Эльвира Барякина - Князь советский

Наконец Глеб Арнольдович отложил в сторону карточки и уставился на Оскара холодными серо-голубыми глазами.

– Очень хорошо, что вы ко мне зашли, – проговорил он сухо. – Мне на вас жалуются.

– Кто?

– Неважно. Вас пригласили в Советский Союз и обеспечили все условия для работы – чтобы вы привлекали к нам иностранные капиталы. И что мы имеем в результате? Знаете, какая у нас доля концессий в общем объеме промышленности? Ноль целых шесть десятых процента.

Оскар попытался говорить спокойно:

– Я ничего не могу поделать, если ваше правительство постоянно ссорится со всем миром. После китайской истории в Вашингтоне даже не заговаривают о том, чтобы признать СССР…

– Ну так что же вы не убедили своих конгрессменов в том, что с нами надо налаживать отношения? В США демократия, американские рабочие поддерживают нас… Вы должны были надавить на политиков!

Господи боже мой… Какие рабочие?! Какие конгрессмены?! В Кремле и на Лубянке судили США по донесениям агентов, которые вставляли в свои депеши то, что хотело прочесть начальство, и то, что им самим было выгоднее.

Напишешь, что рабочие такого-то завода готовы взбунтоваться – и тебе дадут денег на революционную борьбу. Ты по ним отчитаешься: мол, пустил все в дело – и кто докажет, что ты врешь, как сивый мерин, и все растратил на шлюх и казино?

Советы ничего не могли предложить американским фермерам и рабочим: те мечтали не о Мировой революции, а о собственном доме, автомобиле и победе любимой спортивной команды. Социализмом бредила только левацки настроенная интеллигенция, наслушавшаяся пропаганды Коминтерна и понятия не имевшая о том, чем и как живут люди в СССР.

Разубеждать Драхенблюта было бесполезно.

– Министерство торговли США выпустило бюллетень, в котором написано, что в скором времени советское государство непременно рухнет, – принялся оправдываться Оскар. – Все крупные бизнесмены читают такие бюллетени и полностью доверяют им.

– Вам дали несколько лет, чтобы вы доказали свою полезность, – сузив глаза, проговорил Драхенблют. – Вы не справились, так что нам придется вас ликвидировать.

– То есть как?! – ахнул Оскар.

– Ну, что вы сразу занервничали? Не в прямом смысле – мы просто закроем ваше предприятие. У нас будет плановая экономика: мы соберем данные о мощностях и потребностях в стране, а потом централизованным способом распределим – что и кому делать. Вам больше нет места в советской системе.

– Вы не можете закрыть мою фабрику! – вскричал Оскар. – У нас подписан договор с Главным концессионным комитетом!

Драхенблют вынул из стола папку и отыскал в ней отпечатанную под копирку бумагу.

– Знаете, что это? Служебная записка от зампредседателя ОГПУ Генриха Ягоды: он уведомляет членов Центрального Комитета партии, что иностранный персонал на вашей фабрике поголовно состоит из шпионов.

Оскар сглотнул. Все понятно: во времена экономических трудностей денег у чекистов стал заметно меньше – в иные месяцы на Лубянке даже задерживали зарплату. Они могли улучшить свое положение только двумя способами: либо запугать директоров предприятий и заставить их откупаться, либо намекнуть в Кремле, что кругом затаились враги, и государство должно увеличить ассигнования на борьбу с ними.

– Я подам в суд… – дрогнувшим голосом произнес Оскар.

Драхенблют с усмешкой посмотрел на него.

– Валяйте! Можете даже объявить нам войну.

Он вышел из-за стола и, подойдя к Оскару, положил руку ему на плечо.

– Послушайте, я вам не враг, и если вы нам поможете, я спасу вас от Ягоды. Нам надо продать крупную партию древесины за рубеж: валюта нужна – спасу нет! Немцы сейчас затеяли строительство железной дороги и им требуются шпалы, но там в совете директоров засели ярые антисоветчики и они не хотят иметь с нами дела. Нам необходим посредник, который все уладит. Я знаю, что у вас есть связи в Берлине, и если вы добьетесь успеха, я сделаю так, чтобы вашу фабрику не отобрали, а выкупили, и мы расстанемся по-хорошему.

Еще никто не разговаривал с Оскаром Рейхом в таком наглом тоне!

– А вы подумали, чем эта история обернется для вас? – в бешенстве процедил он. – После такого наглого грабежа вы не сможете привлечь в СССР ни одного бизнесмена!

Драхенблют пожал плечами.

– Ну, как хотите.

Он вновь сел за стол и достал из папки еще одну бумагу.

– Кстати, у нас хранится история жизни одного блестящего молодого человека. Он учился на фармацевта в Нью-Йорке и однажды решил подсыпать снотворное симпатичной знакомой – по-другому она не соглашалась лечь с ним в постель. Молодой человек изнасиловал ее, но, к сожалению, барышня так и не проснулась – фармацевт-недоучка дал ей смертельную дозу.

В глазах Оскара потемнело: как чекисты прознали об этой истории?!

– Вы всем рассказываете, что поехали в Россию, желая спасти голодающих, но на самом деле вам надо было на время скрыться от полиции штата Нью-Йорк, и только поэтому вы ухватились за предложение Троцкого. Ваш папаша сделал так, чтобы вместо вас сел другой человек, но если вы будете ставить нам палки в колеса, – мне придется вспомнить об этой истории и устроить скандал в газетах. Как вам заголовок: «Знаменитый красный миллионер оказался насильником и убийцей!»?

Оскар молча смотрел на потертый ковер у себя под ногами. В его голове пульсировала только одна мысль: «Я пропал…»

– Ну так что – займетесь нашим лесом? – вкрадчиво спросил Драхенблют.

Оскар медленно кивнул.

Просить о выездной визе для Нины не имело смысла: чекисты наверняка оставят ее в СССР как заложницу – пока он не обеспечит им продажу древесины.

Оскар водил Нину в Большой театр – оплот советской аристократии, а Элькин познакомил ее с другой театральной Москвой.

– Что они ставят в Большом? – презрительно кривился он. – «Красный мак»! И это они называют искусством?

Нина ходила на этот балет и ее позабавило, что большевики даже балерин заставили бороться с мировым империализмом. В «Красном маке» рассказывалась история советских бледнолицых братьев, спасших бедных китайских туземцев от английского ига. Постановщики даже не понимали, насколько они оскорбляют китайцев, которые считали свою Срединную Империю центром мира и оплотом мудрости и культуры. А уж название балета и вовсе было комичным: в Китае красный мак был символом не революции, а наркомании (из него делали опиум), а в Великобритании это был знак памяти жертв Мировой войны.

Элькин повез Нину в Московский художественный театр смотреть «Дни Турбиных», пьесу о белогвардейских офицерах – страстных, патриотичных, умных и талантливых людях, потерявших все и вся во время Гражданской войны. Советские критики громили постановку в пух и прах и называли «слякотью», и, тем не менее, у спектакля был ошеломительный коммерческий успех: многие москвичи ходили на «Дни Турбиных» по нескольку раз и то и дело вставляли в разговоры цитаты из пьесы.

Согласно большевистской идеологии счастье человека должно было заключаться в коллективном труде и борьбе с врагами, а героями эпохи провозглашались революционные мученики с железным характером. А в «Днях Турбиных» говорилось о настоящих людях – живых, сомневающихся и любящих не партию и мировой пролетариат, а друг друга.

Нина с Элькиным сидели в третьем ряду. Она оглянулась на зрителей: глаза, глаза – расширенные и потрясенные. Зал замер, будто перед ним разворачивалось небывалое чудо – ведь такая пьеса не имела права на существование в большевистской России.

После спектакля зрители молча спускались в фойе – все еще не до конца пережившие увиденное.

Элькин показал Нине автора пьесы – Михаила Булгакова, прошедшего мимо них вверх по лестнице. Это был грустный господин с зачесанными назад светлыми волосами и старомодным моноклем в правом глазу.

– Последний из могикан! – дрогнувшим голосом произнес Элькин.

– Начальство терпит его только потому, что он приносит огромные кассовые сборы. Таких писателей больше нет и не будет.

– Почему? – удивилась Нина.

– Нет школы, нет преемственности литературных поколений, нет свободы слова – даже той, что была при царе.

– А как же Михаил Шолохов? В журнале «Октябрь» начали печатать «Тихий Дон» – это прекрасный роман! Вы, кстати, знаете, что автору всего двадцать три года и он почти всю жизнь прожил в казачьей станице?

Элькин остановился и лицо его перекосилось.

– Представьте себе самого талантливого механика-самоучку, которому двадцать три года и который за всю жизнь не построил ни одной сложной машины. Сможет этот юноша сконструировать и отладить автомобиль вроде моей «Машки»?

– Ну, я не знаю… – пожала плечами Нина. – А что, если у человека талант?

– Сможет двадцатитрехлетний архитектор без образования спроектировать высотный дом? – продолжал Элькин все громче и громче.

– Сможет уличная плясунья – самая одаренная! – выступить в Большом театре? «Тихий Дон» – это чрезвычайно сложное произведение! Там видна школа, жизненный опыт и мастерство, которое оттачивается десятилетиями. Ваш вундеркинд Шолохов – это афера, цель которой – доказать, что полуграмотный сельский мальчик легко обойдет графа Толстого. Большевики хотят доказать, что любая кухарка способна управлять государством и создавать шедевры, но это очередная ложь, Ниночка! Шолохов не писал этого романа!

– Добрый вечер! – произнес по-английски знакомый голос.

Нина оглянулась и помертвела: за ее спиной стояли Оскар и Ефим.

– Ваша жена каждый день таскается к этому типу, – доложил Ефим, показывая на Элькина. – Я проследил за ними.

Оскар грубо схватил Нину за локоть.

– Одевайся и быстро в машину!

– Мистер Рейх, это не то, что вы подумали! – горячо воскликнул Элькин, но тот не удостоил его взглядом.

Оскар привез Нину домой и устроил страшный скандал с обвинениями в предательстве и неблагодарности. Ей надо было отрицать все обвинения и постараться успокоить его, но она не выносила, когда на нее орут.