Эльвира Барякина - Князь советский

– О чем вы говорили с Баблояном?

Они стояли посреди пустого коридора и напряженно смотрели друг на друга.

– Мое начальство требует, чтобы я взял интервью у товарища Сталина, – наконец произнес Рогов. – Я обратился к Баблояну за помощью, но он ответил, что ничего не может сделать.

– И это все, что вы обсуждали? – недоверчиво спросил Алов.

– Ну… еще мы говорили об актрисах.

– Каких именно?

– Которые только что выступали – из «Синей блузы». Товарищу Баблояну очень понравилась Дуня Одесская.

Алов вытянул из-за манжета четки и начал быстро отщелкивать одну бусину за другой.

Рогов был холеным и нарядным буржуазным хлыщом и думал, что ему позволено обсуждать любых женщин и требовать интервью с самим Сталиным.

– Извините, но мне пора, – проговорил он.

Этот тип не испытывал никакого трепета перед ОГПУ и, кажется, не понимал, что стоит Алову щелкнуть пальцами, и его вышлют из Советского Союза с аннулированной визой.

С трудом взяв себя в руки, Алов заставил себя говорить вежливо и спокойно:

– Нам бы очень хотелось встретиться с женщиной по имени Нина Купина. Не подскажете, где ее разыскать?

Рогов пожал плечами.

– Понятия не имею. Мы познакомились на шоферских курсах.

– Не врите: несколько месяцев назад вы интересовались местонахождением этой особы.

По лицу Рогова было видно, что он не ожидал от ОГПУ такой осведомленности.

– Ну так что скажете? – вкрадчиво произнес Алов.

Рогов скривился, будто видел перед собой не представителя власти, а попрошайку, который зря отнимает время у делового человека.

– Это допрос? – сухо процедил он.

– Нет, это предложение о сотрудничестве. Кто знает, где и когда вам понадобится дружба с ОГПУ?

– Всего хорошего.

Рогов ушел, не подав руки.

«Ну я это тебе припомню!» – подумал Алов. Уж чего-чего, а неуважения к себе он не спускал.

1.

Паспорт на имя Хильды Шульц был получен, и Клим сразу купил Нине билет до Берлина. Слава богу, на поезда, следовавшие за границу, очередей не бывало.

Он ехал в Салтыковку, предвкушая, как Нина встретит его у ворот и начнет в нетерпении расспрашивать: «Ну что там? Как?», а он сначала сделает скорбное лицо, чтобы подразнить ее, а потом покажет свои трофеи.

Нина радовалась хорошим новостям, как девчонка, – с ахами и победными танцами, и это было отдельное удовольствие – готовить для нее приятные сюрпризы.

Но вопреки обыкновению калитку Климу открыла не Нина, а графиня Белова. На ее лице был написан испуг, а брови застыли трагическим «домиком».

– Что случилось? – похолодев, спросил Клим.

– К нам Элькин приехал! – отозвалась графиня страшным шепотом.

Он вошел вслед за ней в маленькую кухню, увешанную нитями сушеных грибов, и остановился, глядя на сидящего у окна человека.

Он был худ настолько, что плечевые суставы выпирали из-под грязной гимнастерки. Его коротко остриженные волосы и щетина были совершенно седыми, а на лице залегли глубокие морщины. Клим и узнавал и не узнавал Элькина: невозможно было поверить, что за пару месяцев человек мог настолько постареть.

– Что с вами произошло? – ошеломленно произнес Клим.

Элькин улыбнулся – с левой стороны у него не было ни одного зуба.

– Меня взяли в плен, но мне удалось бежать.

В кухню вошла Нина с коромыслом на плече и поставила ведра на залавок.

– Сейчас воды нагреем, и можно будет помыться, – засуетилась графиня.

Нина на ходу кивнула Климу, и они вместе с хозяйкой принялись растапливать печь. Ни здрасьте – ни до свидания… Как будто она боялась обидеть гостя излишним вниманием к Климу.

– Вас что – арестовали? – спросил он Элькина.

Тот неохотно кивнул.

– В Феодосию прислали разнарядку: найти и посадить нэпманов, буржуев и прочий недобитый элемент. Тамошнее начальство лично меня знало – я им автомобиль собирал, так что меня даже искать не пришлось.

– Вам предъявили какое-то обвинение?

– Да какое, к черту, обвинение! – вместо Элькина отозвалась Нина. – Большевикам нужна дармовая рабочая сила – они же ничего не понимают в рационализации производства, и у них такие издержки, что на оплату труда денег просто нет. Вот им и требуются рабы, которые будут бесплатно валить лес на Соловках и добывать в шахтах полезные ископаемые.

Поставив в печь здоровый чугунок с водой, Нина с грохотом закрыла ее железной заслонкой. Движения ее были резкими, будто ей хотелось схватить что-нибудь и расколотить вдребезги.

Клим повернулся к Элькину:

– Так вас отправили на Соловки? Как же вы сбежали оттуда?

– С Соловков сбежать невозможно – это острова в Белом море, – мрачно произнес Элькин. – Меня до туда не довезли: я ушел из пересыльного лагеря, который расположен на материке под Кемью.

Клим почувствовал, как у него по спине потек холодок – в СССР все знали о северных трудовых лагерях, но достоверно о них ничего не было известно.

– Я могу взять у вас интервью? Ваша история наверняка заинтересует редакцию «Юнайтед пресс».

Элькин смерил Клима насмешливым взглядом.

– Что, сразу почуяли деньги и славу?

– Я просто хотел узнать…

– У меня, господин Рогов, ничего не осталось, кроме этой истории, и я продам ее тому, кто больше заплатит. Мне надо выбираться из нашего богоспасаемого Отечества, а нелегальный переход в Польшу, к вашему сведению, стоит триста рублей.

– Мы дадим вам денег! – горячо воскликнула Нина. – А когда вы переберетесь через границу, вы сможете собрать журналистов и поторговаться насчет вашего интервью.

Казалось, ни ее, ни графиню не возмутило то, что Элькин заподозрил Клима в готовности нажиться на чужой беде.

Хозяйка посмотрела на висящие на стене ходики:

– Надо бы сварить картофель, а то скоро дети из школы придут.

Нина с готовностью побежала во двор, к погребу, и Клим отправился вслед за ней.

Она открыла крышку на срубе и принялась спускаться вниз по лестнице.

– Нина… – окликнул ее Клим. – Ты даже не спросила меня про паспорт. Я все тебе привез.

Она подняла на него отрешенный взгляд:

– Да, спасибо.

Никаких победных танцев не случилось. Клим стоял над распахнутой пастью погреба и вдыхал могильные запахи земли и тлена.

– Не стоит благодарности.

Нина выбралась наружу с ведерком мелкой, покрытой глазками картошки.

– Я понимаю, что Элькин – твой друг, – начал Клим, – но я просто хочу, чтобы ты знала… После того, как ты зафрахтуешь пароход для немецких беженцев, у нас не останется денег на жизнь. Я почти не говорю по-немецки и не смогу быстро найти работу. Мой приятель Зайберт является известным на всю Германию журналистом, но и он перебивается случайными статьями… Можно, я буду говорить откровенно?

– Да, конечно, – кивнула Нина. Лицо ее было бледным и несчастным; кудрявые пряди выбились из-под гребенки и повисли вдоль щек.

– Я делаю все, что в моих силах, чтобы мы с тобой смогли что-то наладить, – проговорил Клим. – Но у тебя то и дело появляются другие цели – какие-то Элькины, какие-то переходы в Польшу…

Нина потупилась.

– Я хочу ему помочь, потому что я запросто могла оказаться на его месте. Большевики – это современная Золотая Орда: они совершают набеги на мирных людей и обращают их в рабство. Если ты попадешь на лесоповал или на стройку какой-нибудь гробницы, назад пути не будет: тебя искалечат и физически, и нравственно… Я представила себе, что бы случилось со мной, если бы меня схватили… И ведь это может произойти в любой момент! На кого тогда надеяться? Только на добрых людей! Вот и Элькин надеется…

Нина судорожно передохнула и обняла Клима.

– Если я делаю что-то непонятное, то это не в ущерб нам с тобой. Просто доверься мне!

Клим прижал Нину к себе. В том-то и дело, что он не мог ей доверять. Они устроили себе рай в шалаше: одно неверное движение, одно дуновение сильного ветра – и все опоры ломались. Что их ждало? Ревность и подозрения, а вовсе не закаты с водопадами.

– Если я дам Элькину денег на дорогу, так будет лучше для всех, – сказала Нина. – Он сможет вывезти наши доллары за границу, я встречу его в Берлине, и мы заплатим за фрахт парохода.

– Делай, как знаешь, – вздохнул Клим и достал из кармана «Книгу мертвых». – Это мой дневник. Прочитай его, а потом сожги. Я все равно не смогу взять его с собой в Германию – таможня конфисковывает у пассажиров все печатные и рукописные материалы, не прошедшие цензуру.

– Ты пускаешь меня в святая святых? – удивилась Нина.

– Давай учиться правильно понимать друг друга. А для этого надо делиться наболевшим.

– Хочешь, я тебе тоже расскажу все про Оскара? – спросила Нина.

Клим покачал головой.

– Отложим это удовольствие до 1976 года. Когда тебе стукнет восемьдесят лет, я уже перестану беспокоиться, что ты от меня сбежишь, и буду готов выслушать твои признания.

2.

«Книга Мертвых»

Запись, сделанная Ниной

Извини, но я не могу уничтожить твой дневник и попробую провезти его контрабандой в Германию. Я перечитаю его тебе, когда мне будет восемьдесят лет, и когда ты будешь ругать меня за Оскара Рейха. К тому времени у нас начнутся провалы в памяти и мне нечем будет тебя пристыдить, а так у меня будет доказательство, что мы с тобой оба хороши.

3.

Тетрадный листок, вложенный в «Книгу Мертвых»

Запись, сделанная Ниной

Завтра Элькин уезжает в Минск. Подумав, он все-таки решил рассказать мне свою историю – в качестве благодарности за деньги на дорогу.

Записываю, как умею:

За три дня, без какого-либо судебного разбирательства, Элькина приговорили к десяти годам каторги и отправили на север.