Синтия Хэррод-Иглз - Князек

Он дома. Это стало ясно ему сейчас – после того, как он побывал в доме своего детства. Но именно здесь, в Ридсдейле, где прожил он более чем полжизни, где женился и зачал сына, где схоронил любимую жену – здесь и только здесь он дома. И пусть первую в жизни собаку подарил ему Джэн, и пусть первый его конь родом из усадьбы Морлэнд – но конь, что ходит под ним теперь, здешних кровей, а та самая собака лежит здесь, под рябиной...

Он все еще не понимал главного, дорога его была темна – немногое прояснилось с того дня, когда он хоронил Китру, и будущее представало перед его внутренним взором чередою однообразных дней, без смысла, без радости... В каком направлении двигаться? Но если и может быть найдена где-то благодать Божия – так это здесь. Он, подобно Вильяму, искал именно благодати – всю жизнь, везде и повсюду, и особенно входя в крошечную часовню под земляной крышей, темную внутри и наполненную статуями святых, картинами и реликвиями, озаренную лишь мерцающим светом крошечных свечей, подобных звездам в кромешной безлунной ночи... Там на него снисходил покой. Теперь он больше не знал, как идти вперед – он мог только замедлить шаги и разобраться, где же он свернул с пути, как заблудился...

К Рождеству Дуглас вновь зачала, но в начале лета 1590 года у нее случился выкидыш. Томас боролся со своим горем, с необыкновенной энергией занявшись делами земледелия, жадно глотая все книги, которые только мог отыскать, посвященные сельскому хозяйству – он бессознательно копировал покойного Пола, отдавая все силы и энергию совершенствованию фермерского хозяйства. Лошадям на долгую зиму не всегда хватало заготовленного сена, и проблема сохранения поголовья за зиму встала очень остро. Овцы зимою пробавлялись тем, что удавалось им выкопать из-под снега на зимних пастбищах, но и их поголовье к весне заметно сокращалось, крупный скот питался сеном, а когда оно кончалось, глодал кору, жевал мох и лишайники, и даже обгрызал ветки.

Книги Фицгерберта «Земледелие» и Тассера «Пятьсот советов земледельцу» не слишком-то помогли, но обнаружилась вдруг книга датчанина Херезбаха, переведенная на английский неким Барнэби Гуджем, – оттуда-то и почерпнул Томас интересную информацию, при помощи которой можно было постараться решить насущную проблему. Херезбах писал, что лошади и крупный рогатый скот могут зимою выжить и не слишком потерять в весе, питаясь турнепсом, который при надлежащем хранении не портится всю зиму. Это была воистину революционная идея – фермеры выращивали турнепс, употребляя его в пищу сами, но никому прежде не пришло в голову кормить им скот. Но Херезбах утверждал, что турнепс не только позволяет выжить скоту, но и обогащает почву – зерновые растут куда лучше, если их чередовать с турнепсом.

Томас был преисполнен решимости воспользоваться советами датчанина и принялся жадно читать всю книгу, не пропуская ни страницы. Другим преимуществом зимнего содержания скота было, согласно Херезбаху, обилие в хлевах естественного удобрения – навоза, также весьма полезного для земли. Томас с усердием принялся за дело. Овцеводство его так и не заинтересовало, но, к счастью, Джэн взял на себя эту сторону хозяйства. Лошади и коровы – вот в этом Томас знал толк и продолжал пополнять свои знания. Первый урожай турнепса полностью себя оправдал, и вскоре Томас настоял на том, чтобы видоизменить чередование посадок на пахотных землях: взамен трехгодичного цикла «рожь или пшеница, турнепс, ячмень» он предложил четырехгодичный – «рожь или пшеница, турнепс, ячмень, чистый пар». Все соседи решили, что господин Морлэнд спятил – ведь от веку повелось чередовать лишь три культуры, но когда они увидели его жирный скот на бойне в Шроувтайде, они начали чесать затылки…

Весной 1591 года у Дуглас случился очередной выкидыш, а в феврале 1592 года она родила сына, который прожил всего три дня. Весной того же года Томас ревностно занялся перестройкой дома. По современным стандартам главным недостатком постройки были узкие винтовые лестницы, ведущие в верхние покои, – они были настолько узки, что поднять по ним что-то тяжелое требовало нечеловеческих усилий. У Томаса возникла навязчивая идея выстроить широкий, в современном стиле, лестничный марш, ведущий наверх из северной части большого зала.

– Если мы переоборудуем галерею для музыкантов, то работы будет не так уж много, – жизнерадостно делился он своей затеей с Дуглас. – Местный плотник со всем прекрасно справится, а в Йорке можно найти искусного и недорогого резчика – не помнишь, как его зовут? Ну, того, который отделывал королевскую резиденцию!

Чтобы доставить мужу удовольствие, Дуглас делала вид, что тоже увлечена его затеей – но по мере того как разворачивались работы, она увлеклась делом всерьез. Суета помогла и ей отвлечься от грустных мыслей... Осенью девяносто второго года она вновь забеременела, но в марте девяносто третьего выкинула плод, а еще через год родила мертвого сына. В 1594 году Томас перестроил основную трубу усадьбы и расширил камин. В девяносто пятом Дуглас не забеременела, а в сентябре девяносто шестого вновь зачала, но потеряла ребенка уже в конце января. А Томас в отместку судьбе засадил молодыми деревцами главную аллею усадьбы и пригласил художника-миниатюриста, чтобы тот написал портреты всех членов семьи. В июле 1597 года, когда Дуглас исполнилось тридцать лет, она забеременела в седьмой раз – а Вильям приступил к написанию последней части своего великого творения – полифонической Великой Мессы.

1597 год опять выдался неурожайный. Бедняки голодали – в том, что зимой от голода умирали старые и больные, не было ничего из ряда вон выходящего, но той зимой на улицах Йорка замерзли, обессилев от недоедания, уже четверо молодых мужчин. Больница при усадьбе Морлэнд была полна, а господа, подобно всем богачам в округе, устраивали ежедневную бесплатную раздачу хлеба неимущим. Но и в усадьбе не было той зимой разносолов – когда собрали урожай кормового турнепса, на долю бедной скотины осталась лишь ботва: остальное пошло на стол людям.

Но несмотря на холод и вечно полупустые желудки, обитатели дома были веселы и жизнерадостны. Дуглас счастливо миновала пятый, самый опасный месяц беременности, и хотя под кожей у нее кое-где выступали уже кости, молодая женщина казалась вполне здоровой и крепкой. Томас же реагировал на голод и лишения весьма своеобразно – он то и дело приказывал организовывать празднества, маскарады, различные игры... Поскольку в доме теперь достаточно было людей, от желающих позабавиться не было отбоя. Томас всегда советовался с Амброзом, обсуждая детали, – и тот ни разу его не подвел. Вилл и Габриэль были его верными оруженосцами, а нежные и проворные пальчики Мэри без устали шили костюмы. Девушка еще и умудрялась готовить вкусные и ароматные кушанья из самых неожиданных продуктов, когда кладовые пустели. Глядя на все это, Джэн поражался, насколько сдружились эти две семьи, и думал, что Пол изумился бы несказанно, увидев такие отношения между наследниками и их возможными соперниками.

На Святки все трудились не покладая рук – ведь вот-вот начнется по-настоящму голодное время: проводы зимы, а потом долгий и изнурительный Великий пост. Мэри и Джин разбирали съестные припасы, прикидывая, что можно подать к праздничному столу. Зерно всех сортов было почти на исходе, но от собственного урожая оставались сушеные фиги, смородина и абрикосы, а в погребах лежали еще груши и яблоки. Джэн и Амори обихаживали ульи, с их помощью надеясь восполнить недостаток сахара. А в своем загоне жил королевской жизнью ничего не подозревающий рождественский гусь, отъедаясь к празднику... Кое-что, конечно, можно будет купить – апельсины, например, и специи, а вот с вином и элем будет куда сложнее... Но в канун Рождества мужчины воротились с охоты, добыв довольно упитанного оленя, а недавно родившегося теленка можно будет забить и приготовить пироги и жаркое, да и нежные потроха пойдут в дело... Ведь в этом году явно никто не откажется от рождественского угощения!

На Новый год все обменялись подарками, а Томас своим даром любимой жене Дуглас восхитил всю семью. Это был новый гобелен для ее спальни, вытканный специально для молодой хозяйки. Томас кое-что продал из серебра, чтобы расплатиться с ткачами – над гобеленом трудилась та же семья из Йорка, которая в свое время выткала знаменитого Единорога: они по праву считались лучшими господинами в стране. Это было длинное и узкое полотнище, которое прекрасно смотрелось на стене спальни – на нем искусно изображены были времена года, а из левого нижнего угла через все полотно двигалась процессия охотников с соколами, как бы собирая композицию воедино. А в центре, как раз в том месте, где лето сменяло весну, на изящном белоснежном коне с золотой уздой гарцевала красавица в синем платье с черными кудрями, струящимися по спине до самого седла.

– Это ты, – объяснил Томас восхищенной Дуглас. – Приглядись-ка внимательнее.

Дуглас подошла поближе – и вдруг вскрикнула от изумления и восторга. Творение рук искусного ткача таило загадку: белый конь изображен был на фоне дерева, и то, что издали казалось просто веточкой, на деле оказалось тонким золотым рогом, растущим прямо из лба животного. Дева ехала на Единороге...

Семья веселилась двенадцать дней. А потом наступило Богоявление, за ним праздник начала пахоты – и вот уже острый предвесенний холод сковал землю, и все подтянули потуже пояса на своих уже порядком похудевших талиях. Было все труднее находить дрова для каминов, к тому же начались снегопады – и вскоре в доме оставалась лишь одна протопленная комната. Там и сидела Дуглас почти все время – вышивая, читая, играя на клавикордах или лютне, болтая и смеясь в обществе родных и близких. Томас не мог допустить, чтобы ей было холодно – вот вся семья и собиралась в ее покоях: словом, это была веселая, хоть и голодная зима. Несмотря на утверждения Вильяма, что он не может работать в обществе домашних, он целые дни просиживал в покоях Дуглас, примостившись у окошка и обернув ноги теплым одеялом, – и писал... Он не двигался с места, когда домашние расходились по спальням – а утром, когда семья вновь собиралась в тепле, сидел на своем обычном месте, небритый и измученный...