Но теперь это был Кеннет. Хепри больше не было.

Горячий гнев затопил ее сердце.

— Это то, что ты умеешь так же хорошо? Как вульгарно! Никогда не ожидала от тебя ничего подобного.

Он смерил ее холодным взглядом.

— Нисколько не вульгарно. Для этих целей мне не нужен экипаж. Некоторые английские дамы находят вполне подходящей мою постель.

Кровь снова бросилась ей в лицо, но на сей раз от ревности. Она представила себе прелестную светловолосую англичанку и Кеннета в постели. Их тела, сплетающиеся в жарком объятии, стоны страсти и наслаждения…

И тут же ей припомнилась другая сцена: жирное, обрюзгшее тело шейха Фарика, его тяжелые кулаки, которыми он избивал ее нежное, покрытое синяками тело, голые козлиные шкуры на полу шатра, на которых он яростно насиловал ее, ее стоны и крики…

Бадра подавила слезы и с шумом захлопнула окошко кареты.

Холодный воздух вновь ворвался внутрь, когда Смитфилд открыл дверцу и вскарабкался на свое место.

— Теперь ждать недолго. Какая-то карета столкнулась с кебом. Их уже растаскивают, — пояснил граф.

Его взгляд упал на экипаж с золотыми крестами.

— Это карета барона Эшби. Но сейчас он болен и находится в своем загородном имении. Его жена должна быть здесь, в Лондоне, но теперь некому будить ее по утрам.

— Она нашла замену, — ухмыльнувшись, прокомментировал Кеннет.

Голубые глаза графа расширились, когда он понял двусмысленное значение ритмично покачивающегося на рессорах экипажа.

— Боже милостивый! Она действительно нашла замену.

Громкий смех Кеннета, вероятно, был слышен и на улице. От возбуждения и гнева щеки Бадры продолжали пылать. К счастью, наконец-то их экипаж дернулся, и они поехали.

— Надеюсь, это не огорчило вас, Бадра, — сказал граф извиняющимся тоном.

Она слабо улыбнулась, чтобы не обидеть их гостеприимного хозяина.

— Все в порядке, лорд Смитфилд. Просто я не привыкла… к таким вещам.

— О да, конечно, особенно когда вы жили в гареме шейха Аль-Хаджидов, — насмешливо бросил Кеннет по-арабски.

— Я думаю, вам все же следует говорить по-английски, — спокойно возразил Смитфилд, он прекрасно понимал арабский. — Бадре хочется практиковаться в английском и, возможно, если вы будете поддерживать ее в этом, с вашей стороны это будет поступок, гораздо более достойный цивилизованного английского джентльмена, каким вы хотите стать.

Кеннет по-английски пробормотал извинение. Воцарилось тягостное молчание. Он ехал, уставившись в окно, оцепенев в неподвижности. Бадра еще раз убедилась, как изменился ее бывший телохранитель. Теперь он принадлежал другому миру.

Чтобы разрядить напряжение, Смитфилд улыбнулся.

— У вас будет много возможностей попрактиковаться в английском во время званого ужина, Бадра. Колдуэлл, я думаю, вы все-таки приедете ко мне?

— Что ж, с нетерпением жду приглашения, — зловеще улыбнулся герцог Колдуэлл.

Бадра в напряжении сцепила руки. Официальный званый ужин? Она и так уже испытывала неудобства, ловя на себе любопытные взгляды лондонцев. Да, она была египтянка. Другая. У Хепри же было полно английских друзей, у них свои традиции, своя культура. Он без всяких усилий вошел в это общество. Ведь он по крови был англичанин. Она же была здесь чужая, как сфинкс на грязной, сырой улице Лондона.

Опять воцарилось молчание. Бадра нащупала в ридикюле полученные от приказчика деньги, которые напомнили ей о ее главной задаче. Женщину охватил ужас, когда она подумала о грозящем ей разоблачении. Арест, публичный скандал, пятно бесчестья на ее племени. Но она должна, любой ценой должна спасти свою дочь! Чего бы это ни стоило! Даже если придется принести в жертву самое себя.

Бадра исподтишка взглянула на Кеннета, который угрюмо смотрел в окно.



Поздно ночью Кеннет лежал в своей холодной пышной постели под балдахином, толстые опоры которого были украшены сложным резным узором из цветов. Поколения Тристанов до него придавались здесь размышлениям. Роскошная кровать убаюкивала, как мягкие пески египетских дюн. Но он скучал по своей простой постели воина. Она складывалась, была легка и удобна.

Его охватили воспоминания. Звуки страстного пения Бадры среди ночной тишины прохладной пустыни. Он перевернулся и подоткнул пуховую подушку, пытаясь уснуть, чтобы забыться благословенным сном. Но сон не шел.

Что было бы, если она согласилась выйти за него замуж и он остался бы воином в племени Хамсинов? Или если бы она отважилась начать новую жизнь здесь как герцогиня? Смутные видения дразнили его. Ему представлялось, как они гуляют по аллеям Гайд-парка. Как входит, стройная и нарядная, в бальную залу. Как очаровательна и обаятельна она за обеденным столом в роли хозяйки дома. Он представлял ее и в постели, волнующие прикосновения ее обнаженного тела, стоны наслаждения, которое она испытывает с ним. Ведь они решили, что должен появиться следующий герцог Колдуэлл! Он представлял себе, как счастливая Бадра гордо протягивает ему их первенца. И как преисполняется чувством восторга и торжества его сердце…

Его охватила такая острая боль, как если бы меч пронзил его грудь. Кеннет зарылся лицом в подушку, чтобы подавить стон. Он должен забыть ее! Но как он мог это сделать?

Хепри был ее тенью в течение пяти лет. Теперь волею судьбы он получил жестокий удар. Но образ Бадры неотступно преследовал его. Черт побери, он все еще желал ее, желал с такой сумасшедшей силой, с какой истощенный путник в пустыне жаждет воды! Он думал, что сможет избавиться от воспоминаний о ее гортанном смехе, ее взгляде испуганной газели. Он не мог вытравить из себя ее образ, точно так же, как не мог вывести татуированную кобру со своей правой руки. Они всегда будут с ним.

Холодный пот прошиб его. Герцог сам хотел найти вора, укравшего ожерелье. Он с удовольствием рисовал в воображении, как он выслеживает и ловит вора, слышал, как с лязгом захлопываются за ним двери тюремной камеры.

В конце концов он погрузился в легкий сон. Он дремал до тех пор, пока его не разбудил еле слышный шорох. В нем проснулось присущее воину чувство опасности, обостренное годами жизни среди воинственных племен. Его взгляд упал на балконную дверь террасы, выходящей в сад. 'Гам мелькнула чья-то тень.

Кеннет лежал совершенно неподвижно. В серебристом свете полной луны виднелся силуэт крадущегося вдоль стены человека.

Сверкнуло лезвие занесенного над ним кинжала, но Кеннет успел перехватить его, сжав запястье нападавшего. И тут же почувствовал острую боль — лезвие порезало руку. Кеннет вырвал кинжал и ударил нападавшего прямо в живот. Человек закричал, скрючился, затем вырвался из его рук и побежал в сад. Кеннет вскочил и, перепрыгнув одним махом через перила, помчался за ним. Тот, истекая кровью, все же сумел обернуться и ногой ударить герцога прямо в пах. Когда Кеннет опомнился, человек уже скрылся, оставив на траве кровавые следы.

Кеннет вернулся в спальню, промыл и забинтовал порезанную руку, дыхание его успокоилось. Но внутри у него все кипело от ярости и растущего ужаса.

Тот, кто прокрался к нему в комнату этой ночью, был неуловим, как призрак, но то, во что он был одет, не представляло собой тайны. Это была особенная одежда цвета индиго, в которой ходили воины пустыни, дорожившие своей честью и воинской доблестью. Эту одежду он тоже тогда носил с неизъяснимой гордостью. Но теперь… теперь гордость эта была спрятана, зарыты глубоко, там же, где он хранил свои воспоминания.

Один из его собратьев только что попытался убить его.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Вскоре после завтрака, в совершенно не положенное для визитов время, Кеннет подъехал в карете к дому графа Смитфилда. Дверь ему открыл дворецкий, на его суровом лице выразилось удивление. Не говоря ни слова, Кеннет сбросил ему на руки свое пальто и быстро проследовал в гостиную. Граф Смитфилд сидел у жарко натопленного камина и читал. Он поднял голову и вопросительно взглянул на герцога.

— Где Рашид? — требовательно спросил Кеннет.

Смитфилд отложил книгу в сторону, его голубые глаза расширились от удивления.

— Гуляет в парке. Бедняга все время сидит в комнате. Я велел ему подышать свежим воздухом. В чем дело?

— Я собираюсь свернуть ему шею.

— Успокойтесь, — повелительно сказал Смитфилд. Он позвонил и приказал принести бренди. Кеннет залпом опрокинул в себя первоклассный напиток; бренди и в самом деле подействовало на него успокаивающе.

— Теперь объясните, Колдуэлл, что вас так рассердило? — спросил граф.

Когда Кеннет закончил свой рассказ о ночном нападении и своих подозрениях, граф нахмурился:

— Вы уверены, что это Рашид?

— Абсолютно. Он ненавидит меня, — не церемонясь, сказал Кеннет.

Граф забарабанил своими длинными пальцами по подлокотнику кресла.

— Вы предполагаете, что он приехал сюда, чтобы продать ваше ожерелье вместе с золотом племени?

— Уверен. Может быть, он еще не продал его. — Кеннет впился взглядом в глаза старшего друга. — Я хочу, чтобы вы позволили мне обыскать его комнату.

— И что будет, если вы найдете ожерелье? Что потом? Вы арестуете его? — голос графа был нарочито бесстрастен.

— Это я решу потом. Сейчас мне нужно попасть в его комнату.

— Хорошо. Третья дверь налево.

Кеннет стоял, гладя на пустой хрустальный стакан.

— Спасибо, очень освежает. Пить лучше на полный желудок, как сейчас. Впервые я сыт, с тех пор как выгнал повара.

— Вы прогнали Помера — лучшего в Лондоне повара-француза? — удивился граф.

— Я был вынужден это сделать. Его стряпня не годилась для моего желудка.

Граф нахмурил свои черные брови, как будто был чем-то озабочен.

— Кстати, Колдуэлл, о вашем дедушке. Скажите, чем он заболел так внезапно?