Женщины в один голос закричали:

— Ода!

Герцог улыбнулся и начал. Все женщины повернулись в его сторону. Раздался всеобщий вздох восхищения, когда он руками стал показывать движения воинов, двигающихся друг перед другом, как дикие кошки, и демонстрирующих шейху свою удаль. И как они избегают общества женщин до сражения, зато после победы торжественно шествуют в свои шатры и там проявляют дикое, неутолимое желание. Выражение сверкающих глаз Кеннета намекало на особую реакцию женщин, стонущих от наслаждения.

Слушатели были очарованы. К тому времени, как Колдуэлл окончил свой рассказ, все дамы раскраснелись. Некоторые готовы были упасть в обморок от возбуждения.

Каждой из них герцог подарил вежливую улыбку и обратился к Бадре. От волнения она была совершенно растеряна. Горящий взгляд Кеннета пронизывал ее.

— Что же, Бадра, я думаю, мой рассказ о ритуалах Хамсинов не заставил тебя скучать по дому? — спросил он.

— Все выглядело так, словно ты томишься тоской по своему дому, — ответила она.

Его печальный взгляд поразил ее. Да, он тосковал по песку и солнцу, крикам воинов, скачущих на битву. В следующее мгновение это выражение исчезло, как исчезают драгоценные капли дождя на пересохшем песке.

— Почему, дорогая Бадра? — нарочито медленно произнес он. Его египетский акцент исчез, теперь он говорил, как настоящий англичанин. — Как я могу тосковать по своему дому, когда здесь, как известно, и есть мой дом?

Он поднял свой бокал. Но она не могла забыть выражение печали в его глазах. Это напомнило Бадре о ее собственных потерях. Она утратила его дружбу. Его готовность защитить ее. Его любовь.

Потому что она стала его врагом.

Это пугало. В глубине души Кеннет все еще оставался воином племени Хамсинов, удачно сочетающим свою силу с изысканными манерами аристократа. Если бы он знал о ее преступлении… разве бы он обнаружил перед ней чувства, бушевавшие у него в груди, и выплеснул бы их на нее?

Сердце у нее неровно забилось. Бадра опустила глаза, вспомнив свою тайную мечту. Она становится его женой и живет с ним в его новом странном мире — они вместе принимают вызов судьбы. Теперь они одно сердце, одна душа.

Но это была только мечта, неуловимая, как туман. Она, бывшая рабыня, наложница, стала воровкой. Она похитила принадлежащее герцогу сокровище. А сам он навсегда отвергнут своим племенем.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Как только он мог забыть, какую власть имеет над ним Бадра? Он собрал все свои силы и самообладание воина, чтобы держать свои чувства в узде. Нежный аромат жасмина, исходивший от нее, дразнил его чувства. Мягкий свет хрустальных светильников отражался в темной глубине ее глаз. Когда в конце обеда женщины встали, чтобы оставить мужчин одних, Кеннет с облегчением вздохнул, провожая ее взглядом завораживающей свою жертву кобры.

Господи, он все еще желал ее! Неужели эта пытка никогда не кончится? Глядя на грациозно идущую в гостиную Бадру, он спрятал свои чувства под маской безразличия, как этому его учили его соплеменники. Горестное выражение ее лица терзало его сердце, в продолжение всего обеда он следил за ней.

Женщины перешли в гостиную, увлекая Бадру за собой. Они горели нетерпением услышать ее рассказы о Египте. Уходя, Бадра бросила на Кеннета испуганный взгляд через плечо.

Правила требовали, чтобы он оставался с мужчинами. Кеннет попивал свое бренди. Вдруг у него возникло дурное предчувствие. Женщины собирались устроить Бадре форменный допрос о ее жизни. Любопытство читалось на их лицах. Каждой клеточкой своего тела он стремился защитить ее. Ей-богу, он когда-то поклялся оберегать ее от опасности, и вот теперь он оставил ее в лапах этих лондонских высокопоставленных сплетниц, чьи языки были острее клинков Аль-Хаджидов… Школа злословия…

«Но теперь это тебя не касается», — напомнил он себе.

Лорд Хантли закурил манильскую чируту и обратился к Кеннету:

— Просто удивительно, Колдуэлл, как это ваш дед нашел вас после стольких лет. Настоящее чудо. Я имею в виду, что вы были единственным, кто остался в живых, и к тому же наследник. Если бы не вы, то титул герцога унаследовал бы ваш кузен, не правда ли?

Кеннет криво усмехнулся:

— Виктор — мой троюродный брат, но я думаю, вы правы, все унаследовал бы он.

— Старый Колдуэлл никогда не терял надежды, что один из вас все еще жив — вы или ваш брат Грэм. Брат, которого он едва помнил. Когда на их караван напали Аль-Хаджиды, Грэму было шесть лет, а ему — четыре. От воспоминаний в груди у Кеннета защемило. Его родители в панике ищут какое-то достаточно большое место, чтобы спрятать Грэма. Выражение ужаса на лице брата, когда он видит воинов Аль-Хаджида, скачущих в их сторону. Мать заталкивает его в корзину и закрывает крышкой. Крики умирающих…

— Послушайте, жаль, что ваш дед так быстро умер. Я скучаю по нему. В юности, когда он потащил меня за собой в Египет, мы попадали в рискованные ситуации, — голос Хантли понизился до шепота, — Мы даже посетили один из тех запрещенных борделей в Каире. И ваш дед даже увлекся там одной молоденькой девочкой.

Кеннет насторожился.

— Мой дед?

— О, в юные годы он был тот еще ходок! — лицо Хантли искривилось. Все вокруг замолчали, прислушиваясь. — Прошу прощения, Колдуэлл.

Виконт Оутс тут же воспользовался представившейся возможностью. Его многозначительный взгляд так и прожигал Кеннета.

— Ходок, как и его внук, я уверен. Однако, посмотрите только, как быстро вы приспособились к нашему обществу, Колдуэлл. Осмелюсь сказать, никому и в голову не придет, что вы принадлежите к тому варварскому, дурно воспитанному племени, которое вырастило вас.

— Это племя не в большей степени обладает дурными манерами, чем то, которое вырастило вас, — спокойно отрезал Кеннет.

Лорд Хантли поперхнулся дымом и фыркнул. Граф Смитфилд, сидевший в углу, насмешливо поднял брови и улыбнулся в молчаливом изумлении.

Да, Кеннет мог держать себя с достоинством среди тех, кто презирал его из-за арабского воспитания — он мог проучить их. Но Бадра? Неужели эти женщины так же издеваются сейчас над нею в гостиной, как мужчины первое время издевались над ним, когда он возвратился в Англию? На ее лице была паника, когда женщины увлекали ее за собою.

Кеннет больше не мог сопротивляться своему желанию: он пробормотал вежливое извинение, поставил свой бокал и отправился в гостиную. Дверь была открыта. Он остановился около нее и, повинуясь своим навыкам воина, стал украдкой прислушиваться.

Бадра сидела прямо, в напряженной позе, на плюшевом, малинового цвета, кресле. Женщины смотрели на нее, как ястребы на свежую падаль. Тревога Кеннета усилилась, когда он увидел среди присутствующих женщин нескольких своих бывших любовниц. Одна из них села рядом с Бадрой, ее ореховые глаза горели злобой. Он застонал. Это была юная Миллисент Вильямс, которая начала выезжать в свет только в прошлом году и, как он обнаружил, уже не была девственницей. В отчаянных попытках забыть Бадру он переспал с несколькими дамами, он был как сильный арабский жеребец в стаде молоденьких английских кобылок, которые отнюдь не возражали против близости с ним.

Прослышав о его подвигах, дед ласково убеждал его быть осторожнее. Кеннет резко прекратил свои любовные связи, поняв, что это вовсе не обязательно для того, чтобы войти в новое для него общество — общество, которое считает неприличными голые ножки стола. Зато поиски удовольствий меж обнаженными раскинутыми ножками чужих жен — вполне пристойными, в том случае если эти связи, как и ножки пресловутого стола, скрыты от посторонних глаз. Любовницы дулись на него. Но он был неизменно тверд и вежлив, когда они встречались в общественных местах. Гораздо более вежлив, чем они сейчас с Бадрой. У него заколотилось сердце, когда он увидел ее молящий взгляд.

— О, как это должно быть замечательно — жить в Египте! Я представляю вашу жизнь в гареме. Вы тоже носили эту ужасную, постыдную одежду? — с жадным интересом спросила одна из женщин.

Бадра вздрогнула. Ее тонкие пальчики теребили края шелковой юбки.

Леди Миллисент демонстративно отодвинулась от египтянки.

— Я слышала, эти племена имеют специальных женщин, чтобы они удовлетворяли потребности мужчин. Мне говорили, что есть такие гаремы, где темнокожие распутные женщины не носят почти никакой одежды и выполняют любые порочные желания мужчин. — И она с ненавистью посмотрела на Бадру.

Гнев Кеннета нарастал. Порочные желания? Он вспомнил порочно округлившийся рот Миллисент около своего напряженного члена, который она продолжала возбуждать для пущего эффекта. И сейчас эта распутная девица позволяла себе лицемерно морализировать! На щеках Бадры появились красные пятна. Почти не понимая, что делает, он уже хотел войти, но услышал, как Бадра резко ответила англичанке:

— Хамсины — достойное племя, а их женщины также имеют чувство собственного достоинства!

«Браво», — одобрил про себя Кеннет.

Самая старшая из присутствующих женщин, почти глухая миссис Стефен, подалась вперед, в ее слезящихся глазах горел острый интерес:

— Арабы имеют гаремы, в которых женщины делают отвратительные вещи, — почти прокричала она.

Бадра откинулась назад, коварный взгляды женщины обшаривал ее фигуру. Другие подались вперед, их глаза горели жадным любопытством. Бывшая подопечная Кеннета выглядела, как дикая лошадь, готовая сбросить любого ездока. Его сердце было переполнено гневом. Он колебался, помня, что теперь он не отвечал за нее. Чувство необходимости защитить ее боролось в нем с памятью о причиненной ему обиде. Привычки отступили.

Его недовольство возрастало. Он инстинктивно чувствовал, что Бадре была нужна его помощь во время обеда, и почти кожей, обнаженными нервами ощущал сейчас ее слабость, как чувствует слабость своей жертвы крокодил, когда тащит ее в воду Нила, чтобы убить.