать вас, леди Стенсон-Хайнс. Я уверен, что вы и ваша семья больше всего хотите поскорее устроиться в отеле с помощью этих ленивых варваров, — сухо сказал он.

Она энергично кивнула ему, его сарказм пролетел над ее головой, как голубиный пух.

— Возможно, позже мы увидимся в гостиной отеля. За мной, девочки.

Почтенная дама и ее цветник потащились внутрь отеля.

Ее муж, теребя свои нафабренные усы, бросил на Кеннета извиняющийся взгляд и удалился.

Пустой желудок Кеннета давал о себе знать. Он подозвал официанта и заказал медовое печенье. Заказ принесли, и он разочарованно вздохнул: на вкус это слоеное угощение оказалось совершенно посредственным. Оно и наполовину не было таким вкусным, как лепешки Хамсинов.

Но разочарование было тем чувством, с которым он уже привык жить. Кеннет стряхнул крошки на стол, потому что заметил в толпе приближение своего кузена. Светящийся конец мокрого окурка, торчавшего у Виктора изо рта, обозначал резко очерченные губы. С собой он нес маленький кожаный саквояж, который быстро бросил на пол возле стула. Кеннет встал, и его кузен энергично потряс ему руку. Они устроились в креслах. Виктор вытер вспотевший лоб.

— Проклятая жара, — пожаловался он. — Чувствуешь себя, как в раскаленной духовке. Лондонская зима лучше.

— Да, желтый туман и черные облака дыма от фабрик. По утрам я с удовольствием вдыхал запах серы, — сухо заметил Кеннет.

Голубые глаза Виктора, почти такие же, как и у него, оглядывали веранду. Здесь, в Каире, у троюродного брата Кеннета был такой же процветающий антикварный магазин, как и в Лондоне. Он занимался своим бизнесом и был так же тесно связан с делами Кеннета здесь и с его раскопками в Дашуре.

Однако Кеннет с неохотой был вынужден признать то, что у Виктора были те же предрассудки в отношении египтян, какие имели и другие англичане. Если бы кузен узнал, что Рашид, который был из того же племени, что и Кеннет, — вор, он бы настаивал на том, чтобы обратиться к властям в Каире. Хамсины были бы опозорены, а честь племени — безвозвратно потеряна. Кеннету предстоял поединок, который он должен был провести сам. Он не мог допустить позора Хамсинов.

— Ну, есть какие-нибудь новости из Дашура? — спросил Виктор.

Кеннет рассматривал ободок своей чашки:

— Де Морган уверяет меня, что каждый день они продвигаются в своей работе вперед, и он ожидает, что в скором времени они найдут второе ожерелье, даже более дорогое. Это будет сенсационная находка сезона.

— Я рад, что могу тебе помочь, — сказал Виктор. Он серьезно посмотрел на Кеннета. — Я не шучу.

— Я благодарен тебе за помощь. Она неоценима.

Пепел сигары, сбитой его кузеном о край кресла, легкой пылью опустился на пол. Виктор поднял свой саквояж, порылся в нем и достал устрашающе толстую пачку бумаг.

— Раз ты здесь, подпиши документы, касающиеся твоей доли прибыли от магазинов.

Эти магазины. Отец Кеннета в свое время вложил средства в антикварный бизнес Виктора с условием возврата долга в виде регулярной выплаты части доходов. Кеннет сам ничего не мог сделать с документами, он хотел, чтобы сначала с ними разобрался Саид. Но именно сегодня секретарь отпросился. Кеннет взял перо, которое кузен протянул ему, и, делая вид, что собирается подписать, стал перелистывать бумаги, как бы просматривая их.

Он собирался было вернуть их Виктору назад, но передумал.

— Если ты не возражаешь, я хотел бы, чтобы мой секретарь просмотрел их, переписал нужные цифры. И, ввиду того, что магазины в Каире наполовину принадлежат мне, я хочу иметь ключи, — как бы ненароком сказал он.

Глаза Виктора расширились, сигара у него во рту задрожала. На мгновенье в его глазах вспыхнул гнев, но потом погас. Виктор отвел глаза. Тревога Кеннета нарастала. Что скрывал его кузен?

Из кармана своего жилета Виктор достал бронзовый ключ.

— Магазин в запущенном состоянии. Там плохо убирают. У меня есть помощник, но его надо увольнять. Я не вполне доверяю ему.

— Почему бы нам не пойти прямо сейчас? — небрежно спросил Кеннет.

Виктор покраснел: «Прямо сейчас?»

— Лучшего времени, чем сейчас, не будет, позже я должен уехать.

— На раскопки? Можно мне поехать с тобой? — спросил Виктор, попыхивая сигарой, когда они вновь устроились в своих креслах.

— Нет, не на раскопки. Сначала мне надо утрясти одно дельце. Мы встретимся с тобой в Дашуре.

Кеннет подумал о том, что его ожидало впереди, и вздохнул. Это путешествие потребует всех его сил. Он страшился предстоящего возвращения в лагерь Хамсинов к шейху, с которым когда-то поклялся никогда больше не встречаться.



* * *

— Ты обещал освободить ее!

— Я обманул тебя.

Бадра пришла в гарем Дворца наслаждений. Услышав эти слова, она постаралась сохранить все свое самообладание и выдержку. Путешествие из Англии в Египет растрепало ее нервы, как шелковые нити персидского ковра. Испытывая сильную тревогу о Жасмин, она отложила свое возвращение вместе с Рашидом в лагерь Хамсинов на один день, задержавшись в Каире под предлогом необходимости сделать покупки.

— Вот твои деньги. Отдай мне ее, — сказала Бадра.

— С того времени как ты уехала, кое-что изменилось. Теперь она стоит дороже. Есть только один способ освободить ее. Ты должна занять ее место, — прохрюкал Масуд.

Внутри у Бадры все оборвалось. У нее не было ни сил, ни желания снова стать наложницей.

— Никогда. Должен быть другой способ освободить Жасмин.

— Возможно. Если бы мы получили и другое ожерелье… На раскопках у нас есть свой человек, который взял и первое. Они очень настороженны. Но они не подозревают женщин. Омар договорился с руководителями раскопок, что ты будешь присутствовать там в качестве художницы. Найди второе ожерелье принцессы Мерет, привези его сюда, и твоя дочь будет свободна.

— Это Омар хочет, чтобы я стала воровкой?

— Или его девкой. Выбирай.

Бессильный гнев охватил Бадру. Она задрожала и взглянула на Жасмин, с беспечным видом сидевшую на диване в дальнем конце комнаты с какой-то женщиной.

Масуд перехватил ее взгляд.

— У меня уже есть на нее покупатель.

Бадра пришла в ужас.

— Ты же говорил мне, что вы не будете ее продавать. Ей еще только семь лет!

— Уже почти восемь. Она нравится одному европейцу. Он предлагает за нее хорошие деньги и уже заплатил часть. Она будет продана через шесть недель, когда он возвратится сюда. Пока мы разговариваем, эта женщина объясняет ей, каковы ее обязанности по отношению к будущему хозяину.

Сердце Бадры бешено колотилось, когда она смотрела на свою дочь. Жасмин выглядела смущенной, а ее большие темные глаза выражали испуг.

О Боже! Как она может оставить свое дитя?

Бадра повернулась к Масуду.

— Если я сделаю это и принесу тебе второе ожерелье, ты немедленно освободишь ее, иначе я расскажу герцогу Колдуэллу, кто именно обокрал его. — Ее глаза горели решимостью.

У Масуда раздулись ноздри.

— Только скажи ему, и твое отродье завтра же будет продано, и ты уже никогда больше не найдешь ее!

Стараясь побороть страх, Бадра встретилась взглядом с Масудом.

— Знаешь ли ты, что такое фалака, евнух?

Кровь отхлынула от его лица. Довольная произведенным эффектом, она подалась вперед и, чтобы закрепить результат, добавила:

— Если сразу же после того как получишь ожерелье, ты не отпустишь ее, я возложу ответственность за все на тебя. Герцог Колдуэлл отдаст тебя в руки властей. Тебя будут бить по пяткам, чтобы добиться твоего признания.

Масуд прошипел:

— Считай, что мы договорились. Возвращайся с ожерельем, и девочка будет свободна. Но учти, если ты не принесешь ожерелье, ты сможешь освободить ее, только если сама останешься здесь. С каждым месяцем ее цена возрастает. Она будет продана тому, кто больше заплатит. Это я тебе обещаю.

Бадра судорожно вздохнула. Сделать такое опасное предложение такой хладнокровной рептилии, как Масуд, было все равно, что танцевать со змеей. Но ее любовь к Жасмин перевесила все опасения.

— Можно мне немного побыть наедине со своей дочерью? — спросила она.

Масуд пожал плечами и приказал той женщине удалиться. Бадра подошла к Жасмин и крепко обняла ее. Два чувства наполняли ее — благодарности и вины.

«Я позабочусь о тебе, мое сокровище».

— Бадра, я не понимаю того, что говорила эта женщина. Почему этот мужчина будет хотеть все это делать? — спрашивала Жасмин с выражением робости и ужаса на лице.

— Забудь все это, дорогая, — прошептала Бадра, целуя ее в лоб. — Выбрось это из головы и думай только о приятных вещах.

Она взяла девочку на руки и стала качать, напевая английскую колыбельную, которую Элизабет пела своему сыну.

Через несколько минут появился стражник.

— Пора уходить.

Напоследок Бадра еще раз крепко обняла дочь. На ее дрожащих губах появилась улыбка решимости, она дала себе клятву: «Никогда. Моя дочь никогда не будет страдать так, как страдала я. Даже если мне придется занять ее место. Но я справлюсь».