Да, – кивнула Варенька. – А какой он противный, даром что царевич, я на край света от такого бы убежала. Бедная его невеста.

И Варенька опять унеслась за свежими новостями.

Вечером Мария вернулась в свою комнату, ставшую роскошной спальней. Сюда и принесла Варенька последнюю и самую занятную новость.

– Я сейчас Шереметева встретила, он передать тебе просил на словах, писать некогда было. Он в состязании примет участие, но единственно, чтобы тебе помочь. Если он победить сумеет, то единственно, чтоб тебя от уз освободить.

Мария вздохнула.

– Царь-то ведь всё равно от своего не отступит. Но ты скажи ему, Варюша, что я признательна ему очень, что он мне как брат теперь.

Варенька глянула на неё усмешливо.

– Думаешь, это его обрадует, что он тебе брат? Я лучше только о признательности ему твоей скажу. А как тебе покои-то убрали!

Варенька прошлась по комнате, трогая то одно, то другое.

– А платье какое! Это твоё или новое?

– Было моё, да так переделали, что не узнать. Говорят, носят теперь так.

– Всё равно красиво. Знаешь, я видела у царицы кольца обручальные – для тебя – глаз не отвести! Ну ладно, ладно, не буду.

Она поцеловала насупившуюся подругу и перекрестила её.

– Бог даст, всё образуется.

День рыцарского турнира за прекрасную даму начался рано. Марии даже завтракать пришлось во время причёсывания.

Но другие, видно, поднялись ещё раньше – когда её вывели к огороженной поляне, на скамьях вокруг было уже полно народу. Она шла между Ниной и Варенькой, чувствуя, что все глаза этой толпы устремлены на неё одну.

Князь Радзивил, любезный хозяин, поспешил к ней навстречу.

– Вы сегодня ещё прекраснее, чем всегда, – сказал он, подводя её к высокому креслу в центре помоста перед аркой, – как и должно быть невесте. Взгляните, сколько собралось раненых в сердце вашими чарами, – он указал на всадников у входа в ристалище.

– Не так уж много этих раненых, – подумала Мария, – если принять во внимание родство и приданое, что они за мной получат. Всего-то десятка два.

Претенденты с лошадьми в поводу ждали у въезда на арену. Вперёд вышел человек с листом бумаги, стал выкрикивать правила. Мария не вслушивалась и не всматривалась, ей хотелось забыться и очнуться, когда уже всё кончится.

Запели трубы и рыцари двинулись в обход ристалища. Проезжая мимо помоста, где в центре сидела убранная в белое княжна, они склоняли головы, а некоторым удавалось заставить поклониться своих коней. Такое искусство награждалось одобрительными криками зрителей. Княжна же ни на кого не поднимала глаз.

Состязались в рубке, стрельбе, владении конём. Крик стоял ужасный – зрители подбадривали своих любимцев, приветствовали удачный удар или выстрел, издевались над неловкими. Кроме дворян, сидевших на скамьях, здесь было много простолюдинов, сошедшихся из окрестных сёл, не говоря уже о многочисленной челяди дворца.

Первая часть состязания закончилась, глашатай пригласил гостей и участников отдохнуть и подкрепиться в расставленных по полю шатрах. Для простолюдинов были выкачены бочки с пивом, выставлены корзины с хлебом и солёной рыбой.

Солнце стояло ещё не очень высоко, но пекло уже со всей силой, день обещал быть по-летнему жарким. Царь и вельможи поспешили в прохладу шатра. Мария приотстала, за её локоть уцепилась Варенька и возбуждённо зашептала:

– Ой, Маша, царь-то ведь, ехидна он этакая! Вон, смотри, – она показала на походную церковь, поставленную рядом с царским шатром.

– Ведь он распорядился, что как только победителя объявят, как только он с коня сойдёт, так прямо и под венец. Вот тебе и «убегу». Да ты погоди, не бледней, погоди, что скажу. Я дальше тебя сижу, ты лица состязальщиков разглядела?

Мария дёрнула плечом.

– Ещё разглядывать! Я и не смотрю на них.

– И зря, погляди. И как будут объявлять, кто остался, имена-то послушай.

– Как это, кто остался?

– Ты спишь там, что ли, на троне своём? На второй-то части не все они будут, а те только, кто промахов до сих пор не делал. А остальных – вон, чтоб свободнее было.

– Княжна Мария, княжна Варвара, прошу вас, заходите, – к ним спешили сразу трое любезных кавалеров.

Пришлось идти в шатёр. Всё время, пока из шатра не вышли, Мария пыталась придвинуться к Вареньке, спросить, кого же она там углядела. Но это ей так и не удалось – к ней беспрестанно подходили, говорили, как она хороша сегодня и как идёт ей белый убор. Да и без разговоров, куда бы она ни повернулась, за ней следовало множество глаз и провожал шелест губ, прикрытых веерами.

– Вы совсем не едите, княжна, – сказал кто-то.

Царь Пётр оторвался от стола с закусками.

– Не понужайте. Княжна себя уж на свадьбе мнит, – он подмигнул Марии и принялся объяснять, что по русскому обычаю жениху с невестой на свадьбе ни есть, ни пить не полагается.

– Но как же, – удивлялись кругом, – ведь у них не будет силы для…

Пётр довольно загоготал.

– А им в опочивальню с собой курицу али пирог дают. Там они вдвоём поедят, подкрепятся – и за работу, – веселился Пётр.

Кто-то обнял её за плечи, поцеловал в щёку. Оглянулась – Марья Васильевна, улыбается ей сочувственно.

– Потерпи, Мари, это недолго.

Усевшись снова в своё кресло на всеобщем обозрении, Мария навострила глаза и уши. И не зря! Глашатай объявил имена пятерых оставшихся в состязании: два поляка, Варенькин венгерский князь (ишь ведь – тоже), Михаил Шереметев и…

– Александр Бекович-Черкасский, – прокричал глашатай.

У Марии поджался живот и перехватило горло.

А вот и они едут. Опять кругом арены, опять кланяются. На сей раз ресницы княжны были подняты. Каждому казалось, что синие глаза глядят именно на него, а она искала взгляд только последнего всадника в шеренге. А этот последний на неё не посмотрел, уткнулся в гриву своего жеребца. Жеребец у него хорош и дивно послушен своему седоку. Но зачем же он здесь, если не хочет посмотреть на награду, за которую сражается?

Вторые испытания были назначены короче первых – чтобы не томить усталых зрителей. Нужно было преодолеть несколько барьеров на арене, затем выехать наружу и сделать большой круг, потом опять вернуться в арену, где уж убраны будут барьеры, и доскакать до тумбы с лежащей на ней розой, оную розу взять и вручить княжне Голицыной, что и будет означать победу.

Кавалеры встали в ряд. Его величество государь российский выстрелил на воздух, и по этому сигналу лошади рванулись к первому препятствию, и одна из лошадей – польского дворянина – полетела на землю, нелепо взмахнув в воздухе ногами. Зрители разразились хохотом и улюлюканием. Седока, придавленного конским крупом и, может быть раненого, никто не пожалел.

Остальные счастливо преодолели все барьеры и вынеслись через ворота арены. Впереди скакали Шереметев и Черкасский. То один вырывался вперёд, то другой, но ни одному не удавалось много опередить. Следом за ними, чуть позади поспевал венгерский князь Ракоци. Последним ехал поляк, всё более и более отставая, наконец, видя тщетность своих усилий, он придержал коня и поехал шагом.

Чтобы лучше видеть скачку, зрители, даже самые важные, вскочили со своих мест, некоторые встали ногами на скамьи, а один кавалер взобрался с помощью лакея на столб ограды арены и кричал теперь оттуда:

– Рыжий впереди! Чёрный обходит! Обошёл! Опять рыжий обходит!

– А венгерец как? – спрашивали его снизу.

– Сзади! Не отстаёт!

Мария тоже стояла, но увидеть ничего не могла, только прислушивалась к крикам сидящего на столбе и каждый раз, как впереди оказывался чёрный, шептала: «Давай, давай, давай…».

Чёрная лошадь была у Саши.

Рядом подпрыгивала протолкавшаяся к ней Варенька. Мария улучила минутку и спросила:

– А почему твой венгерец здесь? Он же за тобой всё ходил.

– А, какой он мой! – махнула та рукой. – Ему бы только деньги. Вот надеется на твоё приданое армию свою снарядить.

– На это приданого не хватит, – начала было Мария.

Но тут показались всадники, и она поднялась на самые цыпочки.

Два передних всадника шли теперь ровно, ноздря в ноздрю. Уже видны были хлопья пены на мордах лошадей и страшный напряжённый оскал на лицах всадников. Они уже приближались к арене. Крики зрителей достигли такой силы, что гудели доски помоста.

Всё должно было решиться в те мгновения, когда они въедут в арену, потому что низенькую тумбу с розой на атласной подушке поставили в середине – для лучшего обозрения, а это было не так уж далеко от входа. Взять же розу с лошади нельзя – слишком низко, значит надо спешиться, а для того остановить лошадь.

Вот всадники уже показались в проёме входа и увидели тумбу с вожделенным цветком. Оба поднялись над сёдлами в отчаянном усилии, оба немилосердно посылали своих коней… В этот момент Александр взвизгнул по-татарски и тем заставил своего коня сделать огромный прыжок к самой тумбе, сам же, не спешиваясь, вдруг упал с седла и, повиснув вниз головой, схватил розу, а потом гибким движением поднял себя в седло.

Зрители, затаившие дыхание, когда он ринулся вниз головой, увидя его вновь в седле и с розой в руке, завопили как бешеные. Под громовой рёв он подъехал, уже не торопясь, к трибуне и встал против Марии.

Она стояла, замерев, не зная, что делать дальше.

– Сойди вниз, сойди к нему, – шептали сзади.

Мария пошла вниз по ступенькам, громко скрипевшим в наступившей тишине. Александр ждал её внизу уже спешенный и, когда она ступила на землю, опустился на колено. Мария, как во сне, взяла протянутую ей розу, а вторую руку подала ему.

Что делать дальше она решительно не знала, и он – тоже. Но тут сверху свалился царь, несколько толкнув её и оторвав Александра от её руки, и принялся хлопать его по плечам, приговаривая:

– Вот молодцом, поручик, вот какие у меня орлы!

Он был уже заметно пьян. Повернулся и крикнул: