Варенька покачала головой.

– Нет, не поможет. Она о многих его шалостях знает и во внимание не берёт. Так что ей говорить без толку.

– Ой, а как же? Неужто ей не обидно?

Варенька усмехнулась.

– Она ведь не княжна. Много гонору будет показывать, так и за воротами может оказаться. И куда пойдёт? Так что здесь только царевна Наталья помочь может. Только ты ей прямо не жалуйся, а то осерчает – она за государево имя стоит пуще всего прочего. Просто будь к ней поближе, вот и оборонишься.

Мария изумлённо смотрела на подругу.

– Откуда ты всё это знаешь?

Варенька улыбнулась, показав белые зубки.

– Пока ты в деревне румянец нагуливала, я тут много чего наслушалась. Да и постарше я тебя.

Причёсываясь и оправляя платье у зеркала, Мария сказала:

– Я не пойду туда больше.

– Нельзя, надо идти – не то потом разговоров не оберёшься.

В большом доме из-за стола уже вышли, и гости были в игральной и в танцевальной залах. Их издали увидела Нина, подбежала, приведя за собой шлейф молодых офицеров.

– Куда вы пропали? Маша, что с тобой?

Мария выпрямила спину, подняла подбородок и улыбнулась той улыбкой, которую опробовала перед зеркалом.

– Со мной? Ничего. Мы на двор выходили. Ах, какая ночь сегодня, как звёзды сверкают! Даже уходить не хотелось, только вот и вернулись, что замёрзли.

– Да, – подхватила верная Варенька, – Сейчас бы не в духоте этой сидеть, а на санках бы.

– А в самом деле, господа, – откликнулся стоявший рядом Шорников, – Давайте украдём прелестных дам и устроим катанье под луной.

Все оживились. Офицерам явно пришлась по душе эта затея.

– Ну уж нет, – Нина надула губы, – я танцевать хочу.

– Тогда вот соломоново решение: поклонники прекрасной Нины останутся танцевать, а почитатели двух других прелестниц быстро снарядят санки.

Нина не сдавалась.

– Это неприлично. Вы хотите конфуза?

– Да ладно тебе, – благодаря этой перепалке, Мария успела совершенно придти в себя, – никуда мы не поедем.

– В таком случае давайте танцевать.

Шорников подхватил Вареньку и умчался, очень довольный. К Марии кинулись сразу несколько человек, она не, выбирая, подала руку первому.

Танцы сменяли один другой. Все три фрейлины танцевали без отдыха. Они были прекрасными танцорками, особливо в сравнении с московскими тяжеловесными боярышнями, и пользовались успехом у господ офицеров.

Марии так легко стало на душе, музыка, казалось, унесла всё, что было неприятным. И вдруг она споткнулась обо что-то невидимое. Оглянулась – Пётр смотрел на неё то ли насмешливо, то ли удивлённо. Вошедшая с ним Катерина тоже посмотрела на Марию и улыбнулась ласково, Мария постаралась улыбнуться ей в ответ. Она еле дождалась конца танца и поспешно выскользнула из залы.

В соседней комнате играли в шахматы, курили, разговаривали. Здесь были в основном иностранцы, а из русских – те, кто постарше, посановитее и более интересовались беседою, нежели веселием. Мария нерешительно остановилась на пороге и увидела, как из глубины залы манит её к себе царевна Наталья. Та сидела в обществе француза, учителя московской навигацкой школы, и вице-канцлера Шафирова.

С Петром Павловичем Шафировым Мария хорошо познакомилась в недавней дороге из Петербурга в Москву. Был он подлого звания – из лавочных сидельцев – и крещёный еврей, но царь его жаловал и любил. Любил за ум, за учёность, за хваткость во всяком деле. Так что, сколько бояре ни косоротились, а принимали его как равного, а случалось, и покровительства просили.

Сейчас Пётр Павлович помогал Наталье Алексеевне с мсье Готье разговаривать. Тот хоть и давненько в Россию преподавать приехал, но изъяснялся по-русски больше жестами, а на уроках его ученики французские названия математических знаков раньше русских запоминали.

Однако говорили не о математике, а о театре. Мария вспомнила, как увлечена царевна этой затеей – сделать в России свой театр. Теперь она хотела на масляной неделе дать представление, и вот – хлопотала о переводе французской пиесы. Пётр Павлович любезно улыбался всеми своими подбородками и готов был помочь, но сетовал, что по государственной своей занятости не сможет перевести быстро. А ведь масляная уже на носу, и ещё артистам роли затвердить надо будет.

– Вот княжна у нас во французском языке разумеет, она вам поможет.

Царевна усадила Марию рядом.

– О, Мария Борисовна знает языки изрядно и вполне справится с переводом сама.

Было видно, что Шафиров обрадовался такому выходу. Он и в самом деле был немало отягощён делами.

– Я же всегда готов оказать помощь при затруднениях. О, простите меня, я невежа. Мария Борисовна, вы не знакомы с мсье Готье, учителем навигацкой школы?

– Незнакома, но понаслышке знаю. В сей школе мой брат учился, – ответила Мария, улыбаясь кланяющемуся французу.

– Правда, более он о господине Магницком рассказывал.

– Леонтий Иваныч Магницкий – главный учитель, но и мсье Готье изрядно школяров мучает, – раздался сзади голос Шереметева.

Поклонился почтительно царевне и остальным.

– Позвольте, Наталья Алексеевна, княжну у вас похитить, она в танцзале совершенно необходима.

– Постой-ка, Миша, успеешь, напляшешься, – остановил его Шафиров. – Я вот Наталье Алексевне начал рассказывать, да запамятовал, как это ваши школяры географию европейскую трактуют?

Шереметев рассмеялся.

– Прошу прощения у дам. Сия шутка у школяров Сухаревой башни в большом ходу. Для пущего запоминания удобно Европу представлять девицею, у которой Гишпания – лицо, Франция – грудь, Великая Британия – левая, а Италия – правая рука, Нидерланды лежат под левою, а Швейцария под правою рукой, Германия, Польша и Венгрия надлежат до тела, Датское и Шведское королевство купно с Норвегией изъявляют колена, Россия показывает юбку до самых ног, а Греция и Турция – заднюю сторону оной девицы.

Договаривал Михаил уже при общем хохоте. Смеялись почти все, сидевшие в комнате, поскольку голос у привыкшего к воинским командам Шереметева был зычный и слышали его хорошо. Под этот хохот он подхватил Марию и повлёк к дверям.

В зале Мария сразу заметила фигуру Петра и остановилась на пороге.

– Душно здесь, Михаил Борисович и пить очень хочется.

Шереметев с готовностью откликнулся:

– Так извольте в буфетную, Мария Борисовна.

В буфетной народу было мало. Михаил, усадив её, принёс стаканы с чем-то розовым и тарелку маленьких яблочек в меду.

– Здесь свежее? Что-то вы и впрямь побледнели. Обычно-то у вас лицо аки роза.

Сказал – и смутился. И Мария смутилась, так что на её побледневших щеках вновь выступил румянец. Она, чтоб прервать неловкое молчание, сказала:

– Здесь тоже табачным зельем накурено. Везде этим дымом пахнет. Вы не чуете?

– Я только ваш аромат чую, такой сладостный, истинно как у розы.

Она с готовностью поддержала разговор.

– Это духи французские, ещё в Петербурге куплены. Такой махонький пузырёчек, а только откроешь – сразу дух по всей комнате. И малой капельки хватает, чтоб целый день от платка пахло, или от другого чего – что помажешь.

– Да, запах сладостный. Он мне и у Воробьёвых сразу понравился.

Она нахмурилась, вспоминая.

– У Воробьёвых? Так значит, тот нахал..? То-то я смотрю, перстень у вас знакомый. Ну, Михаил Борисович, не ожидала я, что вы так вести себя можете!

Мария встала. Она, в самом деле, не ожидала, что это открытие так её взволнует.

Михаил вскочил вместе с ней, в глазах тревога и просьба.

– Простите мне, Ведь на святках всякие шалости дозволяются.

Она непримиримо выпятила подбородок.

– Пойдёмте, Михаил Борисович, я уж напилась.

Но выйти им не пришлось, навстречу вкатилась шумная компания гвардейцев во главе с неугомонным Шорниковым.

– Вот они где! Ну конечно, Шереметев у нас не промах! Ну-ка показывай, Михаил, какое вино здесь лучшее, ты ведь всегда себе самое хорошее выбрать норовишь, – Дмитрий хитро глянул на Марию.

Зазвенели бокалы, загремели сдвигаемые стулья.

Варенька потянула Марию в сторонку.

– Слушай, что скажу, ты не поверишь. Та спальная, ну с кроватью большой, в нашем доме – там Катерина Алексеевна будет. Представляешь?

– Ну и что?

– Ты вообще не понимаешь? Она же всё время при царевне Наталье была, сама-то она – никто. А теперь вроде как мы при ней будем. Смекаешь? Я думаю, царь её возвысить хочет, навроде метрессы.

Мария кивнула, думая, как удивится Варенька, когда узнает правду. Рассказывать ей, конечно, нельзя – она обещала Катерине. Варенька наклонилась и совсем таинственно прошептала:

– И знаешь, он её в поход берёт. И нас тоже.

Мария пожала плечами.

– Знаю. Про это уж давно говорят.

– Кто говорит?

Варенька немного обиделась, что не ей первой эта новость досталась, она любила всё узнавать раньше всех.

– Да не помню кто, говорили.

У Вареньки, похоже, нашлось бы ещё о чём посудачить, но вино уже было налито и стулья расставлены. Зазвенели бокалы и молодые голоса. Пили за прекрасные глаза прекрасных дам, за победу и опять за прекрасные глаза. Танцы закончились без них.

В своём флигеле девы застали полно прислуги, будто со всего дома согнали. Все комнаты были вычищены до блеска, а в большой спальной разбирали короба. Вскорости лишние люди ушли восвояси и боярышни заглянули туда. Комната приобрела нарядный вид: наполнилась салфетками, думочками, на полу появился пёстрый ковёр с бахромой, а на постели лежало атласное платье с широкими кружевами в золотую нитку.

Девы переглянулись и перед сном всласть обо всём этом посудачили. Правда, недолго, день был маятный, и сон их сморил быстро.


А на другой день было царское венчанье!

Трапезничали они, как всегда, в большом доме, за одним столом с царевной Натальей, царицей Марфой, царицей Прасковьей и царевнами Иоанновнами. Сразу после завтрака Катерина пошла во флигель – одеть то дивное платье, что с вечера было разложено на большой кровати. Помогали ей Мария и Нина с Варенькой, у которых от изумления глаза были круглее пятаков. Говорить при Катерине они ничего не могли, но как только та отворачивалась, старались лицами изобразить такое, что и словами не выразишь.