Эльвира Барякина - Князь советский

Магда написала брошюру о мыловарении и велела Нине перевести ее на русский.

– Я в подробностях описала, как у нас в Британии делаются мыло и стиральный порошок, так что мою книжку должны сразу взять в печать.

Но к ее удивлению никто из издателей не предложил ей заключить договор.

– Тема, конечно, интересная, но нам нужно разрешение от Главного управления по делам литературы, – сказали Магде в Госиздате.

В других местах потребовали еще и бумажку из Наркомата просвещения, в третьих – из Высшего совета народного хозяйства, а в четвертых – из ОГПУ.

– Они думают, что я написала что-то неправильное? – кипятилась Магда. – Пусть проверят – пусть отправят мою брошюру специалистам!

– Не будут они ничего проверять, – со вздохом отозвалась Нина. – Им просто не нужны проблемы с иностранцами. Кто вас знает – может, вы шпионка и вредитель? А им потом отвечать.

Хоть она и убеждала себя, что не имеет никакого отношения к Советам, ей было стыдно перед Магдой и за издательства, и за куклу англичанина, и за туфли за сорок рублей.

Нина тоже пыталась придумать, как заработать денег.

ВОКС, Всесоюзное общество культурной связи с заграницей, раздавало обитателям «Метрополя» билеты в Большой театр – чтобы иностранцы приобщались к советскому искусству. Но желающих слушать оперу было немного, и соседи охотно продавали билеты Нине – за символическую плату.

Они не догадывались о том, что Большой театр – это оплот высшего общества в СССР. Там можно было увидеть жен наркомов, известных писателей, а иногда и членов ЦК. Чтобы попасть в партер, люди были готовы тратить последние деньги, а билеты в ложи для иностранцев считались чуть ли не пропуском в рай.

Нина вернулась в номер после очередной сделки с театральными барышниками и разложила на кровати свое богатство. Сто тридцать рублей – немного, конечно, но теперь впереди забрезжила хоть какая-то надежда.

Спрятав деньги в вязаный кошелек, Нина выглянула в окно. Часы, установленные посреди площади Свердлова, показывали пять вечера. Куда, интересно, подевалась Магда?

Мисс Томпсон решила, что писательство – это ее призвание, и начала собирать материалы для будущей книги о СССР. Один раз Магда явилась к цыганам, живущим в Петровском парке, в другой раз отправилась в ночлежный дом, где обитали сотни уголовников, проституток и нищих. Она считала, что при ее росте и силе ей никто не страшен.

Стемнело, и по стеклу забарабанил мелкий осенний дождь. Нина несколько раз принималась за взятый в гостиничной библиотеке роман «Чапаев», но все ее мысли были только о Магде.

Куда ее занесло на этот раз? К чистильщикам уличных писсуаров? На партийное собрание троцкистов?

В час ночи в коридоре послышались тяжелые шаги и стук в дверь.

– Здрасьте… я вернулась… – проговорила Магда пьяным голосом.

Она прошлепала через комнату и прямо в ботинках и пальто повалилась на кровать.

– Что с вами?! – ахнула Нина.

– Это не со мной, это с Фридрихом… Он все-таки ко мне неравнодушен.

Магда нашла общежитие Коминтерна, пробралась туда через кухню и подоспела как раз к торжеству в комнате Фридриха – ему простили все вольные или невольные прегрешения в Китае и назначили пилотом на новенький пассажирский аэроплан.

– Fokker-Grulich F II! – со смаком произнесла Магда. – Теперь Фридрих три раза в неделю будет летать по маршруту Москва – Берлин.

Внезапно она побледнела и, вскочив, понеслась в уборную. Вскоре оттуда раздались утробные стоны – кажется, Магду рвало.

Ей было так плохо, что Нина всю ночь не отходила от нее. Когда Магде становилось чуть легче, она с нежностью в голосе описывала свою встречу с Фридрихом:

– Завтра будет проходит парад в честь годовщины революции, и Фридрих дал мне пропуск на трибуну для особо важных иностранцев. Это будет боевой смотр Красной армии – чтобы продемонстрировать врагам… ну, то есть нам… что советские люди ничего не боятся.

– А про ваши отношения вы говорили? – допытывалась Нина.

– Нам было не до этого! Фридрих сказал, что все ресурсы страны будут брошены на укрепление обороны. Враг не дремлет и… Ой, мне опять надо в уборную!

Нина сходила к дежурному по этажу и принесла свежие полотенца.

– Не умеете пить – не беритесь! – злилась она на Магду.

– У нас… то есть у Фридриха было горе, – слабым голосом отозвалась Магда. – Он убежденный сторонник Льва Троцкого, а ему пришлось отречься от него и подписать одну бумагу. Там говорилось, что китайскую революцию погубили троцкисты, вступившие в сговор с мировым капиталом. Но ведь иначе его могли посадить!

«Так вот за что ему дали „Фоккер-Грулих“! – подумала Нина. – М-да… вот тебе и герой-революционер!» Впрочем, она слышала, что всех остальных троцкистов поставили перед точно таким же выбором: либо опала и репрессии, либо предательство.

Она уложила Магду и легла сама, но сон к ней не шел. В глубине души Нина надеялась, что ее покровительница разочаруется во Фридрихе и поедет вместе с ней в Китай – в компании большой, самоуверенной Магды все было бы намного проще. Но, кажется, этим мечтам не суждено было сбыться.

– Я наверное не смогу пойти на парад, – чуть слышно прошептала Магда. – Но мне очень нужны снимки оттуда – я хотела вставить их в мою книгу.

– Спите, ради бога! – отозвалась Нина.

Пружины кровати страдальчески заскрипели.

– У меня в кармане пальто лежит пропуск… Нина, сходите вместо меня!

– Да я же не иностранка!

– Если вы пойдете в своей китайской шубе, никто не заподозрит, что вы русская. Вы, главное, молчите и не выдавайте себя. Я прошу вас!

Ее снова вырвало – на этот раз прямо на пол.

Нина уже была готова пообещать ей все, что угодно, лишь бы она угомонилась.

По подернутому влажной дымкой городу носились грузовики и топали молчаливые солдаты в буденовках с опущенными отворотами. В переулках темнели силуэты броневиков; временами раздавалось конское ржание и гулкий цокот копыт – кавалерия готовилась к параду.

Нина шла в толпе прохожих, прижимая к груди зачехленную фотокамеру. Магда сказала, что у нее осталась последняя пленка, и просила беречь ее, как зеницу ока.

Все пялились на нелепую Нинину шубу. Девочка, заглядевшись на нее, уронила на мостовую букет астр и тут же получила подзатыльник от матери:

– Смотри за цветами, а то чем на параде махать будешь?

На подступах к Красной площади царили суета и нетерпение – как перед боем. В клубах тумана покачивались знамена и гигантские портреты вождей; инструкторы обходили отряды рабочих, приплясывающих от холода, и командовали, кому за кем идти.

Нину тоже бил нервный озноб: ей казалось, что она непременно наткнется на милиционеров и они начнут выяснять, кто она и как раздобыла пропуск на трибуну для иностранцев.

Но все обошлось: у Иверских ворот Нина предъявила пропуск и вышла на немощеную, подмерзшую за ночь Красную площадь.

Над кремлевской стеной развевался алый флаг; на шпилях древних башен золотились едва различимые в тумане царские орлы – большевики пока еще до них не добрались. На другой стороне площади, на здании ГУМа, подрагивало и пузырилось полотнище с изображением Ленина – круглоголового вождя в буржуазном костюме и галстуке. Огромный, великий и вечный, как фараон, он с грустью смотрел на свою собственную гробницу, сделанную в форме усеченной пирамиды. Странный выверт истории – в двадцатом веке в России возродились обычаи Древнего Египта.

Нина поднялась на трибуну и села с краю на деревянную скамью. Вроде никто не обратил на нее внимание.

Постепенно собирались иностранные гости: европейцы и американцы, индийцы и арабы, но больше всего было китайцев – Нина даже узнала нескольких старых знакомых, которые ехали с ней через пустыню Гоби. Вроде они отнеслись к появлению Нины как к должному.

Все переговаривались, дули на озябшие пальцы и пытались найти более удобное место для фото– и киносъемки. Высокий сутулый мужчина в пенсне ходил между ними и на разных языках спрашивал, как дела и нет ли у дорогих гостей каких пожеланий.

– А вы кто будете? – дружелюбно осведомился он у Нины.

Она сделала вид, что не понимает его. Этот тип сразу ей не понравился: худой, с аккуратной русой бородкой и утиным носом, он напоминал зловредного спальника из сказки о Коньке-Горбунке.

Потоптавшись рядом, товарищ в пенсне сел на лавку позади Нины, и она услышала, как он спросил у кого-то:

– Кто это такая? Вон та – в красной шубе.

– Не знаю, товарищ Алов, – ответил молодой голос. – Я ее не припомню.

– Надо выяснить!

Наверняка это были агенты ОГПУ, и Нина уже проклинала себя за то, что пошла на поводу у Магды. Вдруг этот Алов попросит у нее документы? Вдруг кто-нибудь из китайцев доложит ему, что она не иностранка?

На трибуны вышли члены правительства, и иностранцы, повскакав с мест, защелкали фотокамерами. Нина понятия не имела, кто из вождей кто, но на всякий случай тоже сфотографировала их – вдруг они пригодятся Магде? Было странно, что все они оказались маленькими и неказистыми, – и тем нелепее смотрелась на них полувоенная форма: словно провинциальные счетоводы решили нарядиться в героев войны.

К Алову подскочила женщина с тонкой папкой и что-то зашептала ему. Нина разобрала слова «Троцкий» и «стихийные выступления».

– Вот дьявол! – пробормотал Алов и, сбежав вниз по лестнице, затерялся среди солдат, стоявших в оцеплении.

У Нины немного отлегло от сердца. Она решила, что сделает несколько снимков и уйдет подобру-поздорову.

На Спасской башне заиграли колокола, и с прилегающих улиц донесся мощный гул человеческих голосов:

– Ура-а-а-а! Ура-а-а-а!

Под звуки «Интернационала» на площадь потекли первые колонны демонстрантов.

На столбах надрывались репродукторы: